От ненависти до любви часть 2

[stervaN]

вскоре твоё ожесточённое сопротивление принесло свои плоды. сначала мама злилась, пыталась по-своему воздействовать на твои поступки, заставить тебя вернуться к нормальному образу жизни, перестать быть тёмным пятном на репутации нашей семьи. но затем, постепенно разочаровавшись, обнаружив, что все усилия тщетны, она потеряла всякий интерес к тебе, стала просто игнорировать твои ухищрения и, должно быть, поступила правильно, поскольку, в конце концов, никакие способы наказаний всё равно не помогли бы. мама просто перестала верить тебе, даже если ты был честен, даже если говорил правду. меня это вполне устраивало, ведь любые мои обманы, любую мою ложь она принимала – может быть, в отместку тебе? – за чистую монету. мне мама доверяла безоговорочно, а ты стал чем-то вроде чёрной овцы в стаде. или белой вороны? не суть важно...

я сам с удивлением наблюдал за тем, каким ты становился, когда твои выходки перестали вызывать у мамы не только гнев – вообще какую-либо реакцию. так выходило, что все ухищрения, к которым ты прибегнул в ходе многомесячного противостояния ваших интересов, оказались тщетными и в итоге – бессмысленными. я, честно признаться, ожидал, что ты бросишь валять дурака и хотя бы перестанешь краситься, но я ошибался, наверное, не достаточно хорошо понимая тебя.

кажется, этот период мёртвого штиля в наших семейных отношениях, продолжающийся по сей день, начался чуть больше года назад. тогда, на день рождения, в шестнадцать лет, нам подарили машину. точнее, подарили мне, поручив по мере надобности и сил отвозить тебя в школу и домой. это означало, что наконец-то всё становилось предельно ясно, так, как ты хотел - разложено по полочкам и снабжено бирками. так вот, на тебе с этих пор висела та самая желанная бирка с ярким, жирным словом "изгой" на обороте.

и чего же ты добился? свободы? ну уж нет… строже контроля, чем над тобой, мне редко доводилось встречать. так каким ты становился? отстранённым? холодным? ожесточённым? или, может быть… сильным? я не знаю, мы перестали говорить по душам очень давно и, думаю, успели стать слишком разными, чтобы смочь понять друг друга. со временем твой макияж не исчез. он стал только ярче и мрачнее, из твоей комнаты большую часть суток доносилась тяжёлая, неприятная музыка. признаюсь, временами ты пугал меня, переставая быть собой (или же становясь по-настоящему собой?). исчезла наша похожесть, мы становились чужими, а я иногда боялся: вдруг и в глубине моей души скрыто то же, что и в твоей? ведь мы, к сожалению, всё ещё биологически - близнецы, и уже ничто этого не изменит.

я теперь не помню, испытывал ли я тогда обиду, разочарование… сам факт, что мы когда-то дружили, как братья, как родные, что ночами рассказывали друг другу страшные байки, делились конфетами, помогали с домашними заданиями, дрались подушками, вместе получали нагоняи, прогуливая уроки – теперь мне кажется нелепой выдумкой умалишённого. это было слишком давно, чтобы быть правдой – в совсем иной, в прошлой жизни…
знаешь, ведь я ненавижу тебя. я ненавижу всё то, что ты сделал с собой. твою обманчивую полуулыбку, твою хрупкость и почти болезненную худобу. я ненавижу твои глаза – такие же, как мои, того же цвета, той же формы - но я почти перестал читать в них, как читал когда-то, твою душу, твои чувства, эмоции. ты прежде так не закрывался от меня. я ненавижу, когда ты впиваешься в меня долгим, испытующим взглядом из-под твоих густо накрашенным чёрным ресниц, будто требуя от меня чего-то, о чём я даже не догадываюсь. господи, ну зачем ты делаешь из себя эдакую фарфоровую куклу с грустными угольными глазёнками? в школе ты стал попросту посмешищем; раньше я даже стыдился тебя, но теперь мне безразлично, что подумают другие. мы разные. люди не понимают тебя, никто не понимает, даже я, твой брат. и это временами действует мне на нервы.

