Лучше поздно. ГП пейринг ГП/СС

[stervaN]

Один из сильнейших снарри фанфиков. Кто не читал, прочтите, не пожалеете.

Продолжение в комментариях.

Автор: Mummica

Пэйринг: ГП/СС
Рейтинг: NC-17
Жанр: Angst, Drama, Romance
Размер: Макси
Статус: Закончен
Саммари: Война окончена. Поттеру, проходящему стажировку в аврорате, поручают надзор за выжившим Пожирателем номер один. Но в первый же вечер Гарри узнает о ненавистном ему человеке кое-что неожиданное…
КОММЕНТАРИИ: AU по отношению к седьмой книге, хотя встречаются упоминания отдельных сюжетных моментов. Просто еще один вариант развития событий. За некоторые идеи спасибо моим любимым авторам - Juxian Tang и Serpensortia.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Слэш, но вообще-то все довольно наивно, прямолинейно и предсказуемо, включая happy end, с которого, собственно, все и начинается

Понедельник, 1 декабря.

Утро. Сейчас, должно быть, уже утро.

Я открываю глаза и вижу над собой серые каменные своды.

Я знаю, что камень холодный, очень холодный. Если прикоснуться к стене и задержать руку хотя бы на минуту, начнет ломить пальцы. Подземелья, чтоб их… Прожил здесь неделю и уже чувствую себя как узник замка Иф — хорошо хоть подземный ход копать не надо.

Не кощунствуй, Поттер. Если он захочет остаться — а Макгонагалл полна решимости уговорить его снова занять пост директора — ты будешь считать минуты до того мига, когда сможешь снова прикоснуться к серому граниту, и секунды до мгновения, когда тебе будет позволено дотронуться до его ладони, почти такой же холодной, как этот гранит.

Позволено? Да, конечно, мне будет позволено — и это, и… многое другое. Но я знаю, что еще не одну неделю буду просить позволения на любое, самое ничтожное действие и прикосновение. Просить если не словом, так взглядом, жестом, даже рискуя нарваться на раздраженный окрик — но я все равно не смогу по-другому.

Я слишком виноват перед ним. Конечно, вчера он убеждал меня в обратном, говорил, что мне не в чем каяться, а ему не за что прощать, и я даже сделал вид — ну, или попытался — что согласен. Не думаю, что смог обмануть его — он слишком красноречиво поморщился, когда я попросил разрешения прилечь на его кровать.
Честно, я просто хотел полежать с ним рядом, глядя, как он засыпает, — я боялся, что ему снова привидится кошмар. И это действительно случилось, но когда я его успокоил и он наконец заснул, я не нашел в себе сил подняться и, призвав плед, задремал на самом краешке кровати. Помню, что выныривал из полусна каждый раз, когда он шевелился или кашлял. Плотнее подтыкал одеяло, поправлял волосы, разметавшиеся по подушке. Слава Мерлину, он ни разу не проснулся — но я не решался вновь погружаться в дремоту и, борясь со сном, снова и снова вглядывался в тонкий бледный профиль.

По лицу его тоже били — но так, чтобы не оставалось следов. А ссадина на виске, оставшаяся после того, как в первый — и единственный — раз его допрашивал я, уже почти незаметна.

Внезапно меня охватывает сумасшедшее желание опять взглянуть на него, чтобы убедиться в этом — желание и какой-то дикий иррациональный страх. Смешно же, в самом-то деле — как будто за те два-три часа, в которые я все-таки позволил себе отключиться и поспать, он мог куда-то подеваться. Но тогда почему его дыхания почти не слышно? Ночью оно было хриплым и тяжелым.

Кое-как справившись с собой, я опасливо скашиваю глаза и с облегчением выдыхаю. Здесь он, здесь. Совсем рядом, в каких-нибудь пяти дюймах. Спит, чуть повернувшись ко мне, так что теперь я хорошо вижу его лицо. Спит. Тонкие губы чуть приоткрыты, ресницы неподвижны — и так хочется поверить, что темные круги под глазами — просто тень от этих длинных ресниц.

Я думал раньше, что хорошо знаю это лицо — узкое, тонкокостное, с впадинками под высокими скулами, хищным ястребиным носом и надменной линией тонкого рта, с резкой морщиной между бровями и глубокими складками у губ. Умное, гордое и властное лицо, которое я возненавидел с первых дней в Хогвартсе и всю жизнь искренне считал, что никаких чувств, кроме ненависти, оно вызвать не может. Да что там, я еще неделю назад так думал. А сейчас оно стало для меня… нет, даже не прекрасным и не только любимым. Единственным.

