Возлюби ближнего своего - фэндом Токио Хотел

[stervaN]

Автор: vzmisha4

vzmisha4 мой любимый автор, пишущий о Братьях. Этот фанфик уникален тем, что автор без единного графического описания секса, смогла весь рассказ пронизать такой непередаваемой чувственностью, что просто дух захватывает.


"Тогда как мы... Движение, уносящие нас вовне, порыв нашей юности, дар наших живых сил окружающему миру, этот щедрый и прекрасный источник - прежде всего, и в основном, и исключительно - направлен к брату-близнецу. Ничто не удержано, все отдается, и, однако ж, ничто не теряется, все сохранено в великолепном равновесии между другим и тем же. Любить ближнего, как самого себя? В этом невыполнимом приказе - глубь нашего сердца и закон его биения." (с) Мишель Турнье


**

Когда каждое утро видишься с одними и теми же людьми, рано или поздно перестаешь тратить время на всякие глупости вроде "доброе утро" и "спокойной ночи". Эти пятеро притерлись друг к другу уже как одна семья. Было приятно осознавать. Чувство надежности какое-то появлялось.

В тот день они записывали "Komm und hilf mir fliegen" - не все ладилось, они сыграли ее, наверное, сотню тысяч раз, прежде чем Дэвид, наконец, удовлетворенно кивнул. Вначале Билл еще думал о смысле, пытался держать в голове какие-то картинки-ассоциации - эту песню сочинил не он, поэтому ничего "своего" в ней не было, но он все равно пытался представить что-то - остров, солнце, почему-то - упавший воздушный шар, и он один, бродит по песку. Получалось страшно ненатурально, как в роликах рекламы Баунти или гелей для душа. К тому же в мыслях неизменно из-за пальмы откуда-то все время выруливал Том, сам похожий на пальму со своими торчащими во все стороны дредами, и весь пафос картины разом рушился. Представить себе одиночество, о котором он столько пел, всегда было трудно. Хотя в каком-то смысле он был более одинок, чем обычные люди, не имеющие близнецов.

Они изначально одни, и оттого защищеннее - их не могут бросить. И они не бояться этого.

Однако уже с третьего раза он забил и просто старался петь правильно. Раз за разом, куплет за куплетом, слова сливались и теряли смысл... Поэтому когда Дэвид кивнул, шевелиться уже никто толком не мог.

Они заснули прямо в студии, Том ленивыми сонными пальцами еще успел набить смску маме, что домой они в этот раз не вернуться. Она привыкла, такое уже не раз случалось раньше. Билл терпеть не мог спать не дома, потому что косметику нечем было смыть, и диваны в студии были на редкость жесткие и некомфортные, но сейчас и ему было все равно. Йост, оставшийся из солидарности - да и лень ему было вести в таком состоянии машину - надул себе резиновое кресло и спал на нем, уткнувшись подбородком в грудь и вытянув ноги на журнальный столик. Георг уснул на черном диване, лежа животе и подвернув под себя руку и похрапывая. Густав разместился на полу - у него болела спина и надо было лежать на чем-то жестком. Близнецам достался второй стоящий в студии диван. Они обвернулись друг вокруг друга, привычно уткнувшись носами в шеи, и почти мгновенно провалились в сон.

Билл хорошо запомнил этот вечер, потому что это был последний нормальный вечер в его жизни.

На следующий день они рано закончили и единогласно решили, что пора им и отдохнуть от работы, наконец. Под чутким присмотром Дэвида - но от этого не менее взбудораженные и радостные, они отправились в клуб, и именно там Том и встретил Энн-Кэтрин.

Ту самую Энн-Кэтрин, о которой потом гудели новости и неумело резали себе кожу маленькие девочки.

- Ты чего-нибудь хочешь, Билл? - спросил Йост, наклоняясь к мальчику и стараясь перекричать музыку. Все вокруг было словно утоплено в темно-зеленой дымке, подсветка со стен едва освещала лица, было страшно накурено и громко. Скорее утомляло, чем расслабляло.