я ненавижу, когда утром ты спускаешься к завтраку, всегда опаздываешь, потому что почти час крутишься в ванной перед зеркалом, заново и заново переделывая свой бесполезный макияж. ты всегда затянут в узкие потрёпанные джинсы и тёмные обтягивающие футболки, в которых ты кажешься ещё более тощим, чем есть на самом деле, хотя я не могу сказать, что это выглядит совершенно уродливым. на тебе твои неизменные безобразные побрякушки, которые раздражающе позвякивают при каждом твоём движении. ненавижу, когда ты садишься за стол напротив меня – слишком медленно и подчёркнуто небрежно, когда улыбаешься мне в знак приветствия то ли виновато, то ли бесчувственно – не могу понять. мне отвратительно смотреть на твои руки, когда ты держишь кружку и задумчиво дуешь на горячий кофе – они такие тонкие, как у кисейной барышни, изящные и излишне ухоженные, с длинными и аккуратными глянцевито чёрными ногтями.

ты противен мне, потому что ты – это я, но ты больше не такой. стал другим, незнакомым, изменился, - а я остался прежним, только приучившись жить в новом мире. и я от всего сердца ненавижу тебя за всё это, билл!..
Иногда мне кажется, что в кастовых обществах есть одно главное преимущество. Если человек рождается рабом – он будет рабом до самой смерти. Родившись в привилегированном сословии, не станешь бедняком. Так и должно быть.

Мы были чуть ли не нищими, жили более чем скромно, как говорится, перебивались с хлеба на воду, но тогда, именно тогда мы были счастливы. Почему? Почему деньги не принесли с собой мир и взаимопонимание, а наоборот, рассорили нас? Мы ведь родные, кажется, нам нечего делить… И всё же, переехав в пригород, в собственный дом, который теперь со вкусом обставлен, вылизан по всем углам, в такой же, как у других, у богатых соседей - мы изменились не в лучшую сторону. Мама включилась в гонку вооружений с молоденькими глупыми соседками, почему-то стала предъявлять к нам немыслимые требования, превратилась в деспотичную особу из мягкой и доброй женщины, терпеливой ко всему, трудолюбивой и выдержанной, какой я привык вспоминать её. Ты придумал себе не просто новый образ - новую жизнь. Отчим стал чем-то вроде воспоминания – настолько редко он появлялся дома. А я… Я не знаю, во что я превратился. Ребёнок, выросший в городских подворотнях, я должен был как-то приспособиться к миру богатых, где любой готов удавиться из-за престижа, за свою репутацию. Раньше я даже верил, что бывает дружба. Смешно. В этом мире есть только соперничество, язвительность, скрытность, противоборство. Я раньше и не знал, что можно сплетничать, плести интриги, играть на публику, прикидываться не тем, кто ты есть. Приходилось спасаться, скрываться за масками пофигизма, заносчивости, самоуверенности. Я пытался быть, как говорят, cool, и скоро эта маска настолько приросла ко мне, что отрывать её пришлось бы вместе с собственной кожей и мясом. И я не стал делать этого. Зачем? Новый мир принял меня с распростёртыми объятиями, я понял, за какие ниточки надо дёргать, как себя вести, чтобы держаться на плаву. Пока ты стойко сражался с мамой, я осваивался. Я втирался в доверие к самым популярным в школе личностям, учился вовремя шутить, вовремя подлизываться – и вовремя сматывать удочки. К тому времени, когда ты стал главным изгоем, я поднялся на одну ступень с теми, кто ещё до нашего появления были всеми признаны и любимы. Нас перестали отождествлять, сам факт, что мы братья, как-то постепенно забылся. А я вовсе не хотел напоминать об этом. Ты оставался лишь тяжкой ношей, обузой, моим крестом, который я вынужден был нести из-за нашего кровного родства, как ни банально это звучит.

