От ненависти до любви часть 5

[stervaN]

Автор: Нефанатка.

Верно, я каждый вечер теперь забираю тебя домой, ты больше не против моей помощи. Так уж повелось, тем более, этого вдруг потребовала мама, когда вы стали настолько близки. Должно быть, она уже давно знает о том, что мне становится известно только сейчас. Помню, как долго мне пришлось объяснять товарищам о причинах моих новых ежедневных обязанностей по твоей транспортировке… Теперь, однако, и я начинаю догадываться о источниках твоих побоев. Что же, любопытно, чего именно Ларс хочет от меня.

- Ну вот что, приятель, слушай сюда. Я знаю, ты тоже недолюбливаешь Билли. У нас деловое предложение к тебе. Не подбирай его завтра из школы. А мы уж позаботимся об остальном. Пацанчик превратится в котлетку. Жив будет, но кое-что в жизни явно уяснит. На сей раз уж наверняка… - Ларс на секунду замолкает задумчиво, потом его широкое, всё в веснушках лицо озаряется радостной улыбкой: - А хочешь – поучаствуй сам! Ну, дело?

Ларс смотрит на меня прищурившись. Кажется, ему и в голову не приходит, что я по каким-то своим причинам могу отказаться от этого так называемого "дела". Хотя… он прав. Волна возмущения, вызванная нежданным предложением Ларса, быстро схлынула, улеглась, а на место её накатила горечь, неприязнь к тебе… Я должен помнить, что ненавижу тебя. Я должен согласиться. Ведь ты пытаешься навязать мне свои правила игры, и за это тебе стоит понести заслуженное наказание.

- Дело, - улыбаюсь я и крепко пожимаю протянутую Ларсом руку.

- Ну, тогда бывай, приятель! – кивает удовлетворённо он, поднимаясь со стула и забирая как-то незаметно опустевший поднос.

Через несколько минут я наблюдаю, как твои тарелки летят на землю от одного ловкого, мощного толчка, раздаётся звон разбитого стекла, оглушительный смех. Ты поспешно начинаешь собирать осколки, бормоча никому не нужные извинения. Ларс, толкнувший тебя, стоит неподалёку, скалится, наблюдая со стороны за очередным твоим позором. Я морщусь неприязненно, скрывая лицо за стаканом с не допитым до половины кофе. Как всё это противно мне! Хочу скорее выйти на улицу, очутиться подальше отсюда, избавиться от душного, пропитанного запахом пищи воздуха столовой. Хочу закурить. Мне почему-то тревожно и тоскливо. Надеюсь, завтрашний день поможет мне что-нибудь понять, наконец-то разобраться в своих мыслях…
Ты оглядываешься, смотришь вокруг себя мрачно и одновременно понимающе. Да, теперь я знаю, что не в первый раз это случается с тобой. Окружённый плотным кольцом знакомых и не очень знакомых пацанов, о чём ты думаешь? Тебе страшно? Или ты уже привык? Что означает выражение отрешённости на твоём лице? Может, безысходность?.. Или абсолютное безразличие?

Когда я подхожу ближе, на мгновение твой взгляд загорается надеждой, но тут же к тебе приходит понимание, почему я здесь, за углом школы, в тусклом свете мигающего фонаря, почему я приближаюсь так неторопливо, спрятав руки в карманы своих безразмерно широких брюк. И… ты боишься меня? Верно… Ты не веришь мне, правда? Разумное решение… Опускаешь глаза, не хочешь смотреть на меня. С твоих губ слетает чуть слышный вздох. О, эта твоя покорность!..

- Я ненавижу тебя! – с этим возгласом я прорываюсь через оцепление, наотмашь ударяю тебя по лицу. На твоей щеке расплывается красное пятно, но ты не отступаешь, даже не пытаешься защищаться. Это вызывает во мне бешенство. Под гогот и смех собравшейся банды я снова бью тебя – раз за разом, изо всех сил. Я почти кричу, но ты только принимаешь удары, только пошатываешься под их ничем не сдерживаемой мощью. Из разбитого носа двумя тонкими тёмно-вишнёвыми струйками бежит кровь, моя ладонь, испачканная ею, пылает, словно от выплеснутой на кожу щёлочи. Твои глаза - колючие и сухие, мои же горят и щиплют, будто в них насыпался песок.

Я бью тебя кулаком в грудь. Раз, другой – наконец по твоим щекам потекли слёзы, ты хватаешь ртом воздух, задыхаясь от боли, но не можешь сделать ни одного вдоха. Я останавливаюсь на секунду. Я почти физически ощущаю твою боль, твоё отчаяние. Твой страх, мой страх, страдание – всё смешивается вместе в один шипящий, дурманящий коктейль, который с мощными толчками крови распространяется по всем моим сосудам. Ты медленно оседаешь на землю, падаешь передо мной на колени – совершенно беззащитный, хрупкий, того и гляди рассыплешься в стеклянную пыль – лицо опущено к земле, скрыто спутанными чёрными волосами, руки, опирающиеся о грязный асфальт, дрожат. Во мне бурлит ярость – тёмная, густая, осязаемая. Она заполняет меня до краёв, и я больше не чувствую той пустоты. Ты с трудом поднимаешь голову, взгляд медленно сосредотачивается на мне, однако моё лицо прячется тени, а в твоих тёплых влажных глазах, отражающих свет фонаря, я могу читать снова – надежду, снова – отчаяние.

- Том… - сдавленно шепчешь ты, сдавленно шепчешь ты, чуть подаваясь вперёд и протягивая ко мне руку. Твоё лицо измазано кровью и слезами, рука тонкая, белая, дрожащая… Кольцо вокруг нас становится шире, все расступаются, ведомые каким-то внутренним чувством. Даже им как-то не по себе. А мне – отвратительно, мерзко созерцать твою слабость, видеть тебя таким жалким, беспомощным, понимать, что я, именно я способен причинить тебе больше всего боли, но всё же именно ко мне ты обращаешься с этой своей просьбой – нет, уже мольбой! – о спасении, милосердии, пощаде. Неужели ты наконец-то просишь жалости?..

