Гражданин О - ориджинал

[stervaN]

Зацепило тем, что мастерски прописаны характеры героев. Мне не очень понравился главный герой, но написано классно. Очень рекомендую)

Автор - Amycus

Глава 1


— Это мальчик или девочка? – спросил Михалыч.
По дорожке к дому шел подросток лет четырнадцати, размахивая тоненькой костлявой ручкой в такт своим шагам. Бедра раскачивались из стороны в сторону, как на подиуме, а сам мальчишка выглядел так, словно только что закончил съемки в молодежном сериале и заскочил домой пообедать. Узкие шортики до колен, обтягивающие бедра, белая майка в обтяжку, такая, что под тканью угадывались соски, часы с широким ремнем, подчеркивающие тонкое запястье. И — эта сраная молодежная мода — немыслимая стрижка с челкой до носа.
— Что молчишь? Тоже понять не можешь? — хохотнул Михалыч. — Вот и я не могу. У самого такое же растет, бесполое.
— Здрасьте, — басом поздоровалось бесполое и небрежно приподняло руку, вглядываясь в циферблат.
— Пидорасов развелось, — продолжил любимую тему Михалыч, глядя парнишке в спину. — Это ж Петька Любимов из второго подъезда. С моим балбесом в одном классе учится. Чему их там учат, если все тощие и одеваются как гомосеки?
Олесь отхлебнул пива и подумал, что кому-кому, а Михалычу обсуждать чужой внешний вид не следует. Вечная траурная кайма под ногтями, неаккуратная щетина, пивной животик и майка в пятнах — этот набор никак не тянул на эталон красоты. Себя Олесь тоже красавцем не считал, но он хотя бы был аккуратно одет и относительно привлекателен. По крайней мере, Катя, жена, не жаловалась.
— А у нас на работе тоже один появился, — сказал он неожиданно для самого себя: обычно они с Михалычем трепались ни о чем под пиво, но острых тем не касались — видимо, сосед, как и сам Олесь, чувствовал, что они вряд ли смогут договориться. — Мелкий и вертлявый, постоянно мне на нервы действует. Лет семнадцать, только школу закончил, сын нашего генерального. Учиться, говорит, не хочу. Называйте меня Рос, — Олесь нагнулся и сплюнул на землю.
Обычно такие жесты ему были не свойственны, но рядом с Михалычем в нем поднималось, как ил со дна озера, что-то такое первобытное и быдловатое.
— Пристает? — спросил Михалыч лениво. Ему явно хотелось продолжать осуждать молодежь и сына-оболтуса.
— Нет! Намекает постоянно и подкалывает. Олесь, говорит, такая прелесть, такие реснички длинные, веснушечки. Ненавижу свои веснушки, блять!
— Мужик должен быть пьян, вонюч и волосат, — назидательно сказал Михалыч, почесывая брюхо. — А не педиком каким смотреться. Я своему так и сказал вчера: тебя раньше отпиздили бы в подъезде, кровью бы харкал. Не то, что сейчас. Девки тощие, пацаны на девок похожи. Не то что в наше время…
Наше время, подумал Олесь. Михалыч выглядел на полтинник, хотя был старше всего на десять лет. Общение с ним словно и самого Олеся делало более старым, и забывалось как-то, что недавно праздновали двадцатишестилетие. Это тоже было проблемой.
По всему городу в начале месяца висела реклама гала-концерта одного известного шоумена, они с Олесем были одногодками, и изображение улыбающейся рожи постоянно напоминало, что некоторые в его возрасте деньги лопатой гребут, а он ничего не достиг и вообще чмо.
— А двинуть ему нельзя? – спросил Михалыч, прерывая не самые светлые воспоминания.
— Кому? — очнулся Олесь.
— Сынку этому.
— Как ты себе представляешь? Он же сын генерального.
— Оболтус, — крякнул Михалыч и швырнул бутылку в мусорку, не попал, и она, жалобно звякнув, приземлилась на землю. — Бля. Три года баскетбола, — любимая шутка Михалыча почему-то вызвала раздражение, и Олесь поморщился. — Сходить за добавкой?