Иногда мне противно, грустно осознавать то, что произошло с нами. Разве прежде - хотя бы в мыслях - я мог позволить себе назвать маму старой дурой? Теперь я говорю так перед своими приятелями, не только потому, что так принято (хотя и это тоже), но и потому, что действительно так думаю. Боже, да чего я только не говорю и не думаю… Ведь я всё понимаю, только отчего-то не могу поверить, что это происходит со мной. Смотрю на всё как-то отстранённо, словно моя жизнь - это только глупый сериал о студентах старшей школы. Хуже того, я знаю, что ничего не стану менять. Я приспособился, мне уютно среди этих новых людей, среди друзей, которым я нужен, пока это выгодно, пока наше общение поднимает их рейтинг. Я знаю, чего ждать от них, и стараюсь, чтоб другие не знали, чего ждать от меня. Эта постоянная игра в прятки и ребусы затягивает, и мне уже безразлично, что будет с нашей семьёй. В конце концов, родственники нужны только для того, чтобы получить образование, занять пост повыше. И для того, чтобы постоянно были карманные деньги… Неужели это я сам сказал?..

Думаешь ли ты так же? Что творится в твоей голове? Осознаёшь ли ты, что жить так, как ты, нельзя, что тебе тоже нужно приспосабливаться, искать своё место? Навряд ли… Иначе ты не отталкивал бы от себя всех людей, которые пытаются завести с тобой знакомство, с таким маниакальным упорством, не оставался бы одиночкой, не сидел бы постоянно дома взаперти, в собственной комнате, глубоко погружённый в какие-то свои дела. Ты не понимаешь, что так можно жить, но нельзя выжить, однако не мне тебя учить. Мне – всё равно.

А ведь раньше (не верится даже!), в нашей прошлой жизни, ты всегда был в чём-то лучше меня. Всё тебе давалось легче: и ненавистный французский, и уроки искусства, и знакомства с девчонками. Завидовал ли я? Нет. Странно, но я не помню, чтобы испытывал что-то подобное. Я радовался твоим успехам, почти как своим, потому что сопереживал тебе: ты был моим братом, как две капли воды похожий на моё отражение в зеркале. Разве мог я завидовать самому себе?..
Но теперь эта связь между нами нарушилась, если уж не признать, что она исчезла совсем. Я замечаю, что начинаю злорадствовать. Теперь я тот из нас двоих, кто пользуется популярностью, кого приглашают на закрытые домашние вечеринки, кого любят или, по крайней мере, уважают. С моим мнением считаются, ведь я не выродок, в отличие от некоторых…и мне плевать, что на стенах твоей комнаты висят нарисованные простым карандашом картины, страшные оттого, насколько они натуральны, похожи на чёрно-белые фотографии и при этом – мрачны. однажды я должен был передать тебе какую-то книгу, потому зашёл в твоё убежище. тогда больше всего меня поразила картина, висевшая прямо над твоим письменным столом. на ней изображалась тускло освещённая, ветхая лестница, уходящая в бесконечность, во мрак. на нижних ступенях лежал раздавленный цветок со сломанным стеблем. только его алые лепестки, разбросанные по серому камню, были раскрашены, горели красным пламенем так, что невозможно было оторвать взгляд. отчего-то я испытал боль, глядя на этот мёртвый цветок, и если бы мне это не было безразлично, я стал бы волноваться за тебя. ведь когда-то давно ты делился со мной своими мечтами, показывал мне то, что создавал сам – рисунки, коротенькие рассказы и стихи. тогда ты говорил, что в них твоя жизнь, твоя душа, что нет ничего для тебя важнее, чем твоё творчество и твои родные. я всегда поддерживал тебя; забавно, ведь теперь, наверное, я бы рассмеялся тебе в лицо, скажи ты мне что-то подобное. но тогда я понимал, насколько для тебя значимо то, что ты делаешь, ты действительно умел выливать свою душу, хотел показать то, чем живёшь, что любишь, как чувствуешь. должно быть, теперь ты сам внутри похож на этот помятый брошенный цветок, никому не нужный, оставленный на ступенях дальше увядать и гнить… но я не беспокоюсь. на моих губах улыбка, когда я думаю об этом. что же, ты сам выбрал свою дорожку. и нам определённо не по пути. я не должен беспокоиться о тебе. и этого не будет. никогда больше.