Момент затянулся, твоя рука дрогнула и начинает бессильно опускаться. Со злобой, бешено кипящей во мне, я отталкиваю тебя так, что ты падаешь на асфальт, на спину. Ярость захлёстывает меня, мир вокруг словно бы стирается, улетает в никуда: остаёмся ты и я, одни среди пустой осенней серости, чужие лица растворяются, звуки вдруг сменяются тишиной, пронзаемой лишь частыми глухими ударами моего сердца. Остаётся только моя злость, остаёшься только ты – её главная причина. Я продолжаю бить тебя – ногами, в живот, в грудь, в лицо. Ты судорожно корчишься на холодном шершавом асфальте, почти беззвучно, захлёбываясь своей болью. Но каждую секунду – новый удар: я вкладываю в них всю свою силу, втрое возросшую от питающей её ненависти, всю ярость, всё страдание. Твои стоны всё тише, наконец, они умолкают. Мои глаза заливает горячий пот, дыхание хрипло вырывается из горла, в ушах – только отчаянное биение сердца: бух, бух, бух… Удар, удар, ещё удар – я ослеплён и оглушён, продолжаю молотить ботинками твоё обмякшее тело, безвольное, как если бы лишённое костей. Ты похож на тряпичную куклу, набитую ветошью – такой же податливый под ударами, вязкий, как тесто… Такой же жалкий… Ты лежишь лицом вниз на земле, сотрясаясь под моими ударами, но краешком сознания, который всё ещё продолжает функционировать, я понимаю, что не чувствую в тубу жизни. Наступаю на неестественно вывернутую, всю в ссадинах и синяках руку. Кисть сухо хрустит под тяжёлой подошвой, и этот резкий звук снова возвращает меня к реальности. Никого вокруг – испугались, трусы, сбежали… Тишина. Нервное мерцание фонаря. Ещё один удар, по инерции, но он уже не приносит облегчения, наоборот, только боль. Кажется, вся моя душа, если она вообще была, вытекла в этом приступе безотчётной, всепоглощающей ярости, я совершенно пуст изнутри, будто я не существую, будто я умер. Кровь очистилась от тёмного яда злости, всё само по себе иссякло, улетучилось. Я остался один.

Падаю на колени рядом с тобой, слёзы наконец-то находят дорогу к глазам, слёзы, о которых я давно забыл, источник которых, я верил, навсегда высох во мне. Я тормошу тебя за плечо, сначала осторожно, почти бережно, потом изо всех сил – отчаянно, со всё возрастающим страхом.
- Билл! – я зову тебя, но ты неподвижен. Это не шутка, не розыгрыш. Я осознаю, что твоё плечо какое-то странное на ощупь, руки странно, неестественно вывернуты, на раздавленной кисти расплылся сине-бурый кровоподтёк. Слёзы вымочили мои щёки, дыхание в горле рефлекторно перехватывает, каждый вдох, выдох – усилие через страх, через панику – болезненное, острое чувство в груди. Собравшись, я осторожно переворачиваю тебя к себе. Узкое бледное лицо, грязь, смешанная с кровью, застывшие остекленевшие глаза, незнакомые, прозрачные, остановившиеся на мне и… ужасающая, мягкая, извиняющаяся улыбка на разбитых мёртвых губах…

- Билли! – этот вопль почти разрывает мои лёгкие. Я внезапно чувствую боль глубже, острее, мучительнее, чем минуту назад – ярость. Я сделал это… Рыдания заставляют меня едва ли не согнуться пополам. Я… я сам… убил тебя?! Я не понимаю, как так вышло, почему? Я плачу громко, как не плакал с раннего детства, я кричу – уже не твоё имя – просто кричу, пока голос не срывается на хрип. Твоё мертвое безвольное тело, ещё тёплое, какое-то слишком тяжёлое, бездыханное, покоящееся на моих руках – вот лучшее подтверждения того, во что я превратился… Не просто в убийцу – хуже. Я не могу найти нужных слов для описания этого состояния. снова и снова в своей памяти я вижу твою ладонь, протянутую ко мне, слышу мольбу, надежду в твоём голосе, в последний раз произнесшем моё имя. И как я поступил взамен? Не просто обманул, предал – нет, я уничтожил тебя, но мне не стало легче. Я не сломил тебя морально, как собирался, но убил – просто умертвил твою оболочку, которая ничего не значит. Я забрал твою жизнь… мою… нашу…

- Не-е-е-ет!!! – мой жалкий, надорванный крик уносится в пустоту чёрного беззвёздного неба, но никто не слышит, мы одни. Нет, не так. Я один. Твоя теплота ускользает сквозь мои пальцы, её не привязать, не сохранить в теле, оставшемся без души. Она уходит, но улыбка на лице застыла намертво. Какая же ирония! И теперь, когда я прогнал твою душу, текучую, как вода, поддающуюся на воздействие, гибкую, но такую сильную, выносливую, твою бессмертную душу – теперь ты смеёшься надо мной и будешь смеяться вечно. Ты победил… Убивая тебя, я только разрушил свою собственную душу, умертвил её жизненно важную часть…

Щелчок, внезапная вспышка яркого света. Я вздрагиваю, подскакиваю на своей постели. Часы на тумбочке возле моей постели показывают совсем раннее время – ночь, 3:48. Перевожу взгляд к двери. В проёме ты неловко переминаешься с ноги на ногу, рука лежит на выключателе.

- Ты… ты довольно громко кричал. Что-то случилось?

- Меня сейчас стошнит, - шепчу я, вытирая мокрые глаза и щёки, внутренности действительно жаждут вывернуться наизнанку. Чувствую, что краснею – не хочу, чтобы ты видел мои слёзы, но уже слишком поздно, лицо влажное, даже моя подушка пропиталась ими едва ли не насквозь. Прятаться бесполезно, но ты умело делаешь вид, что ничего не замечаешь – щуришься на яркий свет, прикрывая глаза другой рукой. Я благодарен тебе за это проявление такта.

- Извини, что разбудил, - робко улыбаешься ты.

- Да нет, спасибо, - я теперь честен с тобой, и благодарность моя вполне искренняя. Т даже представить себе не можешь, насколько хорошо мне было проснуться, насколько радостно слышать твой голос, видеть тебя живым, улыбающимся не мёртвой, бесчувственной улыбкой, а такой, к какой я так привык – заботливой, нежной, застенчивой.

- Не за что. Доброй ночи, - ты гасишь свет и выходишь, неслышно притворяя за собой дверь. В темноте, в одиночестве, под шум дождя за окном, неприятные мысли снова приходят мучить меня. Почему я видел такой отвратительный сон? Ясно, из-за договора с Ларсом. Но правда ли я мог убить тебя - в жизни?..

От одной этой мысли по моему телу бежит холодная дрожь, зубы начинают мелко стучать, по коже ползут противные мурашки. Потому что правдивый ответ – да. Да, до этой самой ночи мог бы. Это всё моё желание избавиться от нашего родства, от тебя, узнать, каково бы было остаться одному, без тебя, без обузы, без якоря, держащего меня в прошлом. Но я не хочу становиться убийцей. Кроме того, ты… ты всё равно мой брат. И ты тот, пожалуй, единственный человек, кто, зная обо всех моих недостатках, обо всех тёмных сторонах, невидимых даже мне самому, смог полюбить меня не за что-то, а… вопреки всему… Горло снова сжимается, но я больше не плачу, проглатываю горький комок. Нет, я не стану думать об этом, не сейчас. Никогда. Но я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Ты… ты дорого мне. Если я потеряю тебя, наверное, не останется и меня самого… Всё становится только сложнее и сложнее. Но я уже кое-что понял, то, чего не рассчитывал понять. Но благодаря договору, сну, другим обстоятельствам, я наконец-то осознал, что больше не могу ненавидеть тебя. И я никогда не пожелаю тебе смерти. Потому что ты слишком нужен мне здесь…
Уже более десяти минут я сижу в автомобиле, ожидая твоего прихода. Мотор заглушён, в нашем переулке темно и неуютно. Вечер теперь приходит рано, занятия закончились довольно давно, парковка перед школой, край которой мне едва видно отсюда, почти опустела. Я беспокоюсь, пальцы сами по себе нервно барабанят по рулю. Знаю, не в твоих привычках опаздывать, а задержаться негде… Наконец, я не выдерживаю, резко хватаю ключи и поспешно вылезаю из машины. Сам виноват: не поговорил с Ларсом, не предупредил тебя, чтобы был осторожнее. А что, если…