- Нет, - ответил он, и угол рта слегка скривился - так всегда бывало, когда он волновался, - а ты о чем?

Дэвид засмеялся. По идее эти мероприятия должны были быть на редкость скучными - выпасать в клубах пятнадцатилетних мальчишек - занятие не из радостных. Ты сидишь и только и мечтаешь о том, чтобы свалить от них и пойти к барной стойке выпить чего покрепче, и, возможно, кого-нибудь подцепить. А они сидят и мечтают о том же самом, только еще в пять раз сильнее.

Но с этими детьми ему редко бывало скучно. Особенно с Биллом. Тот сидел сейчас, нахохлившись, и вроде бы не в своей тарелке.

- Я о процессе утоления жажды, - пояснил он, борясь с желанием потрепать Билла по взъерошенной макушке, - чего такой смурной-то, а?

- Ничего, - Билл откинулся на подушки. Они сидели вдвоем уже некоторое время - Густав и Георг отправились на поиски знакомых, Том пропадал на танцполе, - купи мне водки. Дэ-вид.

Йост глянул на него с веселым изумлением.

- Есть, сэр, - ответил он сдержанно, - срок доставки - три года, Вас устроит?

- Нет, - ответил Билл серьезно, - я хочу сейчас. - Он сделал характерное движение коленями - Дэвид понял, что тот хочет подтянуть их к груди, но стесняется ставить ботинки на сидение, - ну что тебе? Никто не узнает.

- Знаешь, кто узнает? - рассеянно спросил Дэвид, бросая взгляд на зал, стараясь отыскать остальных - как-никак, он присматривал тут за ними, - узнает ваш продюсер и опекун.

- У меня мама есть, - непоследовательно пробурчал Билл, комкая салфетку. У него была дурная привычка рвать, мять и теребить предметы вроде зубочисток и салфеток на клубных столиках.

- Тем более, - не дал себя сбить с толку Дэвид, вглядываясь в лицо подростка. Билл сидел страшно несчастный, и он забеспокоился:

- Ну чего ты, а? - ласковый тон был бы несуразным по отношению к любому другому из их четверки, но Билл никогда и не претендовал на столь любимую его сверстниками роль взрослого крутого парня, - ну хочешь пива? - и тут же пожалел, что сказал это.

Нет, определенно, роль опекуна ему не годилась, если в его понимании методы утешения были...

- Давай, - совсем по-детски сказал Билл и, схватив его стакан, выпил все до дна, мгновенно корча кислую рожу, - боже, какая гадость.

Пиво с непривычки вскружило голову. Вскоре он встал, чтобы пойти в туалет, и снова на полдороге наткнулся на них - они качались в медленном танце, и ее пальцы путались в маленьких волосках у Тома на шее - тех, что выбились из дредов. Билла будто прошила насквозь волна возбуждения, но горечь - то ли от пива, а то ли еще от чего - пересиливала, и он, с трудом отыскав неприметную дверь в мужской туалет, неуклюже ввалился внутрь.

Ноги расползались. Закончив свои дела и вымыв руки, он посмотрел в зеркало, чувствуя странное облегчение. Вся обида куда-то испарилась, в голове остались только руки Тома, сжимающие тонкую девичью талию. Интересно, откуда он знал, как надо с ними обращаться? Привычно закрутился цикл поднадоевших уже мыслей - "наверное, все знают, это Билл какой-то неправильный - он бы не смог. Точно, не смог бы."

Он уже видел раньше, как Том целовался с девочками, и сам потом пробовал - было мокро и невкусно. Так говорят дети лет семи про поцелуи. Биллу было четырнадцать... и сидеть в Макдональдсе с друзьями представлялось ему куда более манящей перспективой, чем мяться и не знать, куда девать руки рядом с очередной, хлопающей ресницами. А вот у Тома были другие мысли на этот счет. Но Том всегда был другой - проще в подходах, что ли.

Сегодня Том был уж слишком целеустремленным, чтобы останавливаться на поцелуях, Билл чуть ли не нюхом ощущал это.