— Нет, — он покачал головой, — Катька пилить будет, если на рогах приду.
— Жена должна во всем слушаться мужа! — рявкнул Михалыч, и Олесь тихо хмыкнул: весь двор не раз и не два наблюдал, как благоверная этого сурового русского мужика гоняет его по двору в одних тапочках.
Внезапно захотелось спросить, действительно ли Михалыч такой дебил или просто притворяется.
— А, переживу. Что ты на выходных делаешь?
— В каком смысле? — уточнил Олесь.
— Ну ты с женой? Мы думали на шашлыки съездить. Я такие шашлыки делаю — заебись!
Олесь представил себе рафинированную Катьку рядом с Михалычем и понял, что дружеское общение стоит ограничивать посиделками на лавочке с пивом, иначе деградация не за горами. Впрочем, никаких других друзей у Олеся все равно не было, но лучше уж самому, чем вот так.
— К маме моей едем. На два дня, — соврал он и присвистнул: во двор въехал шикарный "Лендкрузер" со сверкающими черными боками, явно новый.
Район, в котором они жили, был околоцентральным, и здесь как нигде ощущалась классовая разница: в их доме жили и маргиналы вроде Михалыча, и олигархи-лайт. Видимо, "Лендкрузер" был новым приобретением кого-то из этих, модных.
Михалыч повернул голову и неодобрительно цокнул языком.
— О, приехал. Владелец заводов, газет, пароходов. Ну, посмотрим, как он припаркуется.
Его собственная «Лада-Калина» занимала почетное место во дворе, а автомеханика Михалыча знала вся округа: помогал по доброте душевной, измерявшейся либо в литрах, либо в купюрах. В словах соседа была доля истины, потому что дворик был небольшой, а машин много, и баталии за место на парковке порой шли нешуточные. "Лендкрузер" плыл по двору как большой черный пароход, изредка замирая возле свободных мест.
— Что, сука, не выходит каменный цветок? — поржал Михалыч и повернулся к Олесю, подмигивая.
Олесь посмотрел на его рыжеватые брови, на мясистые губы, заросшие седовато-рыжей щетиной, и с трудом сдержал желание скривиться.
Тем временем иномарка, сделав не очень изящный поворот, попыталась примоститься рядом с машиной Михалыча.
— Я... — начал Михалыч, тут его рот вытянулся буквой "О", а звук будто отключили.
"Лендкрузер" попытался въехать задом на свободное место, не рассчитал, водитель попробовал снова, и тут раздался лязг металла, а Михалыч взвыл.
Сначала Олесь не понял, в чем дело, потому что смотрел на рот Михалыча, но обернулся и сразу же мысленно посочувствовал владельцу "Лендкрузера": джип отъехал, и стало понятно, что вот-вот разразится скандал. На любимой "Ладе" соседа не хватало одной фары и был слегка примят бампер.
— Еб. Твою. Мать! — на последнем слове соседа сдуло с лавочки, и он стремительно (если, конечно, можно так сказать о стокилограммовом детине) побежал к "Лендкрузеру", крича по дороге что-то матерное и не поддающееся расшифровке.
Олесь вздохнул, думая о том, что шанс по-тихому сбежать домой откладывается на неопределенное время. Михалычу нужен будет свидетель, Михалычу нужно будет выжрать пару литров пива, чтобы заглушить сердечную тоску по любимой игрушке и так далее. Олесь покачал головой и поплелся следом.
Хозяином «Лендкрузера» оказался очень симпатичный парень примерно одного с Олесем возраста. Весь подтянутый, в дорогой одежде, пахнущий, как парфюмерный магазин. Он снял темные очки и, улыбаясь, смотрел на решительного Михалыча, изъясняющего по большей части матом.
— …ты охуел? – закончил пространную речь о косоруких водилах, которые права покупают, Михалыч, пользуясь любимым приемом всех автовладельцев — психологическим давлением.
— Что вы, — мелодично отозвался виновник волнений.
У Олеся от его голоса внутри что-то сжалось. Он думал, что такие голоса — суть есть компьютерные спецэффекты, а тут по-настоящему, такой тембр, что девки с ума, наверное, сходят. Вот бывают же такие, с ненавистью подумал Олесь. Все им: и внешность, и дорогая машина, и голос такой, что охренеть просто.