Я ускоряю шаг, торопясь к школе. Ноги сами несут меня к заднему дворику, картины ночного кошмара снова и снова проплывают перед моим внутренним взглядом, кровь прилила к голове, стучит в висках в такт бешеному сердцебиению. Почти бегу, чувствую нервную дрожь во всём теле. Мне знакомо это ощущение – ожидание беды, страх, безотчётный, вероятно, беспочвенный и глупый, но от того не менее мучительный. Должно быть, я выгляжу сейчас нелепо – задыхающийся, взволнованный, в расстёгнутой куртке, несмотря на почти уже зимний вечерний холод, раскрасневшийся от быстрой ходьбы. Но в данный момент мне всё равно. Лишь бы успокоить этот страх? Лишь бы убедиться, что на самом деле ты просто заболтался с кем-нибудь… Чёрт, с тобой не могло случиться даже такой простой вещи!

Я поворачиваю за угол, спотыкаюсь и почти останавливаюсь на месте. Так и есть, предчувствия меня не обманули… к сожалению. Всё так похоже на сон, что я на момент замираю, сердце словно бы проваливается в бездонную яму, неожиданная бессмысленная уверенность, что всё только повторяется, что я не владею своими эмоциями, своими действиями, что вот сейчас всё приснившееся сбудется вопреки моей воле – эта уверенность заставляет мои ноги едва ли не подкашиваться. Но я стараюсь казаться спокойным – никто не должен заметить, как дрожат мои колени. Сжимаю руки, засунутые в карманы, в кулаки – до боли, до лёгкого хруста – и немного успокаиваю дыхание, неторопливо начинаю приближаться к собравшейся на школьном дворе компании. Все окна уже потухли, коридоры за тёмными стёклами опустели – остался лишь тусклый блеск болезненно знакомого, мерцающего откуда-то сверху фонаря.

Издалека вижу, что тебя толкнули к стене, кольцо сомкнулось, сузилось. Ты испуган, не сводишь глаз с окруживших тебя парней, озираешься по сторонам, будто пытаешься увидеть хотя бы в чьём-то лице оттенок сочувствия, жалости, сомнения. Но не видишь. Я знаю, ты уже переживал подобное, не сами же по себе возникали следы синяков и ссадин, с которыми не справлялся даже твой тональный крем… Стискиваю зубы. За что это всё тебе - только тебе? Не слишком ли много страданий для одного-единственного человека? Ещё секунда – и ты замечаешь меня, наши взгляды на мгновение пересекаются, и я вздрагиваю – ни мимолётного отблеска надежды, ни даже удивления не появляется в твоих необыкновенно больших, печальных, испуганных глазах. В них только вдруг просыпается ещё больший, панический страх. Неужели ты так боишься меня? Может, ты думаешь, что я сам это подстроил, а теперь пришёл злорадствовать? Что же, не мне тебя винить, ты имеешь все основания думать так. Ты ведь почти прав… Действительно, ещё вчера так бы всё и было. Ты уже никогда не сможешь доверять мне, не так ли?.. Эта мысль почему-то горька, но не время думать. Время действовать. Только как?..

- А, вот и ты, Том, приятель! Решил всё же присоединиться? – кажется, именно сейчас я серьёзно готов убить нагло ухмыляющегося Ларса. После его приветствия ты только безнадёжно отворачиваешься. Правильно, я никогда не давал тебе повода верить мне, но… но не могу же я бросить тебя здесь? Ты думаешь иначе?.. Киваю Ларсу, криво усмехаясь. Что делать? Нужно уже решаться на что-то. Стоять в стороне, смотреть, как тебя избивают из-за какой-то глупой девчонки? Держать приклеенную к губам улыбку, делать вид, что равнодушно переношу каждый удар, который ты получаешь? Одобрительно кивать, внутренне снова и снова прокручивая, словно заезженную киноплёнку, свой сон, и терпеть, физически ощущая твою боль. А потом… Бросить тебя здесь из страха показаться обеспокоенным, из нежелания проявить перед ними и перед тобой хоть что-то, похожее на родственные чувства? Или тащить к автомобилю, снова ощущая твое покорное согласие, равнодушие или, напротив, твою холодную гордость, невероятную и страшную оттого, что, даже будучи слабым, ты всё равно кажешься выше всего происходящего. Или же… Что выбрать? Пауза затягивается, ты смотришь в землю, бессмысленно, отстранённо, только подрагивающие крылья твоего точёного носа выдают твоё беспокойство. Всё же, я помню тебя, знаю твои эмоции, и чувствую, что в воздухе повис густой страх. Решение принято. Иду прямо к тебе, все неохотно расступаются. Я выгляжу уверенно – этого достаточно, но, я знаю, что не надолго. Пусть даже они не заметят моего страха, но уж точно будут против моих дальнейших действий. Хватаю тебя за запястье, чувствую холодную, тонкую кожу, и мне вдруг кажется, что моя собственная ладонь горит, охваченная огнём. Прогоняю эту мысль. Ты снова смотришь на меня, вскидываешь свою растрёпанную голову шокированно, наверное, хочешь что-то сказать, только беззвучно двигаешь губами… Тогда я тяну тебя за руку сильнее, заставляю идти следом. Лица вокруг какие-то смазанные, ничего не вижу, все мои внутренние чувства натянулись, как струны гитары, готовые лопнуть в любой момент от неосторожного прикосновения. Мой взгляд прикован к углу школы, за которым пустое пространство. Преодолеть его, добраться до машины – а это уже спасение.