Я знаю, что кое-что у меня никогда не получится. Я не сумею разгладить эти скорбные морщинки. Не смогу сделать так, чтобы из густых черных прядей исчезли серебристые нити седины. Не смогу стереть из его памяти все случившееся. Но что-то я все же попытаюсь сделать — и даже уверен, что мне это удастся.

Я хочу, чтобы он опять научился радоваться жизни — если когда-нибудь он это вообще умел. Я буду вытаскивать его из этих кошмарных подземелий — лучше бы, конечно, в Лондон, но можно и для того, чтобы просто побродить по Хогсмиду, пропустить рюмочку в «Кабаньей голове», как это любил Дамблдор. Ну а если он недовольно фыркнет и откажется куда-либо вылезать, буду часами торчать в неуютной, пропахшей зельями лаборатории и в меру своих весьма скромных возможностей помогать ему варить эти самые зелья, раз уж бульканье вязкой жижи в закопченном котле способно доставить ему радость.

Я хочу, чтобы он снова смог улыбаться, хотя, честно говоря, не буду иметь ничего против и его фирменной саркастичной усмешки — да что угодно, пусть язвит, ехидничает, издевается, я еще и поводов подкину, только бы не пустые мертвые глаза и посмертная маска вместо лица. Вчера мне, кажется, удалось на время спугнуть его демонов — и я сделаю все, чтобы они не вернулись.

Я хочу, чтобы он наконец простил себя. Смог же он простить меня — по крайней мере, он об этом сказал — так, может, и это в конце концов получится?

Жалко его будить, но придется — ему предстоит выпить чертову уйму зелий, и некоторые лучше всего действуют именно утром — он мне сам вчера объяснил, когда я попытался уговорить его принять их на ночь. Я с удовольствием разбудил бы его поцелуем, но не знаю, как он к этому отнесется, а экспериментировать боюсь. Поэтому я, вздохнув, откидываю краешек одеяла и легонько сжимаю его расслабленную ладонь.

Он слегка вздрагивает, но ресницы по-прежнему неподвижны — и, помедлив, я все-таки решаюсь на то, в чем просто не могу себе отказать — осторожно вытягиваю его руку из-под одеяла и подношу к губам холодную кисть.

Слава богу, отек совсем спал и это снова его рука — узкая, сухая, с длинными тонкими пальцами, почти хрупкая — но я знаю, что эта хрупкость обманчива. Я знаю, какими сильными могут быть его руки — в субботу он отшвырнул от меня огромного Пожирателя смерти как котенка. А еще — воспоминание об этом наполняет меня жаркой радостью — я знаю, какими они могут быть нежными.

Я прикладываю к щеке его ладонь с твердыми шершавыми бугорками мозолей, вдыхая еле уловимый горьковатый запах, впитавшийся в кожу за долгие годы возни с зельями. Скольжу сомкнутыми губами по гладкой молочно-белой коже, чуть дотрагиваясь, целую выпуклые косточки и венки, осторожно касаюсь полузаживших багровых отметин от ожогов и уродливых синяков на запястье. Синевато-черные — от аврорских наручников, но вот эти, недельной давности, уже с заметной желтизной — на моей совести… Я снова зажмуриваюсь — на этот раз от стыда — и именно в этот момент ощущаю, что он проснулся: расслабленная кисть едва заметно напрягается.

Открыл он глаза или нет? Замерев, но не решаясь отпустить его руку, я судорожно соображаю, что делать. Если я сейчас разомкну веки, его взгляда не избежать — и я так хочу этого… и боюсь. Боюсь того, что могу увидеть в этом взгляде. Вчера… вчера много чего случилось, он не вполне владел собой от потрясения и, может, поэтому мне удалось разглядеть в его глазах нечто, позволившее мне полночи промечтать о нашем… общем будущем. Сегодня там может быть что угодно.

— И долго будем дрожать и бояться? Ну же, смелее, победитель Волдеморта!

Боже, он что, читает мои мысли прямо через черепную коробку!? Или они ему через кожу передаются? А голос… Тихий, но по-прежнему глубокий, предсказуемо насмешливый — и непривычно ласковый. А, будь что будет…

Я и правда ждал чего угодно — от равнодушия до безмолвного, но красноречивого приказа покинуть его покои. Но то, что я вижу… Насмешка — куда ж без нее! — и усталое спокойствие, а глубже?.. не может быть… теплота и… о боже… неужели правда?..