теперь я лучший из нас, это заставляет меня чувствовать радость, ведь мне всё равно, что однажды из твоей сумки выпал целый ворох листов, исписанных стихами и аккордами. я нашёл их в нашей прихожей и почему-то решил прочитать несколько прежде, чем отдать тебе. и мне плевать с высокой колокольни, что теперь твои песни стали действительно красивыми и осмысленными. они не тронули меня, потому что это ты написал их. а я ненавижу тебя, потому ненавижу всё созданное тобой. ты якорь, который держит меня в прошлом, не даёт забыть, не позволяет наконец-то уснуть всему тому, что задержалось в моей душе из прежних времен – сожалениям, глупым воспоминаниям, периодическим всплескам ностальгии, связанным с нашей почти нищей, беззаботной, свободной от условностей и подпольных игр жизнью. ты теперь всё равно аутсайдер, и кроме меня никто не узнает, что ты в чём-то превосходишь своего брата. ты одинок, ты всем безразличен, несмотря даже на твои стихи, песни и картины, пусть они и хороши. знаешь, они слишком хороши для этого продажного мира, в котором мы живём. здесь нужно быть подонком, беспринципным и бессовестным, а не сопливым романтиком с крашеными волосами. я знаю, я далёк от идеала, но меня хотя бы принимают и любят!..

мне просто отвратительно то, как ты пытаешься заговорить со мной, мягко, будто извиняясь, как ты иногда допытываешься, чем обидел меня, чем провинился, почему я такой холодный, злой, почему у меня всегда нет времени… ты раздражаешь, когда пытаешься таким образом быть ближе ко мне. ну как ты не можешь понять, что всё уже не так, как раньше? ты сам сделал из себя пугало, посмешище, и если ты думал, что я поддержу тебя, - извини, ты ошибся. я не стану больше разгребать твои проблемы, слушать твои жалобы и нытьё – мне не интересно, я не хочу даже говорить с тобой. у меня другая жизнь, не я заставил тебя запереться в четырёх стенах, не я подсказал тебе выставиться идиотом перед всей школой, перед всем кварталом. да, я смирился, что ты такой, даже мама смирилась – в семье не без урода. но нам не о чем больше говорить, мне противно даже одно твоё присутствие, которое я вынужден терпеть, чтобы не волновать мать, не обременять её лишней головной болью. но ты – как осадок прошлого, постоянное напоминание – всё худшее ты умудрился сохранить в себе и вырастить до невероятных размеров. я не хочу быть таким, как ты! я нормальный, в отличие от тебя. к тому же, уже давно я не считаю тебя своим братом…
оток мыслей 3 (возвращение из воспоминаний к настоящему моменту):
я захожу в школьную уборную, чтобы помыть руки. они липкие после обеда: я вроде бы как неосторожно пролил кофе на брюки одному придурковатому новенькому. нет, ну ради чего парень приходит на занятия в лыжной шапочке?.. вышло так, что кофе попал и мне на руки. это чувство сладкой липкости почти такое же отвратительное, как твоё присутствие, только вот видеть тебя для меня ещё хуже. так случилось, что сегодня меня преследует тотальное невезение – и я вынужден терпеть двойную порцию неудобства, ведь в уборной возле зеркала – какая неожиданность! – стоишь ты.

замечательно, что в школе наши пути редко пересекаются. у нас совершенно разное расписание, мы встречаемся только на занятиях физкультурой, когда весь поток вместе, но там проще – тебя почти не видно, и я знаю, что навряд ли бы вынес, если бы мне пришлось постоянно находиться рядом с тобой, лицезреть твою вечно задумчивую, постную физиономию во время уроков. с меня достаточно, что приходится возить тебя в своей машине в школу, а иногда и обратно, но обычно я могу на целый день просто забыть о твоём существовании, спокойно развлекаться и радоваться жизни, чего делать в твоём присутствии никак не удаётся. никому. но сегодня – однозначно – день не задался с самого начала.