Эй, Том, я чего-то не понял… Ребята?.. – голос Ларса затихает за спиной, позади я слышу шум, шорох кроссовок на влажном грязном асфальте. Жуткий страх опоясывает, стискивает грудь, почти не даёт дышать. Только не оглядываться, только вперёд. Собственно, кто я такой перед этой бандой, я, нарушивший их планы? Они уже предвкушали развлечение, а я лишил их этого. И что может значить мой авторитет здесь, в темном переулке, под тусклым фонарём, где дневные условности не имеют смысла, где мы вдвоём - одни против их всех? Возмущённый ропот, несколько окликов. Шаги следом. Завтра они пожалеют, если сейчас мы не успеем убежать, но будут огорчены сегодня, если нам это всё же удастся. Они не задумываются, они вместе, они сбились в стаю, а мы – только добыча, и им безразлично, кто я, кто ты… Давлюсь холодным воздухом, страх почти отнимает способность двигаться, но твоя рука, стиснутая в моей ладони, напоминает мне, что я должен сделать. Рывок…

Мы бежим к машине, асфальт скользкий и мокрый, позади топот многих ног и твоё сдавленное, неравномерное дыхание. Я задыхаюсь, ветер хлещет прямо в лицо. Вот уже школьная парковка, мрачная, безлюдная. Ещё сотня метров – через дорогу, в пустынный тёмный переулок. А они не отстают, они всё ближе. И плевать, что днём мы лучшие друзья, что мы – одна компания. А я ведь всего лишь защищаю брата… Но я не имею на это права, среди нас это позорно… Хотя нет, ведь Ларс готов ради своей сестры на всё, что угодно. Почему же я приучил их к мысли, что ты заслуживаешь быть только лишь изгоем, почему я сам так думаю, почему стесняюсь тебя, стесняюсь того, что мы вообще родственники?! Почему ставлю их выше тебя? А ведь им я безразличен, если сейчас мы не успеем хоть на несколько секунд, они и не вспомнят о нашей дружбе… Но вот и автомобиль, витрины соседних магазинчиков темны, неяркое неоновое свечение вывесок слишком тускло. А руки дрожат, ключ никак не попадает в отверстие. В сердцах ударяю ногой по двери, снова толкаю ключ в скважину.

- Вот дерьмо…

Наконец-то дверца поддаётся, я толкаю тебя на пассажирское сидение, сам падаю на водительское место. Вовремя… Остаётся завести… Шины, проскальзывая на мокром асфальте, визжат, разбрызгивают лужи, на мгновение мне кажется, что всё будет, как в каком-нибудь боевике, что машина не поедет, но всё же автомобиль срывается с места, сзади слышны крики, в заднее стекло ударяется камень, но мне уже совсем легко, вздыхаю успокоенно. Ушли. Скоро автомобиль оказывается на оживлённой трассе, вливается в поток других машин, и я сбрасываю скорость. Смотрю в твою сторону.

Ты всё ещё сидишь в неудобной позе, так, как рухнул от моего толчка, глаза неподвижно впились в дорогу прямо впереди, ты ошеломлён, будто остался всё ещё там, за школой, ничего не можешь ни увидеть, ни понять. Наверное, на этот раз они постарались даже слишком в желании тебя напугать. Или… может, ты просто удивлён моим поведением? Я улыбаюсь сам себе, возвращая внимание к дороге. Отчего-то на душе очень хорошо и спокойно, радостно, пусть даже добрая половина самых отъявленных школьных головорезов теперь считает меня врагом номер один. С этим я разберусь. Всегда найдутся люди, готовые за меня заступится. Остаётся и моя популярность в школе. А вот у тебя есть только я.

- За что это всё? – спрашиваю тихо, интересно знать твою версию.

Ты только вяло пожимаешь плечами, глаза всё ещё неподвижные и пустые. Я даже не уверен, понял ли ты вопрос.

- А всё-таки? Кажется, я имею право знать, - в моём голосе улыбка. Да я и сам удивляюсь своему тёплому, дружелюбному тону. Ты вздрагиваешь, смотришь на меня, будто сомневаясь, искренне ли я говорю. Потом вздыхаешь:

- Наверное, всё потому, что моя лучшая подруга влюбилась в меня. А я не захотел портить наши отношения. Просто предложил быть друзьями. Всё бы ничего, если бы её братом не оказался Ларс, а она не имела вредной привычки всё ему рассказывать. У них доверительные отношения в семье… - мне кажется, я слышу укор в твоих последних словах.

- Ясно… - снова молчание. А я и не знал, что у тебя была подруга. Этот факт удивляет меня и почему-то злит. – Э… А можно вопрос?.. Как вы познакомились? – не верю, что спросил это. Зачем, собственно? Ты смотришь на меня как-то странно, хмуришься:

- А зачем тебе?

Деваться не куда, слова уже сказаны, назад их не вернёшь:

- Просто любопытно, - выдавливаю я, чувствуя, насколько глупо это выглядит со стороны.

- Я брал в библиотеке книгу из нового списка литературы, которая оказалась последним свободным экземпляром. В то же время она попросила ту же книгу. Я, конечно, предложил отдать книгу ей, но Ингрит отказалась, предложила почитать вместе. Так мы и познакомились…
- Ясно… - снова проговариваю я. Повисает тишина, через минуту я включаю радио. Салон наполняется музыкой, неудобство слегка растворяется в ней. Так же молчаливо, каждый погружённый в свои мысли, мы добираемся до посёлка. Подъезжаем к дому, останавливаемся в гараже. Я выхожу из машины, но ты всё ещё остаёшься внутри. Обхожу автомобиль, открываю твою дверцу, протягиваю руку:

- Ты тут ночевать собрался? – не знаю, что на меня нашло, но мне не хочется видеть тебя таким отстранённым. В конце концов, я сегодня на многое пошёл ради тебя!

Ты только принимаешь мою помощь, как-то очень сильно опираешься на мою руку, с трудом выбираешься из машины. Только теперь я замечаю, что ты прихрамываешь.

- Что это с тобой? – требую ответа я.

- Пустяки, - шепчешь ты, и мне кажется, что сейчас ты бросишься мне на шею – столько обожания, благодарности в твоих глазах. Ты так удивлён, что я вообще заметил это?..

- Что значит – пустяки? Это они сделали? Как ты смог бежать? – и почему сейчас я так возмущён?..

Ты только отмахиваешься рукой:

- Всё в порядке, это не в первый и не в последний раз, - ты опускаешь глаза и замолкаешь. Я тоже. Как ты можешь говорить об этом так спокойно? Только теперь я понимаю, что всё ещё продолжаю держать твою правую руку с тех пор, как помогал тебе выйти. Но оставляю всё как есть.

- Это в последний раз, - уверенно говорю я. Ты отчего-то раздражённо качаешь головой:

- Глупости. Я только рад, что ты не был с ними. Что помог мне. Спасибо… - твои глаза внезапно заполняются влажным блеском. Теперь я точно знаю, ты всё ещё любишь меня, но не можешь поверить мне, хотя и очень хочешь. И у меня отчего-то сжимается сердце. Ты продолжаешь вполне обоснованно бояться меня. И так будет всегда, верно?.. Мне что, придётся бороться за твоё доверие? А нужно ли мне оно? Я отпускаю твою ладонь. Ты улыбаешься грустно, одинокая слеза медленно ползёт вниз по твоей щеке. Делаешь шаг вперёд, но, будто испугавшись, разворачиваешься резко и поспешно идёшь в дом, хромая.

Я остаюсь один в гараже. Ты хотел поблагодарить меня, обнять, успокоиться, я чувствую это. Но ты знаешь, помнишь, что мне противно касаться тебя, противны любые проявления твоих эмоций. Потому ты просто ушёл. Поскольку боишься. И потому что ты всё равно любишь меня, хотя я сомневался, что твои чувства смогут пережить всё то, что я делал с тобой, все те страдания, которые я стремился тебе причинить.