Это как лунный отблеск в темной воде, как золотистые искры в бархатной черноте углей. Я мог бы подобрать другие сравнения, но именно так я подумал, впервые увидев это в его глазах в пятницу. Тогда все могло быть… следствием обстоятельств. Сегодня же…

Прерывисто вдохнув — оказывается, эти полминуты я не дышал — я наконец отпускаю его руку и, рывком придвинувшись ближе, обнимаю его, стиснув худые плечи, прижимаю к себе, уткнувшись куда-то в воротник его ночной рубашки. Он сдавленно охает и пытается меня отпихнуть. Мерлин, какой же я идиот. Первосортный. Но я не нахожу в себе сил отодвинуться и только немного ослабляю объятие, и его раздраженное ворчание кажется мне райской музыкой:

— Поттер, ты решил завершить начатое твоими коллегами и сломать мне уцелевшие ребра?

— Я же сказал вчера, что уволился, — бормочу я, осторожно проводя кончиками пальцев по острым лопаткам — и замираю, чувствуя, как его рука ложится мне на затылок и холодные пальцы зарываются в волосы, касаясь шеи, отчего меня мгновенно охватывает озноб. Наверное, он решил, что это от холода, потому что дальше происходит нечто невообразимое — он выдергивает зажатый между нами край одеяла и, притянув меня ближе, набрасывает его мне на спину, продолжая ворчать:

— Подоткнись там, мне не дотянуться… Что, вот так лежал и мерз всю ночь? Имей в виду, я не в том состоянии, чтобы варить перечное зелье, и если ты заболеешь…

— То я сварю его сам, — шепчу я, наслаждаясь его обеспокоенным тоном и тяжестью руки, обнимающей меня поверх одеяла. По правде говоря, отвечать не хочется — хочется прижаться к нему еще теснее, но сейчас в этом нет ничего от возбуджения. Это так невероятно — то, что он впустил меня в свое личное пространство… нет, даже больше — впустил в свою жизнь, если верить тому, что я прочел в его глазах. Невероятно, невозможно — но это случилось. И пусть даже не надеется, что я уступлю хоть полпяди из столь щедро предложенного. Общая кровать, общее одеяло, общее тепло… Общая боль и воспоминания — и это тоже принадлежит теперь нам обоим, и если мы разделим память на двоих, нам будет легче справиться с ее горькими дарами.

А я… я-то что готов ему предложить? Да все, включая бессмертную душу. Впрочем, принять этот дар ему совесть не позволит. Я подавляю смешок — неделю назад «совесть» и «Снейп» были для меня несовместимыми понятиями. А теперь, убедившись в обратном, я слегка опасаюсь, чтобы эта его совесть не помешала воплощению в жизнь моего главного плана — сделать его счастливым.

Ничего, договоримся как-нибудь…

— Поттер?..

— М-м?

— Жалко тебя будить, но я хотел бы принять зелья еще до завтрака. Впрочем, лежи, я попробую сам подняться…

Я что, опять задремал? И, конечно, напрочь забыл о его зельях. Я одним движением выскальзываю из-под одеяла и вскакиваю так поспешно, что он вздрагивает и морщится:

— Так, теперь ты решил добить меня предупредительностью? Умоляю, не надо бросаться исполнять каждую мою просьбу с таким видом, будто это последняя просьба в моей жизни — если, конечно, ты не хочешь, чтобы я чувствовал себя вампиром, пьющим кровь невинных младенцев.

— Я такой же невинный младенец, как ты вампир, — бормочу я, уже подойдя к двери, но слышу сзади раздраженное:

— Хватит. Иди сюда.

Покорно возвращаюсь к кровати и сажусь на край. Непонимающий вид сделать не получится — он слишком хорошо знает, о чем я.

— Послушай, Гарри, — я вздрагиваю от непривычного обращения, но он, кажется, предпочел этого не заметить. — Перестань это делать.

— Делать что?

— И изображать идиота, кстати, тоже. Ты, вне всяких сомнений, посредственность, — я обиженно вскидываюсь и он довольно улыбается, увидев это, — но отнюдь не идиот. Перестань обвинять себя в чем ты там себя винишь. Я уже говорил это вчера и повторяю снова — ты делал всего лишь то, что было тебе поручено — присматривал за Пожирателем Смерти, и вел себя при этом… достойно. Гораздо более достойно, чем я мог себе когда-либо представить.