Он любил наблюдать. Раз решив, что самому ему слишком неловко и неинтересно - да и не умеет он ничего - он предпочитал смотреть, всегда поражаясь решительности слов и гладкости движений брата. Билл хорошо научился распознавать, что нравится Тому, а что нет, когда он улыбался из вежливости ("слишком оттопыренные уши, понимаешь", рассказывал он потом смеющемуся Биллу), а когда бывал действительно заинтересован ("такая попа... ну такая попа!"). Это было весело, и это - да, возбуждало. Себе врать смысла не имело. Слова "вуайеризм" он пока не знал, но тут дело было даже не совсем в этом. Возбуждение было не то что эротическим, скорее - лихорадочно-эстетическим, не поддающемся логике. Ни с чем не сравнимым. Странным.

Когда он вышел из туалета, то еще издалека увидел, как Том, стоя у их столика, горячо доказывает что-то улыбающемуся Дэвиду. Тот качал головой, Том злился и махал руками. Билл подошел к столику, и Том резко замолчал.

- Пусть она поедет с нами, - сказал Билл, прекрасно понимая, о чем шла речь секунду назад, - Дэвид тебя, ясен пень, не отпустит в такси, - сказал он, глядя Тому в глаза. Том нервно улыбнулся. - Нам тут всего десять минут ехать, - закончил Билл уже тише.

Более странной поездки им еще не случалось переживать. Только когда они уже садились в машину, Билл осознал, что понятия не имеет, а куда они, собственно, поедут. Густав и Георг устроились на самом заднем сидении микроавтобуса. Саки уселся на переднее сидение рядом с Дэвидом - сегодня они ехали без шофера. Биллу ничего не оставалось, кроме как занять место рядом с братом и жмущейся к его боку Энн-Кэтрин. Том, благодарно кивнувший ему в клубе, сейчас не смотрел на него.

Десять минут им было до студии, но ведь... Было уже десять вечера, мама ждет их, им пора было домой... Билл сам поразился абсурдности своих мыслей. "Мама", "домой" и "пора" - все эти явления рядом не лежали с тем, что должно было вскоре произойти вскоре между двумя, сидевшими около него. Он притиснулся как можно ближе к холодному металлу дверцы машины, чтобы не чувствовать тепла, исходящего от ноги Тома и его бока.

Машина меж тем ехала. Фонари монотонно-неприятно освещали его лицо, было холодно. И замерший на месте Билл вдруг ощутил странное, почти космическое спокойствие. Мозг заработал уверенно и четко, пиво выветрилось из него окончательно, уступив место убийственному хладнокровию. Ему на секунду даже показалось, что это он сейчас лишиться девственности, а не Том. Как там, "неразделенное сознание в процессе полового созревания"? Не важно. Дикие мысли одна за другой просились к нему на озвучивание. Вплоть до - осведомиться у Тома, не нужно ли ему одолжить у кого-нибудь презерватив. В смысле не одолжить, конечно, а взять. Не возвращать же его потом... Билл нервно хихикнул, но Том даже не обернулся - слишком плотно был занят его рот.

Они доехали до студии, и Йост притормозил. Том, неловко перегнувшись через свою барышню, отпер дверь, и она, хихикая, вылезла наружу. Ее ощутимо заносило на поворотах. Том вылез вслед за ней, привычно подтягивая штаны и чуть не захлопнув себе рукав дверцей. Оказавшись снаружи, он немедленно обнял ее и решительно повел к дверям здания. Они смеялись, это было очень хорошо слышно. Болью по кончикам пальцев.

- Ключи есть? - крикнул высунувшийся в окно Дэвид. Том махнул рукой: "да".

**

Биллу всегда тяжело давались бессонные ночи. Если они с Томом не спали до утра, то потом каждый раз отрубались оба просто намертво, и никакая сила поднять их и отправить в школу не могла. А когда кончилась школа, наступили времена ответственности, и они всегда старались засыпать хоть на несколько часов перед утренними мероприятиями - и все равно несколько раз Дэвиду приходилось отскребать прилипших к сидениям микроавтобуса, словно устрицы, прикорнувших сладко близнецов, и тащить их - ничего не соображающих со сна и ошалело моргающих - на интервью.