Я медленно иду в дом следом за тобой. Почему ощущение победы, триумфа и спокойствия снова ушло? Чего же мне не хватает?..

К тому же теперь я опасаюсь за тебя. О себе я уж как-нибудь позабочусь. А ты будь осторожен, Билли. Знаю, теперь я буду нужен тебе, если ты даже откажешься признать это, нужен, как сегодня. Береги себя… А я постараюсь присмотреть за тобой…
Следующий день дался мне довольно сложно. Ты остался дома, врач констатировал лёгкий вывих лодыжки, и мать, довольная, что будет с кем поговорить днём, обсуждая новинки в мире косметики, парфюмерии и моды, с радостью запретила тебе идти на занятия. В школу я поехал один. На автобусе. Непривычное ощущение. Перед первым уроком встретился с Ларсом. Действительно, я предполагал, что наши отношения безнадёжно испорчены, ожидал раскола в стройных рядах моих многочисленных друзей, среди которых кто-то захочет меня понять, кто-то нет. Но шанс остаётся всегда, и я им попытался воспользоваться. При виде меня Ларс сразу насупился, его плоское рябое лицо налилось краснотой гнева, но я подошёл, как ни в чём не бывало, поприветствовал его, а потом рассказал – будто невзначай – тщательно выученную и отрепетированную за ночь речь. Она была о том, что вчера мне нужно было срочно доставить тебя домой к приходу важных гостей, но я опоздал, да ещё ты был не в лучшем виде, и потому до конца недели у меня якобы отобрали ключи от автомобиля. В качестве наказания. Мне пришлось высмеять тебя, хорошенько полить грязью и добавить, что теперь по приказу старой дуры – значит, матери, когда ты оправишься, я должен буду присматривать за тобой, и если хоть что-то произойдёт, то я вообще лишусь машины до конца учебного года. Не знаю, поверил ли мне Ларс, однако он сочувственно качал головой и улыбался, недоверчиво глядя на меня своими водянистыми глазёнками, должно быть, припоминая моё позорное бегство с поля боя. Закончив свою речь, я нервно ожидал его приговора, наконец-то, совсем неожиданно, Ларс ярко улыбнулся, сильно, по-дружески похлопал меня по плечу и добавил:

- Сказал бы раньше, старик, не стал бы тебя впутывать. Ну и мамаша у тебя… стерва, - это означало, что между нами снова мир. Я кивнул. Ещё с десять минут беседа продолжалась примерно в том же духе, но разошлись мы снова друзьями, вполне разобравшись в ситуации. Я и сейчас не знаю наверняка, поверил ли мне Ларс или просто сделал вид, что поверил, благоразумно избегая открытого конфликта и предупреждая что-то вроде большой междоусобной войны в одной маленькой школе. Надеюсь, моё враньё поможет обезопасить тебя от их нападений, а меня – от их недоверия. Чувствую, я скоро запутаюсь в своей лжи, забуду, кому и что говорил, но для меня это единственный выход не потерять ничего из того, что я имею. Ни своей общепризнанной популярности в школе, ни тайной должности твоего спасителя.

С того дня на занятиях я стал избегать тебя ещё тщательнее. Не хочу, чтобы теперь нас видели вместе, особенно сейчас. Пусть Ларс мне не враг, но не все его дружки стали держать язык за зубами, слух всё же пополз, медленно распространяясь среди всех моих знакомых, слух, страшный тем, что он заведомо правдив – я действительно защитил тебя. Изгоя. Выродка. Почти что неприкасаемого. Людям, в особенности богатым и вечно скучающим, свойственно чесать языки по поводу и без. Плохо то, что теперь повод налицо. Не хочу встречаться с тобой в школе. Не хочу быть вынужденным напоказ оскорблять тебя перед всеми, чтобы опровергнуть их сплетни. Не теперь… никогда.

Это даже странно. От того же Ларса я никогда не слышал ни единого дурного слова о его семье. О матери, об отце, о сестрице он отзывается всегда с неизменным уважением, даже почтительно. И если я говорю, что в нашем кругу принято поливать помоями своих родных, то я рассказываю, в первую очередь, о себе. Почему так вышло? Почему я едва ли один так веду себя? Чтобы казаться круче, независимее? Ерунда. Всем ясно, что мои слова – бравада, ложь. Может, не всем, но многим ясно и то, что я завишу от семьи, да хотя бы от денег отчима – что скрывать? И мать… Старая дура… И вовсе не старая, и совсем не дура, и не думаю я так! И люблю, несмотря ни на что. Так почему? Почему я не могу любить свою семью и не скрывать своих чувств, почему не могу общаться со своим братом на равных, отчего вместо этого должен избегать и оскорблять его? Оттого ли, что с самого начала, не зная правил и законов нового, богатого мира, я слишком стремился показаться свободным и не отягощённым моральным долгом? Что же… Я показал это… И так, запутавшись в придуманных мною же хитроумных переплетениях секретов и мелких обманов, я провожу свою жизнь, как и следующие за твоим спасением недели – недели временного спокойствия и затишья.
А ты становишься немного ближе ко мне. Вне школы я почти всегда рядом, ведь ты всё равно нуждаешься в помощи, в защите. Я не слишком доверяю масленому взгляду Ларса. Если он боится меня, а точнее, моих надёжных тылов, это не означает, что он будет заботиться о том, оставят ли родители мне автомобиль или нет. Это, в свою очередь, значит, что ты не в безопасности… Наша прежняя густая тишина или напряжённая болтовня постепенно сменяется спокойными беседами, когда мы вдвоём едем в город или завтракаем вместе. Это напоминает мне наши давнишние отношения, хотя я чувствую, что ты всё равно не доверяешь мне и, видно, никогда не будешь доверять полностью, как было в детстве. Но мы, так или иначе, оба изменились, поэтому мне пока достаточно и этого. Пока…

Мама, кажется, знает всё или почти всё о нападениях на тебя. Она волнуется… И я даже не удивился, когда часть моей байки, выдуманной для Ларса, стала правдой, поскольку мать как-то попросила меня проследить за твоим благополучием. Я промолчал. Мне не хотелось, чтоб ещё кто-то знал, что для меня это давно решённый вопрос, который вовсе не требует родительских просьб и наставлений.

Так незаметно промелькнуло две недели. Сегодня суббота, выходной, дома пусто – родители поехали в город праздновать десять лет с даты своего знакомства. Возможно, из-за перемен, которые незаметно начали происходить со мной, или потому, что я запутался в своих собственных мыслях и делах, я перестал так остро реагировать на отчима, на то, что он стал заменой нашему отцу… Мама счастлива – и пусть. Моё ли это дело?.. И эта романтическая вылазка в центр, включающая посещение театра, а затем нового дорогого ресторана… Может, отчим не так уж и плох, сумел же он отказаться от важной встречи, только чтобы провести один день со своей женой… Не важно… Мои мысли прерывает тихий стук в дверь. Выключаю плеер, откликаюсь:

- Входи! – это действительно ты. А кто же ещё? Мы остались одни во всём доме. Вытаскиваю немые наушники, глядя на дверь. Ручка поворачивается, ты скользишь внутрь комнаты, но не проходишь дальше. Просто стоишь, опершись о косяк со скрещёнными на груди руками, и внимательно смотришь на меня. Почему-то от этого тёмного, тяжёлого взгляда мне не по себе:

- Что-то случилось?