— А Веритасерум? — тихо возражаю я. Он насмешливо фыркает:

— Ладно, будем считать это местью за многолетние придирки. Но ты ведь не отмахнулся от того, что услышал, как твои… бывшие коллеги. Ты задумался. А то, что потом ты попытался мне поверить — это… я… — он вдруг умолкает.

Старательно не замечая дрожащие губы и повлажневшие ресницы, я снова придвигаюсь ближе — ох, не суждено ему принять свои зелья до завтрака — и склоняю голову ему на плечо, зарываюсь в волосы, вжимая лицо в густые пряди, а он шепчет, стиснув мою руку, и в тихом прерывистом шепоте больше нет насмешки:

— Глупец… Хватит уже себя мучить… Где бы я сейчас был, если бы не ты.

Я мог бы, конечно, сказать, что восстановленный портрет Дамблдора обошелся бы и без меня, но я молчу, слушая, как его дыхание постепенно выравнивается, и пытаюсь выровнять свое.

Если бы я не отвел сейчас глаза, я увидел бы его слезы.

Нет, не так. Он позволил себе это — при мне.

Он действительно доверился мне.

Мерлин, только бы самому удержаться…

Я пытаюсь дышать через нос — не помогает, и через полминуты слышу насмешливое — никогда не думал, что буду так рад насмешке в его голосе:

— Все, Поттер, хватит сопеть мне в ухо. Мне щекотно. И принеси уже наконец зелья.

Более глупой улыбки он ни на чьем лице, наверное, не видел. Про красные глаза и распухший нос я уж молчу. У него вот почему-то ничего не распухло и не покраснело, правда, глаза до сих пор подозрительно блестят. Ох, что-то слишком ярко они блестят… Я встревоженно касаюсь его лба — так и есть, опять горячий.

— Вот, я еще жаропонижающее прихватил, — я выстраиваю на столике у кровати батарею флакончиков и слышу его тяжелый вздох.

— Ну конечно, не стоило надеяться, что ты не заметишь. Даже когда его варю я, на вкус получается ужасная гадость, а это, сваренное неизвестно кем… Может быть, не надо?

— Надо, — коротко отвечаю я, чувствуя, как опять перехватывает горло от его неуверенных интонаций. Надо что-то с этим делать, начать как-то привыкать к его доверию, к тому, что ему не безразлично мое мнение, иначе ходить мне с красным носом и опухшими веками всю оставшуюся жизнь.

Представив эту впечатляющую картину, я невольно фыркаю, и Северус тут же устремляет на меня негодующий взгляд:

— Нет, я, пожалуй, поторопился, приписав тебе благородство. Помог бы лучше сесть! Я увяз в этой перине, как в… Что? Перина? А это что??

— Я уж думал, ты не заметишь, — улыбаюсь я, помогая ему приподняться. — Это постель Слизнорта. Неделю назад она дико меня раздражала, и я все убрал, а сейчас просто трансфигурировал все обратно, пока ты спал. А что, по-моему, довольно уютно. Мне просто хотелось, чтобы тебе было немного комфортнее. И чтобы было… не так больно.

— Забавные у вас со Слизнортом представления об уюте и комфорте, — иронически замечает Северус, откинувшись на пуховую подушку размером с ворота для гольфа. — Вообще-то я не возражал против прежнего варианта, хотя твоя подушка была плоской как блин, а одеяло напоминало плащ друида. А в этом пуховом безобразии я чувствую себя какой-то одалиской в гареме. Хотя, знаешь, — задумчиво добавляет он, — мне, пожалуй, нравится.

— Что? Чувствовать себя одалиской? — смеясь, я еле успеваю увернуться от подзатыльника — реакция у него всегда была отменной.

— Конечно нет, болван! Я имел в виду постель. Так что можешь ничего не менять. Тем более что действительно не так больно.

— Правда? — обрадованно улыбаюсь я и нерешительно предлагаю: — А можно, я посмотрю? Может, нужно смазать… или примочки?..