— Я тебя по судам затаскаю! — проорал Михалыч, приблизившись на опасно близкое расстояния к виновнику происшествия, и тот едва заметно поморщился. Олесь понял, что кого-то из них нужно будет спасать. Скорее всего — Михалыча. — Я тебя до нитки раздену! Я в автосервисе работаю, мне таких справок сделают, что ты мне новую машину купишь!
— Сколько? — спросил тот спокойно и достал из кармана пачку баксов. Натурально — пачку, и Олесь медленно охренел. Он в жизни столько денег в руках не держал, а этот борзый вел себя так, будто у него в каждом кармане по прессу.
Михалыч посмотрел на свою машину, сузив глаза, и рявкнул:
— Триста!
Даже Олесю, далекому от автоманьячества, эта сумма показалась чрезмерной.
— Ладно, — пожал плечами парень, отсчитал три банкноты, а потом вытащил еще две и присовокупил к сумме. — Пожалуйста. Надеюсь, компенсация вас устроит?
— Э-э, — протянул Михалыч и обернулся на Олеся, глядя на него вопросительно.
— Устроит, — ответил Олесь за него, — более чем.
— Вы здесь живете?
— Да, — снова ответил он. — А вы разве нет?
— Нет, я тут студию снимаю... Рад знакомству, — протянул руку Михалычу и сообщил: — Георгий.
Тот, поколебавшись, пожал, Олесь тоже и сразу же сжался от прикосновения этих узких прохладных пальцев. Хрен знает, почему.
Он эту студию знал: квартира занимала два этажа, а хозяева, выкупившие две квартиры в середине девяностых, были теми еще барыгами, судя по сведениям от вездесущих бабушек. Еще бабульки говорили, что в нехороших квартирах процветали пьянство и разврат, а также имелся в наличии целый наркопритон. Гиблые были места, ага, но когда квартиры объединили в одну, там сначала поселилась тоненькая девочка, к которой приезжал в гости серьезный мужчина в костюме, очень похожий на известного депутата, потом девочка пропала, и какое-то время в ней обитали новые жильцы – семейная пара, оба сильно за тридцать, с одинаковыми стрижками. Какое-то время после квартира стояла пустая, слышался шум ремонта и отборный мат соседей.
Олесю это все было фиолетово — он, слава богу, жил на два этажа выше, да и неинтересно чужие деньги считать. Совсем.
— Гоша, так надо новоселье обмыть! — потеплевший от «зелени» Михалыч уже улыбался.
Олесь, конечно, знал, почему: по слухам, аренда квартиры стоила баснословных денег, и новый жилец всем видом свою платежеспособность подтверждал.
— Я не жилец, мне для работы. Но я все равно угощаю, — кивнул тот, — только машину поставлю. Здесь есть поблизости приличные заведения?

Через десять минут они сидели в кафе неподалеку, ходить в которое Олесь не мог себе позволить. И если для них с Михалычем это был почти ресторан, то Георгий сначала брезгливо протер салфеткой стол, а потом, когда принесли пиво и стаканы, вернул свой официантке с просьбой помыть его нормально: "нормально, милочка, это чтобы след от помады был не так заметен".
Олесь не мог понять, как к этому Гоше относиться. С одной стороны, он был снобом и классовым врагом, а с другой — угощает и Михалычу денег отвалил, еще и улыбается всю дорогу. Незнакомая жизнь, которую этот Георгий олицетворял всем своим видом, манила Олеся, словно лампа — бабочку. Ужасно хотелось стать частью этой жизни или хотя бы одним глазком взглянуть, как там — за чертой в сорок тысяч в месяц.
Вторую порцию им принес уже мальчик-официант, и Олесь пялился на него добрую минуту, пока Михалыч не спросил о том, стоит ли заказать фисташки. У мальчика были замечательные губы и девчачьи тонкие брови, и Олесь не хотел, но представлял, как засовывает в этот рот пальцы. В паху тут же потяжелело, и эта запретная тягучая сладость отлично легла на чувство легкого опьянения. Настроение было просто отличным, и Олесь тут же заулыбался Михалычу и Гоше, думая о том, что если бы они догадались, что с ним происходит, то запинали бы ногами. От этой мысли стало еще лучше, и он улыбнулся еще шире и хлопнул Михалыча по плечу.