- Мне необходимо, чтобы что-то случилось, чтобы поговорить с братом? – ты усмехаешься одними углами губ, но я вижу, тебе совсем не весело. Ты быстро стираешь улыбку, продолжая: - В общем, ты прав. Я должен сказать тебе, что уезжаю…

- В смысле, на Рождество? – через одну неделю учёбы начинаются долгожданные праздничные каникулы. Только странно, почему ты такую обыденную новость сообщаешь так, будто жизнь на этом заканчивается или грядёт конец света.

- Нет, ты не понял, - вздыхаешь, напряжённо откидывая с лица рассыпавшиеся пряди волос. – Я уезжаю во Францию, к тёте. Ты должен помнить её, она приезжала, когда мы были совсем детьми. Я там собираюсь окончить школу и поступить в университет. Понимаешь?.. В общем, я не вернусь сюда.

Замираю:

- Почему? – это одно-единственное слово даётся мне сложно, горло внезапно пересохло, будто перехваченное невидимой рукой, хотя я не понимаю, отчего же мне так плохо. Ведь когда-то я хотел избавиться от тебя, от твоего присутствия, такого раздражающего, навязчивого. Мне ведь надоело делить с тобой свою жизнь, любовь матери, сравниваться с тобой и всегда проигрывать это сравнение. Так почему? Почему выходит так, что все мои сокровенные желания сбываются, но только тогда, когда я уже не хочу этого, я желаю чего-то диаметрально противоположного?!!

- Так решили родители, - тихо отвечаешь ты на мой вопрос, опуская глаза. Мне, однако, кажется, что ты не искренен со мной. – Они беспокоятся за меня. Хотят оградить от опасности. Хотят, чтобы я исчез отсюда.

- И… и ты поедешь? – это просто не укладывается в моей голове, не верю, это больше похоже на нелепую сценку, на фарс. Удивляюсь твоей покорности воле родителей. Нет, это не ты сейчас киваешь мне в ответ. Или… неужели ты бросил бороться? Почему? Может, просто ты сам хочешь уехать?..

- Поеду, конечно. Сразу после рождественских каникул меня уже тут не будет.

- Почему, Билли? – я повышаю голос. – Тут не настолько опасно, и…
- Тише, не кричи… Я всё понимаю. Но я впервые, наверное, согласен с родителями. Знаешь, Том, у меня много собственных причин уехать, - ты отделяешься от дверного косяка, садишься на противоположном конце моей кровати. Видимо, ты хочешь говорить, хочешь наконец-то рассказать мне всё. Я вытягиваюсь напряжённо, готовый впитывать каждое твоё слово. Ты медленно начинаешь: - Я боюсь, я действительно боюсь. Я не всегда смогу прятаться за твоей спиной, Том, ты не всегда будешь рядом, чтобы защищать меня. Да я и не хочу этого. Более того, я не знаю, от кого мне в первую очередь нужно защищаться. Думаю, ты понимаешь, что я не могу безоговорочно положиться на тебя, - взмахом руки ты останавливаешь мои уже готовые вырваться возражения и продолжаешь: - Даже если я не прав, если что-то и изменилось в тебе… Думаешь, я не вижу, что отравляю тебе жизнь? Из-за моих проблем ты вот уже почти три недели не ходишь на вечеринки, не встречаешься со своими девушками. Сидишь тут со мной дома отшельником, киснешь, - ты замолчал, переводя дыхание, потом заговорил снова: - Я не хочу стать обузой для тебя и для остальных. Мне жаль и маму, и отчима. Было непонимание, но всё прошло, рассосалось. Как нарыв, который лопнул и зажил. Но тут, дома, я уже не смогу ничего исправить, всем будет лучше, если я уеду. Я ненавижу это место. Я не могу тут просто выйти на улицу, чтобы не бояться быть обсмеянным или что-нибудь вроде этого, только похуже. Я сам виноват, я сразу неверно поставил себя, выбрал роль неудачника, которую теперь уже не смогу бросить – она ко мне прилипла, знаешь, как жвачка к подошве, - ты тускло улыбаешься своей шутке, я отвечаю, но твои безрадостные рассуждения шокировали меня. Ты кратко смотришь на меня, потом снова возвращаешься к задумчивому созерцанию своих накрашенных чёрным лаком ногтей: - Я хочу начать всё сначала. Кроме того… - снова краткий взгляд, - я надеюсь, что вдали от тебя моя жизнь станет… другой.

- Какой – другой? – нервно переспрашиваю я, чувствуя, как кровь приливает к лицу, а глазам становится жарко.

- Может, спокойнее, - тускло улыбаешься ты, вставая. – А, может, счастливей… Это всё, что я хотел сказать, - поспешно добавляешь ты. – Прости за беспокойство.

Дверь бесшумно закрывается за тобой, я остаюсь совершенно один во внезапно опустевшем помещении. Тебя не будет. Скоро тебя не будет там, за стеной, в соседней комнате. Не будет утром за завтраком, заспанного, но уже накрашенного, как кукла, не будет и в автомобиле, не будет виднеться в дальнем конце столовой на большом перерыве за столом отверженных, твоей дикой причёски. Больше не станет твоих робких взглядов, твоих мимолётных полуулыбок, твоего страха, поровну смешанного с наивной, трогательной доверчивостью.

Ты уезжаешь.
Я поднимаюсь с измятой постели, начинаю расхаживать по комнате. Новость никак не хочет укладываться в голове. А как же… Всю мою жизнь ты был рядом: сначала как самый надёжный и верный друг, затем как груша для битья, теперь… а теперь снова как человек, без которого я никак не представляю этот дом, эту семью. Я привык думать, что так будет всегда, вечно, что всё зависит лишь от меня, а твои решения не играют роли. Но ты… ты осмелился, ты уходишь, исчезаешь из моей жизни. А я привык воспринимать твоё присутствие как неизбежное, твою любовь – как должное, как твоё смешное заблуждение.

Билл… Я быстро соскучусь… Мне будет не хватать тебя, сильно не хватать…

Я останавливаюсь перед окном, прислоняю лоб к холодному стеклу. Во дворе серо и пусто, голые ветви деревьев равнодушно раскачиваются на ветру. Уже начинает темнеть – довольно рано, и не удивительно: скоро Рождество, зима в самом разгаре, хотя снег ещё не выпал. Не важно. Всё равно день безумно короток. День, когда я, наверное, впервые начинаю понимать: есть вещи, в которых я не властен ничего изменить, что кто-то может всё решить за меня и даже не спросить позволения, навсегда изменяя мою жизнь. И я ничего не смогу возразить. Буду вынужден только смириться.