— Нет, сейчас не стоит. Лучше вечером, после ванны. Пока достаточно будет зелий. Дай-ка мне сначала кроветворное…

Я наблюдаю, как он глотает лекарства, смешно морща нос и ворча что-то о леворуких зельеварах, как тяжело переводит дыхание, и горло опять сжимается. Зря я затеял это обнимание и выяснение отношений. Он все еще ужасно слаб — а чего бы я хотел после такой недели?! — и чувствует себя гораздо хуже, чем пытается показать. Черные глаза блестят от жара, на впалых щеках проступил лихорадочный румянец, тонкая рука, сжимающая очередной флакончик, чуть заметно подрагивает. А из меня врач как из Хагрида министр магии…

— Может, тебе все же было бы лучше в больничном крыле? — нерешительно начинаю я — и осекаюсь под его взглядом. Черт, как я мог забыть…

— Знаешь, я пока как-то не готов делиться с мадам Помфри подробностями своей личной жизни, — едко замечает он, но, увидев мои горящие щеки, смягчается. — Не беспокойся. Ничего такого, с чем мы не могли бы справиться. Немного зелий, немного покоя… немного Поттера, если не сбежишь через сутки…

— Не сбегу, — тихо говорю я, помогая ему лечь. — Так что «немного Поттера» не получится. Придется принимать меня в больших дозах.

— Тогда выздоровление неизбежно, — так же тихо отвечает он. — Ты очень… сильнодействующее средство.

Ну и как прикажете себя вести после таких высказываний? Я целую прозрачные виски, веки, горячие скулы, не удержавшись, чмокаю его в нос — на этот раз увернуться от подзатыльника не удается — и легко, совсем легко касаюсь губами краешка тонкого рта — так, чтобы запретить себе даже думать о продолжении. Сейчас ему точно не до продолжения. Может, вечером… Или?.. Но он, похоже, считает точно так же — дождавшись, пока я отстранюсь, он негромко произносит:

— Знаешь, это замечательно, но сейчас я предпочел бы завтрак.

— Конечно, — я неохотно поднимаюсь. — Извини. Просто когда ты так близко… и говоришь такие вещи… черт, я не могу удержаться!

— Учись, — он насмешливо вздергивает бровь — так, что мне немедленно хочется вновь склониться к нему и чмокнуть в эту самую бровь. Ага, и огрести еще подзатыльник…

От греха подальше ухожу в гостиную и зову эльфа. Добби появляется через пять минут — и сразу с огромным подносом, полным еды. Так, что у нас сегодня в меню? Я склоняюсь над подносом и с удивлением замечаю в груде всякой вкуснятины шоколадные печенья в виде дракончиков.

— Завтрак в Большом зале еще не начался, но я подумал, что Гарри Поттер опять не захочет туда подниматься, — пищит Добби, сочувственно косясь на меня. — Печенья передала профессор Макгонагалл… и еще вот это, — он протягивает мне небольшой пергаментный свиток. Кивнув, я разворачиваю свиток и быстро пробегаю глазами строчки, написанные строгим четким почерком Макгонагалл:

«Гарри,
я хотела бы навестить вас после обеда, если позволит состояние профессора Снейпа».

— Хорошо, Добби, я передам ответ позже, а пока передай директору спасибо за печенья.

Добби улыбается, кивает, и вдруг в его огромных глазах проступают страх и ненависть. Глядя на что-то за моей спиной, он мелко трясет головой и тихо бормочет:

— Он не в наручниках… Он не причинит вреда Гарри Поттеру?

Секунды две я недоуменно смотрю на съежившегося в ужасе эльфа — и тут до меня наконец доходит. Он увидел Снейпа. А во всем замке правду знаем пока только мы с Макгонагалл — ну и портрет Дамблдора, конечно. Она собиралась объявить обо всем сегодня за обедом, но обед еще не скоро… Бедный Добби.

Стоп. Он увидел Снейпа. Получается, что… Так, похоже, у меня есть заботы поважнее, чем успокаивать эльфа.

Махнув Добби рукой, чтобы уходил — эльф тут же исчезает с тихим хлопком — я в стремительном пируэте, которому позавидовала бы вейла, разворачиваюсь к двери в спальню — как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Северус, закусив губу и держась за бок, тихо сползает вниз по дверному косяку. Встать-то он сумел, набросить халат и дойти до двери — тоже, но тут-то силы и кончились.