Но в этот раз все было по-другому. Не было ни фильмов, ни компании, ни музыки. Большая стрелка на часах ползла и ползла, а сон все не шел. Билл сидел в своей комнате один. Технически он сидел не совсем в комнате - открыл окошко и притулился на подоконнике, свесив ноги в ночную прохладу. Дом спал. Билл курил. Курил не ради процесса курения, скорее, чтобы занять пальцы. Мыслей почти не было. Удивительно давящее ощущение пустоты в голове.

Постепенно рассвело, закаркали вороны. Это всегда был один из самых ненавистных звуков - он означал, что наступало утро, и спать уже не стоило и ложиться. Но сейчас он не произвел на Билла никакого впечатления, только встопорщил волоски на руках и ногах, да заставил слегка поежиться. А может быть, виной тому был промозглый утренний ветер.

Утро было бледным и неприветливым. Заледеневший Билл сполз, наконец, с подоконника, морщась - оказывается, края рамы все это время впивались в него, и теперь красные отметины-полосы давали о себе знать.

Надо было что-то делать. Он ведь всегда знал, что нужно делать. Никогда не замирал на полу-движении. Ему могло быть лень, он мог уставать, он мог решать не делать ничего - но у него всегда была какая-то альтернатива, сознание того, что бы он должен бы или мог бы делать в эту секунду. А сейчас он стоял посреди комнаты, обхватив себя холодными руками, и не мог понять даже, в какую сторону ему идти. Ни в каком смысле. Даже в физическом.

Komm und hilf mir fliegen...

На кухне еще темно и тихо. Родители спят. В кровать ложится нет смысла и не хочется совершенно. В душ... Слишком много движений, пока разденешься, пока то да се... Ему по-детски захотелось вдруг глупо лечь на пол и умереть.

Не от тоски, от пустоты этой.

Том вернулся только к полудню. Он вошел в дом тихо, будто нашкодивший кот, и принялся скидывать кроссовки у порога. Билл и мама как раз сидели за столом - Гордон уже ушел, а у Симоны был выходной. Они сидели молча, Билл взялся помогать ей расплетать нитки. Монотонность действий вводила его в столь нужное ему сейчас состояние транса.

- Будешь кушать, милый? - спросила мама, как всегда, не здороваясь. Она вообще не имела такой привычки.

- Буду, - ответил Том и расплылся вдруг в широченной улыбке. Билл опустил взгляд.

Том залез на стул подле него, неожиданно становясь очень шумным, его сразу будто стало очень много - шуршащая толстовка, локти, кепка, которую он нетерпеливо выдирал из запутавшихся дредов. Билл сидел неподвижно и чувствовал, что его взгляд никак не может сфокусироваться, а цвета меж тем у всего вокруг были неприятно яркими и отчетливыми. Даже красивыми, пожалуй, в своей этой отвратительности.

Нормальное дело для бесонной ночи. Вот только дело на этот раз не в этом. Или все же в этом?

Симона вздохнула, аккуратно кладя распутанную часть ниток на стол.

- Не трогай тут ничего, - предупредила она и пошла на кухню. Том поискал взгляд Билла, не нашел и легонько толкнул его раскрытой ладонью.

- Не спал, что ли? - спросил он, инстинктивно чувствуя болезненно-острое состояние близнеца, и осознавая смысл своих слов только после их произнесения, - Билл? Ты не спал всю ночь?

Врать смысла не имело. Да и не хотелось.

- Да, - ответил он, не поднимая взгляда. Лицо будто окаменело, мышцы застыли, а звук голоса Тома отзывался эхом в ушах. И даже моргать было неприятно. Пора ложиться спать. Пора...

- А почему? - спросил Том ненатурально быстро. "Эмоциональные" разговоры никогда не давались ему. Или просто хотел тему сменить поскорее. Начать про...