Я чувствую дрожь. Стекло затуманивается от моего дыхания, обжигает лоб ледяным, колючим холодом. Как я мог верить, что ненавижу тебя? Ведь я, по сути, только ревновал к твоей свободе и обижался на твою независимость от меня. На то, что я почувствовал себя лишним и беспомощным, точно сейчас. Как много поводов для ненависти было придумано… И как я мог настолько углубиться в свои личные переживания, настолько ловко обманутся, что стал так вот мучить тебя? Воспоминания накатывают горькой волной, глаза начинает щипать от никогда прежде сознательно не выплаканных слёз. Мне больно, мне по-настоящему страшно. Но я разучился плакать ещё в детстве – во сне это не в счёт… Простил ли ты меня? Ведь я никогда даже не просил прощения за свою вину, за жестокость, за обиды – за всё. Знаешь ли ты, что я уже почти разобрался в своих ошибках, что тебе больше не нужно бояться меня?..

Мне противно от себя самого, от всех моих поступков, которые даже глупостями назвать нельзя. Скорее уж преступлениями…

Я всё-таки сажусь спиной напротив батареи, прячу лицо на своих коленях. Это так сложно… Горло щиплет, рассудок борется с подступающими к глазам слезами. Но… наконец я плачу - тихо, еле слышно, разрешаю горячим каплям солёной воды течь по моим прохладным щекам, впитываться, срываясь вниз, в морщинистую ткань широких джинсов. Плечи судорожно трясутся, мысли растворяются в моём отрывистом свистящем дыхании, в коротких всхлипываниях. Темнеет, за окном зажёгся одинокий фонарь, освещающий подъездную гравиевую дорожку перед домом. Удивительно, но мне правда становится легче. Я сосредотачиваюсь на тёплом ощущении слёз, щекотно скользящих по коже, и постепенно затихаю, успокаиваясь.

Я должен поговорить с тобой, должен многое сказать, попросить прощения, хотя если ты не примешь моих извинений, то будешь прав. Но я… должен попытаться. Слёзы высыхают, спускается покой, но тупая боль в груди никак не проходит. Ведь ты всё равно уезжаешь. Кажется, что вместе с тобой от моей души, от моего сердца медленно отрываются целые куски. Я жмурюсь, голова пульсирует болью. Что со мной?..

Иду в ванную, смываю с лица свои слёзы, вытираюсь холодным полотенцем, чтобы утихомирить тягучую боль. Новое, гладкое - вместо прежнего, разбитого зеркала - отражает мои покрасневшие, воспалённые глаза. Эта ванная напоминает мне о том самом дне; прищурившись, мне кажется, я вижу тебя, вспоминаю твоё бледное лицо, твою кровь – свою жестокость, от которой сейчас сам испытываю мучительный страх. Закрываю шипящий кран и поспешно выхожу в коридор, захлопываю белую дверь, прислоняюсь к ней спиной, выдыхаю. Как я буду жить здесь, если каждый предмет, каждая комната в этом доме напомнит мне о тебе? Как… если ты неотъемлемая часть меня самого?

Я останавливаюсь нерешительно перед твоей комнатой. В коридоре темно, из-под двери видна узкая полоска тусклого желтоватого света, льётся тихая тоскливая музыка. Что же, наше настроение совпадает. Я знаю, что хочу снова видеть тебя, потому стучусь, вхожу, как привык, без разрешения. Ты только кратко смотришь на меня – одно мгновение, потом возвращаешься к своему занятию. Что-то дописываешь, закрываешь блокнот и наконец-то поворачиваешься ко мне на своём офисном кожаном стуле, кисло усмехаешься:

- Ну что тебе, Том? – ты говоришь тихо, только чуть громче той медленной инструментальной музыки, льющейся из динамиков.

- Я… - мне тяжело, я не люблю признавать ошибки, но я должен. – Я… хочу попросить у тебя прощения.

Ты удивлённо, с нескрываемым сарказмом поднимаешь бровь, улыбаешься, но совсем не весело:

- За что же?

- Ты понимаешь, за что, - отвечаю я нетерпеливо, почти раздражённо.

- Да нет, не догадываюсь. Мне не за что тебя прощать… - выдыхаешь ты, смотришь в сторону равнодушно. Снова неумело пытаешься врать. Нет, неискренность – не твой конёк. Оставь эту маску – мне, для других. Ведь сейчас я настроен очень серьёзно, даже слишком:
- Билли, пожалуйста, давай без этого! Если ты уедешь…

- Ах, да… Конечно, теперь понимаю! – вдруг оживляешься ты. - Не хочешь, чтобы на твоей совести что-то висело! А если я уеду, ты не сможешь вовремя оправдаться перед собой? Так? - я понимаю, что ты сердишься, знаю, почему, но от этого моя задача не становится ни на крупицу легче.

- Билл… Я… Да не в этом дело! – сержусь. - Я не хочу, чтоб между нами оставалось непонимание… Билли… Ну… прошу, попробуй простить меня. За всё это. Я знаю, я сволочь… Если не можешь, я пойму, но не надо вот так…

Я смотрю на тебя жалобно, внутри почему-то всё дрожит. Кажется, моя просьба вовсе не трогает тебя. А чего, собственно, я хотел? Что ты обрадуешься, сразу простишь меня? Сразу?! После всего-то… Ты имеешь право не просто обижаться – ненавидеть меня. Наверное, я исчерпал запасы твоего терпения, уничтожил твою любовь, вместо того, чтобы сломить тебя… Но… неожиданно ты улыбаешься. Тепло, совсем нежно. В моём сердце что-то мягко сжимается, глаза снова щекочет, словно раз прорвав плотину, слёзы уже не хотят останавливаться… Я привык оценивать сравнивать всех с самим собой, мерить своей меркой, но ты… ты не такой. Ты необыкновенный. Просто ангел.

- Я – честно - уже не злюсь. Я никогда не мог долго сердиться на тебя, ты же знаешь… Просто хотел немного потянуть время, дать тебе почувствовать хотя бы минутное сомнение, хотя бы капельку той печали, которой я живу постоянно вот уже несколько лет. И, веришь ли, мне это не доставило ни малейшего удовольствия, Том…

Ты замолкаешь, сияющими глазами смотришь на меня. Сейчас мне кажется, что за твоей спиной вот-вот покажутся солнечные крылья. Ты уколол меня, объяснив свою обиду, но при этом остался верен себе, не решился глубоко ранить меня, хотя мог бы… Мог, потому что я сейчас беззащитен перед тобой, и именно ты решаешь мою судьбу. Вздыхаю, подхожу ближе. Сажусь на пол у твоих ног, игнорируя удивлённый взгляд и сдавленный протестующий возглас.