Мальчик же поставил бутылки на стол, заменил стаканы и, когда забирал Гошин, коснулся его пальцев — невзначай. Олесь понимал, что ему кажется, но ничего не мог с собой поделать. Он представил, что мальчик так же касается его руки и улыбается. Но по жизни везло только таким, как Георгий, а они этого даже не замечали: новый знакомый даже не посмотрел на официанта и не притронулся к стакану.
Гоша курил дорогущие сигареты в железной коробке, такие стоили больше ста рублей, и сам Олесь, выкуривающий пачку в день, быстро провел в уме подсчеты и охренел. Пачка Олеся сиротливо смотрелась, и еще более сиротливо выглядела пластмассовая зажигалка – Гоша прикуривал от металлической "Zippo", эффектно щелкая крышкой.
Говорить было не о чем, но Михалыч умудрялся задавать вопросы: больше всего его интересовал род занятий Георгия, стоимость аренды и доход.
— А вдруг вместе сможем что-нибудь замутить, а? Деньги лишними не бывают!
Олесь слушал и все смотрел на пальцы Гоши: идеально ровные ногти, маникюр, но без лака, на мизинце широкое кольцо из белого металла.
Георгий оказался фотографом, и Олесь никак не мог понять, почему какой-то фотограф ездит на "Лендкрузере" и снимает настолько дорогую квартиру. В его представлении фотографы занимались съемками свадеб и были кем-то вроде разнорабочих от искусства.
После третьей порции разговор совсем перестал клеиться, и по выражению лица Георгия было понятно, что он невыносимо скучает. Олесь решил совершить доброе дело и во время очередной неловкой паузы сообщил, что ему пора: жена ждет, завтра на работу и вообще.
Гоша с заметным облегчением закивал и сказал, что ему еще багажник нужно разгрузить.
— Так мы поможем! — сообщил Михалыч, решая за них обоих.
— Нет, там только техника, она легкая, я справлюсь, — ответил Георгий, подозвал мальчишку пальцем, улыбнулся и протянул пару синих бумажек. — Сдачу себе оставь, спасибо.
Они вышли из кафе вместе, но у ларька Михалыч стопорнул Олеся и сказал, что нужно кое-чего купить.
Гоша попрощался, рассыпался в лживых благодарностях за отличную компанию и свалил.
— Что купить-то? — спросил Олесь у соседа. — Тут же нет ничего, одни шоколадки и семечки.
— Там чаевых больше шестисот рублей было, давай вернемся и заберем сдачу, а?
Олесь решил, что это последняя капля: махнул рукой, молча развернулся и направился в сторону дома, дав себе зарок как минимум неделю от Михалыча прятаться. Во избежание.

***

— Мне нужно пять тысяч, — с утра объявила жена.
Олесь замер с бритвой и посмотрел на Катю через зеркало.
— Я же неделю назад зарплату получил.
Катерина повела плечом и сурово поджала губы. Когда-то этот жест Олеся восхищал, но теперь означал нервное предвкушение. Значит, снова ссора.
— Было бы той зарплаты — три раза в магазин сходить. У нас корпоратив в выходные, я должна выглядеть прилично. Или ты считаешь, что главный бухгалтер в компании — не женщина?
— Женщина, — убежденно сказал Олесь, пряча мысли о том, что главному бухгалтеру следовало перестать есть на ночь и завязывать с конфетами. И еще неплохо бы попросить прибавку к жалованию: Катька, несмотря на громкое звание, получала на треть меньше его, а деньги тратила именно она. — Ты женщина. Но я ничем помочь женщине не могу, вся зарплата у нее.
— Я из заначки брать не буду, — сказала Катя таким тоном, что Олесь знал: возьмет.
Ради своего дурацкого корпоратива.
— А я не буду брать в долг. Катенька, ты подбери что-нибудь из того, что есть.