Вот ведь… Еле сдерживаясь, чтоб не выругаться — на его теле живого места нет, и вот как его, спрашивается, держать, чтобы не причинять боли?! — я подхватываю его на руки и, осторожно опустив в кресло, хмуро интересуюсь:

— Ну и к чему эти показательные выступления? Я ведь рядом, неужели трудно было позвать? Молчи только, ради бога, не отвечай пока ничего…

Но Северус действительно не в том состоянии, чтобы что-то ответить — он тяжело дышит, бессильно откинувшись на высокую спинку, и меня вновь охватывает злость — но на этот раз на себя. Ведь знал же, с кем имеешь дело и насколько этому человеку ненавистна собственная беспомощность. Знал — и оставил его одного так надолго…

— Прости, — шепчу я, опустившись на пол рядом с креслом и поглаживая его ледяные руки. — Прости… Я так перепугался…

— Нет, ничего, это ты не сердись, — от извиняющихся ноток в слабом хриплом голосе я чувствую себя совершеннейшим гадом. — Я… должен был позвать… Но мне нужно было… ну, ты понимаешь… не беспокойся, там я со всем справился… поэтому и подумал, что смогу дойти до гостиной.

— Так тебе хотелось в туалет — и ты молчал? — я не знаю, плакать или смеяться. О господи, он все еще меня стесняется — и это после того, как на прошлой неделе я наблюдал его, что называется, во всех видах! Слава богу, я вовремя прикусываю язык, и эта фраза остается несказанной.

А может, потому и стесняется?.. Боится, что после всего — а теперь еще и столь интимной помощи — мне будет неприятно касаться его… в другие моменты? Боится, что станет мне физически противен?

И доказать обратное возможностей у меня почти не было.

Противен? Да от одних воспоминаний перехватывает дыхание и срочно хочется под холодный душ. Противен?.. Я опускаю голову ему на колени, как щенок, тычусь в ладони, которые постепенно теплеют от моего дыхания. Как же ему объяснить, что он для меня — единственная и абсолютная ценность во всем этом дурацком магическом мире и что на самом деле это я до смерти боюсь, что стану ему не нужен, окажусь лишним в его новой жизни.

— Послушай, — тихо говорю я, поднимая голову с его колен и глядя в смущенное бледное лицо. — Что бы ты там себе ни думал, я хочу, чтобы ты знал — мне не в тягость и не противно. Мне… для меня это счастье — ухаживать за тобой. Быть хоть чем-то тебе полезным. Но, в отличие от тебя, легилиментор из меня никакой — мысли читать не умею и не научусь. Поэтому… просто не отсылай меня, когда я нужен, и зови, если меня нет рядом, хорошо? Пожалуйста.

С полминуты он серьезно смотрит на меня, затем медленно кивает. Вот это уже лучше. Это похоже на обещание. А если уж Северус Снейп кому-то что-то обещает…

— Вот и прекрасно. Давай уже завтракать, — я поднимаюсь с пола и облегченно вздыхаю, услышав в ответ тихое «Давай».

Как хорошо, что больше не нужно подыскивать повод для того, что я собираюсь сделать. Что можно, не придумывая себе никаких оправданий, укутать его пледом, подвернув край так, чтобы ноги оказались в коконе из пушистого, слегка колючего тепла. Что, проделывая это, можно самому снять с него комнатные туфли и, согревая, по очереди подержать в ладонях узкие ступни, улыбнувшись в ответ на насмешливое фырканье сверху.

А потом заняться его завтраком. С непреклонным лицом подвинуть к нему тарелку с яичницей и беконом, намазать пару тостов его любимым абрикосовым джемом и взмахнуть палочкой над остывшим чаем, не боясь услышать сакраментальное «зачем вам это нужно».

Разумеется, он съедает едва ли половину того, что я ему предложил. Зато с удовольствием отрезает щедрый ломоть сливового пудинга, отодвинутого мной подальше, — ага, сработало, в обед нужно будет отодвинуть что-нибудь попитательнее, — и не обходит своим вниманием печенье Макгонагалл, глядя на дракончиков почти с нежностью.

— Не думал, что когда-нибудь удостоюсь этой чести, — хмыкает он, аккуратно стряхивая с пальцев темные крошки. — По слухам, его печет сестра Макогнагалл, та, что живет на севере Шотландии, и в качестве одного из ингредиентов она вроде бы использует драконью кровь. В сочетании с шоколадом действует как сильный антидепрессант.

— Правда? Это что, один из двенадцати способов использования крови дракона?