- Спасибо, - шепчу я, но не просто говорю слова, а чувствую их всем сердцем. Необыкновенное чувство… Я действительно слишком тебе благодарен за тот мир в душе, который ты мне только что подарил. – Спасибо, - снова выдыхаю я, обнимая твои колени. Джинсовая ткань шершавая под щекой, но мне, так близко от тебя - спокойно и невыразимо приятно, хотя одновременно сладостно-горько. Словно я возвратился домой после долгой разлуки, но скоро снова наступит пора прощаться.

- Что ты делаешь? – шепчешь ты почти испуганно, твои руки легко касаются моих плеч, будто отталкивая. Но это не так. Я поднимаю голову, смотрю в твои тёплые шоколадные глаза и вижу там страх, удивление и… любовь. То, что я всегда находил в тебе, но никогда прежде не ценил так, как следовало бы.

Я беру твои холодные тонкие пальцы в свои ладони, прижимаюсь к ним лицом. Чувствую ароматную мягкость гладкой кожи и твою лёгкую дрожь. Что-то происходит во мне, в моей душе, чувствую, как горечь разъедает меня. Ты не должен уезжать. Я хочу… нет, я нуждаюсь в том, чтобы ты не покинул меня. Должен, наконец, дать тебе вескую причину остаться тут, со мной…

Наклоняюсь, подчиняясь внезапному порыву, легко целую твои пальцы, слышу короткий испуганный вздох. Вот, теперь я и сам дрожу, но чувствую, что не должен останавливаться, только не теперь. Встаю с ковра, помогая тебе подняться, кладу твои руки вокруг моей талии, осторожно обнимаю твои плечи, словно ты – хрупкая фарфоровая ваза, хотя я знаю – ты сильный, даже слишком сильный за этой внешней слабостью и тонкостью. Я почему-то сейчас горжусь тобой. Смотрю в твои широко открытые глаза, густо подведённые чёрным карандашом – долго, внимательно, изучая. Они, твои глаза, такие яркие, такие глубокие, невыразимо прекрасные теперь, когда в них написано не страдание, не тот мучительный страх, который я привык читать там, а нечто совсем другое. Наши тела тесно соприкасаются, и я впитываю кожей твоё тепло и волнение, слушаю твоё дыхание и бешеный ритм сердцебиения – твоего, моего – так, будто от этого зависит вся моя жизнь.

- Ты снова насмехаешься надо мной, Том? – слабо звучит твой тихий голос, растворяясь в грустной незнакомой мелодии – только шёпот, только лёгкое тёплое дыхание на моих губах. Мне больно, что ты всё ещё не веришь мне. Но, с другой стороны, ты и не бежишь, не отталкиваешь меня. Даже не доверяя, ты пользуешься моментом нежности, близости, готовый в то же время к обману, предательству, насмешке. Ведь сколько раз я унижал, по-садистски ранил тебя, использовал твои чувства… А ты – всё ещё здесь, рядом. Лишь бы не дать тебе навсегда уйти из моей жизни, лишь бы…
- Не играй со мной. Дай мне спокойно уехать, - твои руки крепче обвиваются вокруг моей талии, пальцы судорожно цепляются за ткань свитера. – Я слишком устал от боли…

Я не даю тебе договорить. Закрываю глаза, касаясь губами твоих слегка разделённых губ: медленно, очень нежно, опасаясь отпугнуть. Я притягиваю тебя ещё ближе, если это вообще возможно, обхватываю ладонями твоё лицо, такое родное, знакомое - до последней родинки, до последней черты. Ты не сопротивляешься, расслабленно, охотно отвечаешь на поцелуй, и я понимаю, как давно ты этого хотел и ждал. Твои губы такие мягкие, тёплые, поцелуй сладкий, а твоё гибкое стройное тело в моих объятиях – жаркое, сильное, и от тебя сказочно пахнет мятой и смородиной.

Я слышу тихий стон – мой, твой – безразлично. Наше дыхание, тяжёлое, рваное, смешивается в одно, наэлектризованное тепло наших тел сливается, дрожь стихает, уступая место томительному расслаблению. Твои нежные тонкие руки беспорядочно скользят по моей спине, путаются в моих дредах. Я стараюсь прижать тебя как можно сильнее ко мне – только не уходи, не оставляй меня. Ты моя часть, не разрывай меня на клочки, не бросай мою душу истекать кровью в тишине одиночества, ведь я раньше и не замечал, как вокруг темно и пустынно без тебя… Билли, я готов защищать тебя от всего на свете, только ты… спаси меня сейчас. Я только что начал изменяться, останься, я нуждаюсь в твоей помощи. Будь рядом, прошу…

Я прекращаю поцелуй, чтобы снова набрать в лёгкие воздух, долго смотрю на тебя. Твои глаза закрыты, накрашенные тёмным веки трепещут, губы, припухшие и порозовевшие, влажно блестят и чуть приоткрыты. Всё внутри меня обмирает, мягко тает, колени делаются ватными, а в горле вновь обрывается только недавно обретённое дыхание. Как же ты дорог мне, оказывается… И как я раньше не понимал?..

Снова целую тебя. Ты сразу впускаешь мой язык в свой рот, я ощущаю волнующе прохладный металл серёжки, изучаю, ласкаю твои губы, язык, дёсны. Этот поцелуй не борьба за власть, как иногда бывает – только вспоминание, сладкое и радостное, чего-то знакомого, будто давно забытого, хотя в действительности и не испытанного прежде. Сердце обмирает, снова приходит это счастливое чувство правильности, завершённости, абсолютной целостности, будто складывается сложная мозаика и наконец-то совпадают все её замысловатые части. Никогда и ни с кем прежде не испытывал я ничего подобного. Кажется, я медленно умираю, задыхаюсь в накалённом безвоздушном пространстве, однако это так сладко… и так горько. Из моих глаз снова текут слёзы, но я не стыжусь их. Твои щёки стали влажны. Я не знаю, только ли в моих слезах дело. Хотя знаю, что ты меня поймёшь, мне нечего скрывать. Ты видел мои худшие стороны, так смотри – у меня тоже есть душа, я тоже живу, тоже чувствую… Наконец-то я понял себя… понял тебя… но не слишком ли поздно?

Я стаскиваю с тебя твою обтягивающую маечку, почти благоговейно касаюсь ладонями восхитительного тела, хрупкого и сильного одновременно. Целую белую шею, ключицы, плечи. Твои руки скользят под моей широкой футболкой, кожа горит под случайными, летящими прикосновениями. Кажется, весь мир сейчас безразличен мне. Мысли испаряются, тают в чистом наслаждении. Твоя близость, твоя нежность, то, как охотно ты принимаешь мою и даришь свою ласку – одно это разрушает все стены, которые я годами строил вокруг своей души, лишь бы защититься от собственных чувств, оставаться холодным и жёстким. Но теперь сомнения исчезают. Только на мгновение я с неохотой отрываюсь от тебя, поспешно закрываю дверь и рывком задёргиваю шторы.

Ты улыбаешься мне, а музыка продолжает играть…