— Ты мог бы... — начала она, и Олесь сжался. Так обычно начинались разговоры о смене работы. То на должность продавца в супермаркет, то распространителем косметики. Олеся вполне устраивала работа экономиста, непрестижная, но почетная. — Ты мог бы взять аванс.
— Какой смысл брать аванс, если у тебя лежит часть зарплаты?
— Господи, ты же бухгалтер!
— Экономист.
— Ты бухгалтер, ты должен понимать, что за месяц на этой сумме можно наварить как минимум пять процентов!
— На твоем новом платье? — фыркнул он.
Скандала удалось избежать только благодаря запиликавшему телефону, который сообщал, что пора выходить на работу.
Олесь быстро поцеловал жену в щеку, схватил пакет с бутербродами и был таков. Некстати подумалось, что Гоша наверняка бутерброды не ест. И пять тысяч для него не проблема.
В метро Олесь привычно нашел место в конце вагона, сел и закрыл глаза. Заснуть не удавалось, а ведь эти сорок минут были щедрым подарком каждое утро. Олесь упрямо зажмурился, но то ли разговор с женой, всколыхнувший былую злость на всех более успешных людей, то ли мысли об одном знакомом успешном человеке… в общем, успокоиться не получилось. А тут еще напротив уселся мальчик лет шестнадцати, и Олесь почувствовал, как рот наполняется слюной.
Красивый мальчик, с темными волосами, загорелый и крепкий, на шее фенечка. Футболка чуть сбилась, и стало видно ключицу.
Олесь ночью как раз смотрел одно видео, и сейчас картинки всплыли в памяти. Этот мальчишка хорошо бы смотрелся на животе. Да и на спине тоже. С раздвинутыми ногами. Олесь уставился на его пальцы и облизнулся. Он бы, наверное, кончил от одного только прикосновения этих пальцев с ссадинами на костяшках. Или этих обветренных губ.
Пришлось поставить сумку на колени.
Все эти гадкие, мерзкие мысли появились совсем недавно. Раньше Олесь не думал о мальчиках и их привлекательности. Не презирал гомосексуалистов: просто были они, и был Олесь, нормальный. Зачем думать о том, к чему никакого отношения не имеешь? А потом как-то случайно наткнулся на видео, когда шерстил любимые порносайты, и так завелся, что кончил секунд через пятнадцать, не прикасаясь к члену. Поначалу испугался, понятно, а потом смирился и начал получать удовольствие от созерцания юношей со взглядом горящим. Он не собирался ничего предпринимать, ясное дело, но фантазии были такими сладкими, а возбуждение настолько сильным, что обязательный еженедельный секс с женой стал напоминать дрочку: от одного взгляда на узкие плечи и костлявые задницы он заводился сильнее, чем от минета.
Или, например, от взгляда в глаза. Мальчик дремал, опуская голову все ниже, но на какой-то станции встрепенулся, вытащил один наушник и прислушался. Довольная автоматическая тетка объявила следующую станцию, мальчик вздохнул, устраиваясь удобнее и бросая взгляд в окно за плечо Олеся. Сонные влажные глаза, дрожащие ресницы…
Они выходили на одной станции, и перед дверями, куда оба еле пробились, их притерло друг к другу толпой, которая в любое другое время вызвала бы раздражение, но не сегодня. Мальчик прижимался к нему спиной, а Олесь чувствовал себя извращенцем, но отстраняться не спешил. Мелькнула мысль опустить руку и сжать свой твердокаменный член, но это стало бы крайней степенью помешательства, и он сдержался, мысленно проклиная свой извращенный мозг.
Так и добрался до офиса, сплевывая от омерзения, но не в силах забыть прикосновение острых лопаток к груди.

К обеду появился сынок босса. Сначала заперся с папой в кабинете, а потом принялся слоняться по офису. С кем-то сходил в курилку, кого-то напоил кофе, потрендел по модному мобильнику и, наконец, верный своей традиции, уселся на стол Олеся.
— Здравствуй, милый! Как вчерашний вечер провел? Много порнухи просмотрел?