я подхожу к умывальнику, открываю кран, стараясь полностью игнорировать тебя. этой тактики я придерживаюсь довольно давно – демонстрирую тебе, что ты – только моя тень, неудачник, проигравший - ничего больше. и моя стратегия приносит результаты. я не разговариваю с тобой уже несколько недель, и это становится всё легче и легче с каждым днём, потому что ты тоже наконец-то бросил свои бессмысленные попытки поддерживать братские, семейные отношения, разговаривать со мной, требовать внимания с моей стороны не только на занятиях – даже дома. лишь твой взгляд продолжает преследовать меня. это порой кажется мне жутким, ведь то ли потому, что мы всё-таки близнецы, то ли по какой-то другой, неизвестной мене причине, я могу чувствовать, если ты смотришь на меня. мне всегда казались нелепыми разговоры о том, что люди чувствуют спиной взгляды незнакомцев, что если долго глядеть на другого человека, он ощутит это и обязательно обернётся. я прежде смеялся над такими глупостями. но теперь, "благодаря" тебе, осознал, насколько это истинно. когда мы вместе в автомобиле, я ощущаю физическое неудобство, если твои глаза устремлены на меня, пусть я даже не вижу тебя, я знаю, что так и есть. и стоит мне оглянуться, ты тотчас отворачиваешься, вздыхаешь, будто в раздражении, что я мог подумать, что ты рассматриваешь меня. даже когда я прохожу холл, зная, что ты в гостиной, я опять ощущаю на себе твой взгляд – он будто рентгеновские лучи, или лазер, который пытается прожечь во мне дыру. это кажется навязчивой идеей, сумасшествием, но, заглянув как-то в дверной проём, я встретился с твоим пристальным, внимательным взглядом. так, значит, это не признаки шизофрении, а только голый факт… знаю, что ты испытываешь что-то вроде обиды, считаешь, что я предатель, но что я могу поделать?.. мне нечего тебе возразить, хотя, собственно, разве я обязан тебе хоть чем-то? остаётся лишь стиснув зубы терпеть твои пронзительные и, как мне кажется, злые взгляды и ждать, когда ты успокоишься, прекратишь свои игры в гляделки. одно радует – теперь ты привык молчать.

кран пронзительно гудит, и это вырывает меня из моих раздумий. ты также оборачиваешься в мою сторону, и я невольно отмечаю, что ты занят своим макияжем. к тому же твои глаза - покрасневшие и мокрые, вся косметика размазалась по щекам, будто ты ревел. но мне, откровенно говоря, совершенно безразлично, что с тобой произошло. дёрнули за косичку? я внутренне посмеиваюсь, хотя замечаю у тебя над бровью ссадину, вижу, что твои волосы торчат настолько нелепо, что даже ты, с твоим-то извращённым чувством прекрасного, не смог бы их так уложить. тебя что, хорошенько побили? забавно, кто бы это мог быть?… впрочем, мне всё равно. если кто-то и решился испачкать о тебя руки, это исключительно их проблема.

ты улыбаешься мне вымученно, и эта улыбка заставляет меня неприятно поёжиться, словно под одежду забирается противный холодок. я понимаю, что слишком долго смотрю на тебя, понимаю, что ты должен считать, что я оценил то бедственное положение, в котором находится твой внешний вид. ещё я понимаю, что эта твоя улыбка означает. ты ищешь у меня сострадания, а может, сочувствия или даже помощи. более того, ты почти надеешься, рассчитываешь на них после того, что почти минуту я любопытно осматриваю последствия твоей небольшой потасовки. как наивно! и как похоже на тебя – слишком типично. я неспешно возвращаюсь к более важному занятию, а именно к отмыванию рук от остатков этого мерзкого липкого вещества, которое когда-то, в стакане, было неплохим кофе. а теперь стало раздражающим фактором. кстати, подобно тебе…

не дождавшись от меня никакой реакции, ты прячешь свою жалкую улыбку и вновь возвращаешься к зеркалу, хотя, кажется, на сегодня твой обычно безукоризненный мейк-ап безнадёжно испорчен. не одному мне не везёт, однако!
не знаю, почему, но сегодня, на этот раз мне мало просто молчать и делать вид, что тебя не существует. я хочу заставить тебя чувствовать отвращение от моего общества, чтоб находиться рядом со мной тебе стало так же противно, как мне – с тобой. может, тогда ты наконец-то отстанешь от меня, перестанешь прожигать взглядом? а не то, боюсь, скоро от меня останется только лишь маленькая кучка пепла.