- Да вот так вот как-то, - тугой комок, взявшийся невесть откуда, мешал говорить. Билл стиснул зубы и решил, что больше рта не раскроет.

Том поерзал немножко на стуле. Мама на кухне гремела посудой.

- Рассказать, а? - спросил Том. Билл все-таки взглянул на него. Он не то что сиял, но почти. Слишком переполняло.

Не мог он сейчас почувствовать, да и не хотел Билл, чтобы почувствовал.

Билл кивнул. Том вытянулся, хрустя пальцами.

- Она сама предложила... - слова казались Биллу тяжелыми маленькими шариками. Такими железными, тусклыми. Шарики выпадали из его рта и собирались в корзиночку с нитками. Их было очень много, он не успевал увидеть даже их всех, очень раздражало. Корзиночка ведь упадет, хотелось сказать ему. Слишком тяжелые... Том говорил, вопреки обыкновению, почти не жестикулируя, приглушенно - чтобы мама не услыхала - блестя глазами и лихорадочно подергивая ногой в такт словам. Билл фоном понимал с пятого на десятое, что-то про бедра, про запах цитрусовых, про два раза и про то, как Том вырубился от усталости после.

Мама внесла, наконец, дымящуюся яичницу на плоской тарелке, разрисованной мишками. Они не любили эти тарелки - слишком детское, всегда подтрунивали над мамой, "ты еще слюнявчик нам", но сейчас Том и думать не вспомнил про это, жадно накинулся на еду, заглатывая большие куски, морщась - горячо.

Наверное, когда действительно становишься взрослым, это уже не надо доказывать так яростно, подумал Билл, сквозь отяжелевшие веки глядя на брата, сойдут и мишки. Он вдруг понял, что так сильно хочет спать, что ему становится совершенно все равно.

- Я спать, - сказал он.

- Ты чего? - Том оторвался на секунду от яичницы, - у нас же сегодня в студии дела. "Ich brech aus" записываем. - Песня была его любимой, давно ждал. Но Билл только тупо покачал головой:

- Не могу...

- А Дэвид? - встревоженно.

- Не могу, - повторил Билл и положил голову на стол. От неожиданной жалости к себе защипало в глазах. Ответственность иногда бывала очень тяжелым грузом, хотелось снова - как раньше - просто сказать маме, что плохо себя чувствуешь и не пойдешь в школу... Взросление оборачивалось сплошными минусами. Надо ехать в студию, и еще Том...

- Пойдем-ка, - Том поднялся и осторожно вытащил Билла из-за стола. Теплая тяжесть разливалась в сонной голове.

- А как же?.. - даже на слова не хватало сил. А как же студия? Надо же ехать.

Том довел его до комнаты, стащил с него джинсы и уложил, накрыв одеялом.

- Спи, - непривычно-ласково сказал он, - я разберусь.

И Билл провалился в сон.

**

Билл встал с дивана, слегка покачиваясь на своих аистиных ногах. Дэвид мельком кинул на него взгляд с другого конца комнаты - как всегда несуразно-длинный, тонкий, Билл Каулитц был еще совсем не пьян, но общаться с ним уже можно было и не пытаться. Сегодня он не в духе с утра.

Иногда Йост почти жалел о тех временах, когда эти четверо были еще мальчишками. Тогда они могли завалиться спать прямо в студии, могли заказывать пиццу трое суток подряд, смеяться идиотским шуткам, подстраивать детсадовские подлянки друг другу... Словно бы он сам был тогда с ними, своим, одним из - у детей это просто, когда грани-барьеры снимаются, то тебя уже и не воспринимают как взрослого, и вот ты уже хохочешь, вися вниз головой с дивана, а Георг щекочет тебя то умопомрачения, а потом сжимает тебя в железных тисках, не без помощи Густава, впрочем, и сверху неумолимо надвигается тонкая рука, вся в кольцах, с крепко зажатой кисточкой для туши. И Том рядом хохочет так, что складывается пополам и пищит только "стрелки... стрелки еще нарисуй" сдавленно.