— Ну да, но не думаю, чтобы нашлось много желающих использовать ее таким образом. Очень ценный ингредиент, знаешь ли. Так вот, Макгонагалл угощает им исключительно избранных. Мне, как ты понимаешь, его никогда не предлагали.

— Не сомневаюсь, что теперь тебя им закормят, — улыбаюсь я. — Не забывай только периодически делать мрачное лицо, чтобы у нее был повод лечить тебя от депрессии. Ты ведь собираешься остаться в школе?

— Поттер, формально я еще преступник, — невесело усмехается он.

— Ты что, сомневаешься, что тебя оправдают? С такими доказательствами…

— В любом случае разбирательство наверняка будет долгим. Я много в чем замешан кроме убийства… хорошо, смерти Дамблдора.

— Ага. А еще ты автор записок, спасших всех на свете, начиная с героя магического мира и заканчивая последним гриффиндорским шалопаем…

— …Что в нашем случае практически одно и то же…

— …Так что я буду очень удивлен, если в ближайшие дни в замок не явится Скримджер с орденом Мерлина и толпа репортеров во главе с Ритой Скитер. А потом тебя ждут горы благодарственных писем с карточками из шоколадных лягушек и слезными просьбами расписаться и отправить адресату.

— Не могу выразить, как ты меня порадовал, — ворчит он. — Всю жизнь мечтал оказаться героем светской хроники. Интересно, повлияет ли на исход дела, если я отравлю Скитер малфоевским вином и скормлю письма флоббер-червям?

— А когда все закончится? — отсмеявшись, я придвигаюсь ближе, пытаясь поймать его взгляд. Сам не знаю, почему я так настойчив. Но Северусу, похоже, не хочется продолжать этот разговор.

— Тогда и поговорим, — спокойно произносит он. — Знаешь, я буду даже рад, если все затянется. Будет время все как следует обдумать.

— Да что обдумывать-то?! — не выдерживаю я. — Северус, — я слегка запинаюсь, черт, все еще непривычно, — ты и Хогвартс — единое целое, я просто не представляю тебя работающим где-нибудь еще!

— Просто ты обо мне не так уж много знаешь, — он вздыхает и откидывается в кресле, видимо, поняв, что от меня не отвязаться. — Мне хотелось бы всерьез заняться научной работой, продолжить исследования, которые в последние годы я совсем забросил. Преподавательская деятельность оставляет для этого слишком мало времени.

— Ну да, если еще и шпионить для Ордена, тогда и на преподавание времени не останется, — ворчу я. Северус, смерив меня ироничным взглядом, язвительно фыркает:

— Знаешь, что-то у меня за прошедшие годы не сложилось впечатления, что ты в восторге от моей манеры преподавания. По-моему, ты должен быть доволен, если я перестану наконец измываться над несчастными студентами.

— Один из несчастных студентов наконец вырос и кое-что понял, — негромко говорю я, придвигаясь ближе. — Ты учил тех, кто действительно хотел чему-то научиться — но, знаешь, и остальным кое-что перепало, если даже Невилл смог сдать ЖАБА. Ты заставлял нас выкладываться на уроках, как никто другой — ну разве что кроме Макгонагалл. Ты тратил личное время, проводя с нами бесконечные часы на отработках…

— Поттер, прервись, еще немного, и мне захочется поставить себе памятник, — он шутливо вскидывает руки, но я продолжаю:

— Но даже если тебе действительно не хочется больше преподавать… Ты согласился бы снова занять пост директора?

Честно говоря, я ждал, что он снова раздраженно фыркнет и отговорится чем-нибудь вроде «мне его пока никто не предлагал». Но Северус поистине непредсказуем, как погода — с полминуты он молчит, задумчиво поглаживая подлокотник тонкими пальцами, а затем отвечает неожиданно спокойно:

— Знаешь, а вот это был бы не самый плохой вариант. Конечно, это жуткая головная боль, бесконечные разбирательства с безрассудными мальчишками вроде тебя… не подлизывайся, я еще не закончил… но, по крайней мере, у меня будет оставаться больше времени на исследования.

— А еще ты будешь очень эффектно смотреться в директорском кресле, — не удержавшись, добавляю я, — в роскошной мантии…

— Черной, Поттер, черной!…

— Хорошо, черной — но с серебром — пойдет к твоим волосам… с этим твоим фирменным высокомерным взглядом…

— Могу начать тренироваться прямо сейчас, — он сбрасывает плед, гордо выпрямившись, окидывает меня взглядом — в точности таким, как я описал, и у меня замирает сердце от сладкого восторга и сумасшедшей нежности.