Олеся передернуло. Ростислав был из той же породы мальчиков-нимфетов, и некоторые его жесты заводили, но все эротические позывы давило раздражение: Ростика хотелось взять и приложить его бледной рожей об стол, так, чтобы кости с одного удара превратились в блин, как у Тома в мультфильме. И больше всего раздражало то, что сынок шефа именно к нему приставал со своими гнусными намеками — как будто знал, что почва более чем благодатная.
— Я женат, — сказал Олесь ровно, — и в данный момент работаю.
— Ну Олесик-Телесик, — Ростик протянул руку и провел пальцем по его щеке, — все мы сначала скрываем свои предпочтения. Тебе пора выйти из шкафа.
— Я работаю, — повторил Олесь громче, понимая, что у него начинает дрожать рука, сжимающая ручку.
— Я тоже, котик, — Ростик развернулся, демонстрируя острую, покрытую светлым пушком волос коленку.
В офисе соблюдали дресс-код, и шорты были вопиющим нарушением корпоративного стиля одежды. Конечно, сыну генерального разрешалось и не такое.
— Думаю пригласить тебя в клуб. Пойдем? — Ростик поправил тонкий золотой браслет на руке, и Олесь обратил внимание на его ногти, покрытые розовым перламутровым лаком. — Соглашайся, сладкий. Я даже куплю тебе выпить.
— Пошел вон, — прошипел Олесь и встал, намереваясь сбежать, если Ростислав продолжит. Он слишком дорожил работой, чтобы дать сопляку по шее, хотя очень хотелось. По шее, а потом поставить его на колени, и…
— Как знаешь. Я ведь могу больше и не предложить.
Ростик спрыгнул со стола и ушел, виляя задом, а сидящая за соседним столом Наталья Николаевна укоризненно покачала головой.
— Такой молодой, а такой наглый. Держись, Олесик, он скоро решит чем-нибудь другим заняться и уволится. Это временно.
— Только мысль о том, что Ростислав Валерьевич уволится, меня и останавливает, — вздохнул Олесь.
Все-таки в работе среди женщин были свои плюсы. Сочувствие, например.

Глава 2


К вечеру Олесь всегда начинал чувствовать собственную никчемность. Чем больше удлинялись тени, тем серьезнее хотелось все бросить и сбежать на край света. С утра казалось (иногда, но все же), что можно весь мир перевернуть, но восемь часов в обнимку с калькулятором и компьютером, надоевшими до желания разбить монитор, убивали любую любовь к жизни. За пять минут до окончания рабочего дня Олесь понимал, что завтра будет то же самое, и только смена времен года, возможно, внесет в его существование какое-то разнообразие.
Сегодня жена попросила зайти в магазин и купить чего-то по списку; Олесь не сильно торопился: прошелся пешком до остановки, разглядывая маршрутку и не испытывая никакого желания в нее забираться. Плюнул и поплелся до метро пешком.
Домой пришел позже обычного, и Катерина, посмотрев на него как-то печально, забрала сумки и сказала:
— Мой руки, нам надо поговорить.
Он сидел на кухне, вертя в руках ложку, и ждал.
Катя села напротив, расправила складки на юбке и сказала после недолгой заминки:
— Я беременна.
— Что? — охнул он. — Но как?
— Вот так, мы с тобой давно не предохраняемся и, вроде бы, хотели, — сказала она, переставляя на столе чашки. — Деньги нужны, Олесь. Мне придется уйти в декрет…
Он смотрел на ее круглые щеки, на полные губы, рассматривал еле заметный пушок над верхней губой и хотел заорать, вскочить с места и схватить Катю за волосы. Выдавить с ненавистью: «Добилась своего? Добилась?!»
Но Олесь сидел, рассматривая блестящую поверхность ложки, размеренно дышал, успокаивался и думал о том, что мальчики не могут беременеть, у них не бывает полной груди четвертого размера, а ножки тоненькие и, конечно, могут обнимать за пояс.
Его относительно спокойной жизни подходил конец.
— Ты уверена? — спросил он осторожно.
Олесь ничего против детей не имел, даже когда-нибудь собирался завести парочку, но... Не сейчас, не с Катей, не в этой квартире с протекающим смесителем в ванной.