- эй! – я окликаю тебя, стряхивая с рук капли воды на грязный кафельный пол туалета, тщательно следя при этом, чтобы брызги угодили и на тебя тоже. рядом никого нет. перерыв недавно закончился: коридоры, холл, уборная – всё опустело, воцарилась тишина. я могу позволить себе немного задержаться на урок ради такого случая. повезло, что никто не видит, как я буду беседовать с тобой, ведь я не имею права так пренебрежительно относиться к своему имиджу, позволять себе водиться с аутсайдерами, такими, как ты…

ты оборачиваешься ко мне, смотришь, как побитая дворняжка на прохожего: настороженно, испуганно, и всё же с надеждой. эта ситуация развлекает меня, и я улыбаюсь. ты тоже, неуверенно, робко, но всё же улыбнулся, ведь ещё не знаешь, не можешь догадываться о том, в каком направлении следуют мои мысли, какая шутка только что пришла мне в голову.

- что, том? – наконец ты нарушаешь молчание. я только и ждал этого:

- послушай, что ты тут делаешь? – говорю я неторопливо, продолжая улыбаться, как не в чём ни бывало. – ведь для этого, - я указываю взглядом на карандаш, зажатый в твоих тонких хрупких пальцах, - тебе стоило идти в женский туалет. знаешь, мне как-то неприятно было бы справлять нужду, если в одной комнате со мной в этот момент была бы девчонка!

ты отшатываешься от меня, будто я только что залепил тебе пощёчину. твоя улыбка меркнет и тает, глаза становятся просто огромными. снова-таки очень предсказуемо. какой бы бронёй ты ни старался защитить свою душу, как бы ни менялся, ты всё ещё слишком чувствителен. а мне неожиданно приятно видеть, как твоё бледное, почти прозрачное лицо мимолётно искажается в приступе внутренней боли. знание, что это я заставляю тебя испытывать чувства горечи, разочарования, эту лёгкую форму муки, доставляет мне наслаждение. всё же я так ненавижу тебя!..

ты медленно, с полностью отсутствующим выражением лица поворачиваешься в сотый раз к зеркалу. не возражаешь, ничего не говоришь в ответ, а отражение не показывает ни злости, ни обиды, однако я уже увидел всё, что хотел: ты показал мне свою боль, свою слабую сторону, и мне определённо понравилось это зрелище. проходя мимо, к выходу, я задеваю тебя локтем, достаточно сильно, чтобы расслышать в ответ твой сдавленный, тихий возглас. я улыбаюсь, зная, что теперь твой макияж выглядит теперь, после моего маленького вмешательства, ещё ужаснее. хотя… куда уж хуже? ты ведь безобразен даже тогда, когда доволен своим отражением. когда косметика идеальной, безукоризненной маской закрывает твоё лицо… моё лицо. да… особенно тогда.

до самого вечера я сохраняю замечательное настроение, настолько лёгкое, почти праздничное, что даже мои друзья замечают это, удивляются, но я, естественно, умалчиваю об истинной причине своего состояния – только делаю неопределённые намёки, и через два часа все считают, что я влюбился. лениво улыбаюсь в ответ на поздравления – не отрицаю, не соглашаюсь. пусть… это ещё один способ поднять рейтинг – поиграть в таинственность. хотя при этом внутренне я смеюсь над их глупыми и заведомо нелепыми предположениями – дошло до обсуждения кандидатур; перебрали всех: от дженни из группы поддержки, самой популярной в школе девицы, до кити, скромняги и умницы, но при этом близорукой и скучной, как покойник. эх, знали бы они настоящую причину моей радости!..

мне даже интересно, можно ли одновременно ненавидеть – и при этом испытывать безразличие? или ненависть так же, как любые другие проявления внутренних эмоций, вызывает острые чувства? наверное, так и есть, иначе… почему для меня всё же важно, что испытываешь ты? будь ты мне безразличен, стал бы я пытаться оскорбить, унизить тебя сегодня в уборной? сомневаюсь… я не заметил бы тебя, как не замечаю многих. так что ты для меня? ты, мой брат, человек, которого я так сильно ненавижу? как мне поступить с этим? да, я не смогу больше просто игнорировать тебя, притворяться безразличным – не теперь, когда я знаю, насколько сладко причинять тебе боль…