Черт, как же он сейчас хорош в своей надменности — и как бесконечно хрупок и уязвим: прямой, тонкий, как струна, волосы спадают на плечи тяжелой шелковой волной, уголки губ изогнуты в усмешке, точеные руки властно сжимают подлокотники, — но слишком большими кажутся глаза на изможденном бескровном лице, слишком заметными — серебристые нити в черных прядях, и кожа на висках такая прозрачная, что видно, как пульсируют тонкие голубоватые жилки.

Наверное, я никогда не смогу смотреть на него другими глазами. Так теперь всегда будет — гордость и надменное достоинство — для Хогвартса и магического мира, хрупкость и уязвимость — для этих комнат. Для меня.

Потому что только я — ну и десяток моих бывших «коллег», как он их назвал, но их сплетни на его счет дорого им обойдутся — знаю, через что ему пришлось пройти, что на самом деле осталось от его гордости и чего ему теперь стоит эта надменная поза.

— Ну, как я тебе? — от низкого бархатного голоса перехватывает дыхание.

— Потрясающе, — честно отвечаю я. — Скримджер тебе в подметки не годится.

— Ну, уж пост министра магии мне точно не предложат, — фыркает он, с облегчением откидываясь на спинку, — а если б и предложили, я отказался бы не раздумывая.

Мне очень хочется спросить, почему отказался бы, — по-моему, из него получился бы замечательный министр, — но Северус утомленно прикрывает глаза, и я решаю отложить этот вопрос. Он действительно заметно устал и не возражает, когда я веду его в спальню и помогаю лечь. Правда, спать ему не хочется, и он просит принести каких-нибудь журналов.

Хорошо, что Слизнорт выписывал «Зельеварение». Я кладу на прикроватный столик внушительную кипу, устраиваю его повыше на подушках — и сам пристраиваюсь рядом с квиддичным дайджестом, посмеиваясь его ядовитым замечаниям про ловцов-переростков. Рассеянно перелистываю глянцевые страницы — и искоса наблюдаю, как он сосредоточенно вчитывается в зубодробительные статьи, останавливая взгляд на формулах и рецептах зелий.

Я чуть не потерял его — внезапно я понимаю это как никогда остро. Нет, даже не в физическом смысле, хотя на прошлой неделе он как минимум трижды был недалек от того, чтобы покончить со всем этим. Я чуть не потерял его — вот такого: умного, гордого, насмешливого и раздражительного Северуса Снейпа. Не знаю, через какое количество «дружеских бесед» он превратился бы в забитую сломленную тень с мертвыми глазами — и не представляю, что бы я с ним — таким — делал.

Но он как-то выдержал — может быть, еще и потому, что однажды он доверился мне и понял — ему есть ради кого держаться.

Я знаю, что еще не раз буду вытаскивать его из ночных кошмаров. Осознаю, что его здоровье, и до того не особо крепкое, возможно, никогда до конца не восстановится. Но он верно сказал сегодня — нет ничего такого, с чем мы не могли бы справиться.

Что, если попроситься к нему в ассистенты?..

— Кстати, Поттер, — черт, ему и вправду не нужно смотреть на меня, чтобы читать мысли, — ты что, действительно уволился из аврората?

— А чего бы ты хотел? — я возмущенно приподнимаюсь на локте. — Чтобы я продолжал там работать после того, как наглядно познакомился с их методами?

— А как же карьера? А возможность — как бы повозвышенней выразиться — реформировать систему изнутри?

— Вот еще, — фыркаю я. — Я не святой Георгий, чтобы сражаться со всеми драконами, на мой век вполне хватило Волдеморта.

Не знаю, что он такого расслышал в моем голосе, но он язвительно хмыкает — и вдруг быстрым жестом ерошит мои волосы и, притянув к себе, касается лба сухими губами:

— Ну да, конечно… Еще бы ты признался, что сделал это из-за меня.

— Хорошо, из-за тебя… но не только, — упрямо шепчу я. Прерывисто втягиваю воздух, когда его губы скользят по виску и касаются щеки, но все же заканчиваю:

— И из-за себя тоже. Ты знаешь.

Прежде чем коснуться губ, он на мгновение отстраняется и, глядя мне в глаза, понимающе опускает ресницы.

Он знает.