В прошлый раз было хуже: тогда оба были студентами, но Олесь был влюблен и согласился жениться на Катерине сразу же и без оговорок, даже расстроился, когда оказалось, что задержка была вызвана какими-то гормональными проблемами. Могли бы нормальную свадьбу сыграть, а не расписываться по знакомству втайне от родственников — мать до сих пор плешь проедала своим нытьем: "Все у вас не как у людей".
Сейчас от той студенческой влюбленности не осталось и следа.
— Я сделала тест, — сказала Катя. — Что-то не вижу радости на твоем лице. Ты не рад?
— Рад, — ответил он, делая попытку улыбнуться. — Конечно, рад.
— Это ответственность, — она качнула головой и, обняв себя за плечи, продолжила более уверенно: — Пора уже понять, чего ты хочешь от жизни и способен ли ты прокормить ребенка.
Бля, что за ненужный пафос! Олесь едва сдержал раздражение и поднялся.
— Что-нибудь придумаю.
— Постарайся, пожалуйста. Олесь…
Он посмотрел на жену.
— Что?
— Я его оставлю.
— Да что ты?.. — разозлился он. — Как котенка, честное слово. Оставляй!
— Два месяца, — тихо сказала жена. — Ну, если задержку считать…
— Отлично, — сказал он. — Я нас поздравляю, — и вымученно, через силу улыбнулся.
— На следующей неделе иду на УЗИ, там скажут, все ли в порядке… Кстати, в нашей консультации я наблюдаться не хочу, так что…
Олесь сделал шаг в сторону жены, отпрянул и подхватил ведро с мусором.
— Пойду, выброшу, — выслушивать очередную порцию стонов о деньгах не хотелось.
Он вернулся, поставил пустое ведро в прихожей, тихо переобулся, схватил с тумбочки бумажник и выскочил из квартиры.
Ему нужно было подумать.
Во дворе увидел Георгия, который обжимался с какой-то девицей модельного вида, ноги у нее были просто бесконечно длинными, а еще она наверняка не была беременной.
Сплюнул и рванул в парк неподалеку.

— Ты меня любишь?
— Да.
— Скажи…
— Люблю. Очень.
— А за что?
— Просто люблю… Поцелуй меня…
Олесь услышал их случайно. Сначала примостился на лавочке, но усидеть дольше пяти минут не смог: хотелось бежать куда-то, пока воздуха в легких не останется. Он прошел по мосту на остров — когда-то великий царь сплавлял в полноводной речушке свой ботик, но вряд ли шепчущиеся в кустах подростки об этом знали. Сам Олесь тоже сомневался, глядя на зеленоватую воду. На другом берегу радостно плескались пьяные мужики, похожие на Михалыча. Олеся передернуло, и он пошел по тропинке дальше, забирая вправо, когда услышал негромкие голоса. Уже хотел уйти, но картина открывалась такая, что дух захватывало.
Тоненькие, худенькие подростки сидели под деревом и целовались, тихо постанывая и бормоча разные глупости. Те самые, бесполые подростки: трудно было даже разобрать, кто из них мальчик, а кто девочка, а в глухих голосах слышались одинаковые интонации.
Олесь ступил влево, за куст, и вытянул шею.
— И здесь поцелуй… О-ох…
— Ты красивый… ты такой красивый…
— Нет, ты.
— Ты-ты-ты… — раздался звонкий смех, и Олесь понял, что все-таки мальчик и девочка.
У парнишки были тощие ноги, на которых болтались огромные кроссовки с модной толстой подошвой, острые коленки и золотистые кудряшки. Он откинул голову, подставляя шею с выпирающим кадыком под слюнявые поцелуи своей подружки. Олесь проследил взглядом линию от его подбородка до паха и застыл: у мальчика стояло, натягивая тонкую ткань легких шорт, и сверху, под болтающимися завязками, на шортах проступало небольшое влажное пятно смазки.
Ужасно захотелось прикоснуться к этому пятну губами, носом, вдохнуть, попробовать на вкус — ноги подкосились, и он едва не упал.
Олесь закрыл рот ладонью и отвернулся только на мгновение — чтобы в следующую же секунду снова уткнуться туда взглядом.
— Потрогай его…
Девчонка смутилась.
— Не бойся… никто не увидит.
Олесь следил, как она медленно тянет руку к шортам мальчика, и неожиданно потянулся к своей мотне, сжал член, с удивлением понимая, что напряжение в паху ему не привиделось.
Тоненькие пальчики с короткими ногтями осторожно прикоснулись к натянувшейся ткани, и Олесь охнул: в паху прострелило так резко, что он чуть не кончил от одного только зрелища.
Я извращенец, пронеслось в голове. Подсматриваю за детьми и собираюсь дрочить. Но муки совести смыло очередной волной: девочка сжала ладонь, четче проступили контуры мальчишеского члена, и Олесь нервно облизнул губы.
— Ох, — простонал мальчик, приподнимая зад, Олесь представил свою руку вместо девичьей, сжал пальцы сильнее, и тут с противоположной стороны тропинки послышалось сначала покашливание, а потом громкий смех.
— Эй, Приходько, глянь! Детки совсем обурели: теперь в общественных местах этим занимаются.
Олесь неловко переступил с ноги на ногу, и тут же раздался хруст ломающихся веток.
— А это у нас что?
Он обернулся, холодея: на тропинке словно два богатыря в отсутствие третьего замерли на лошадях два милиционера. За спиной раздался сдавленный мат, шум, крик «Бежим!», но он словно прирос к земле, так и не отпустив ширинку, и член пульсировал в руке.
— А это у нас извращенец, я так понимаю, — заржал один. — Пал Палыч, поздравляю — маньяка поймали.
— Я… не… — промямлил Олесь, отступая на шаг назад и упираясь спиной в колючие ветки.
— Что вы, гражданин, говорите? Грибы собирали?
— Я…
— Ягоды? — теперь ржали оба.
Эрекции моментально как не бывало — он даже подумал, что никогда больше и не будет.
— Я не маньяк, — полез рукой в карман, вытащил портмоне, паспорт, тут же уронил и бросился поднимать. — Я... честно, я не маньяк.
Один из милиционеров, тучный и обрюзглый, повернулся к другому и подмигнул.
— Маньяки нынче с паспортами. Документики, гражданин, — и протянул руку.
Олесь отдал паспорт, портмоне, выгреб из карманов все, что было, даже попытался всучить ключи от квартиры. Его колотил озноб.
— Я не маньяк. Я х-хотел их прогнать.
— Ага, по два раза, — второй, тощий и с усиками, похлопал лошадь по шее. — В парке извращенец появился, вы, гражданин, его не видели?
Толстяк хмыкнул, рассматривая паспорт.
— Олесь? Это что за имя?
— Украинское, — промямлил он.
— Что же вы, гражданин Олесь, непотребствами в парке занимаетесь?
— Я не…
— Давай-ка мы гражданина в отделение проводим?
— Н-не нужно, — залепетал он, — на работе узнают, и жена... Гражданин начальник, то есть, товарищ милиционер, у меня жена беременная! Она же... Я не извращенец! — к глазам подступили слезы обиды, и Олесь всхлипнул. — Забирайте все, что хотите, но не нужно в отделение!
— Брать у тебя нечего… — толстяк вытащил из портмоне несколько купюр, и Олесь запоздало понял, что так и не отдал Кате вожделенные пять тысяч, которые занял на работе.
Кошелек упал на траву, вслед за ним полетел паспорт.
— Пожалуйста… — прошептал Олесь.
Лошадь всхрапнула и наступила на паспорт грязным копытом.
— Как думаешь, Приходько? Отпустим извращенца с миром или проводим для разъяснительной беседы? — спросил толстяк.
— Я вижу, он осознал, — хмыкнул тощий.
Они махнули руками и, развернув лошадей, направились в сторону проспекта. Олесь пытался вспомнить, как дышать.
Отдышавшись и подобрав документы, он медленно заковылял в сторону дома, на полном серьезе размышляя о том, что у него, наверное, инфаркт — в груди жгло, а конечности не слушались.