Амальгама - ориджинал.

[stervaN]

Абсолютно шикарный ориджинал. Обалденные герои, классные отношения. От дружбы до любви, оказывается, шаг еще короче, чем от ненависти. И я согласна с этим.

Автор: Эдди Реверс.

«Учитесь властвовать собой».
Совет Евгения Онегина Татьяне.

Я долго не влюблялся после первой, подростковой любви, не смотря на то, что с легкостью раздавал свои симпатии, так как вообще довольно дружелюбен и склонен во всем и всех в первую очередь видеть хорошее. Но, чтобы влюбиться, должно прийти очарование. Нужно увидеть в другом не просто какие-то положительные, сильные стороны – нужно ощутить его неповторимость, уникальность, заболеть этой его уникальностью.
Не болелось. От собственного здоровья тошнило.
Пока учился в институте – было еще ничего, но когда начал работать… Не то, чтобы с коллективом не сложилось. Вполне сложилось, все достаточно ровно и гладко: молодой специалист, на хорошем счету, работы не боится, практически безотказный. И от сослуживцев не шарахается – можно и посидеть, побеседовать «по душам». Всё о той же работе или местных феях, в смысле – бабах. Но после институтских полубогемных компаний, философских диспутов и дурашливых чудачеств какими же скучными и серыми казались мне мои сослуживцы! Молодые вроде парни, половине едва тридцатник, а беседы – брюзжание да интриги, сплетни да бытовуха.
Сначала я в коллективе заскучал, потом начал понемногу хохмить. Сослуживцы ржали с удовольствием, но ярлык «не от мира сего» мне все же пришпандорили.
Шел уже третий год моей карьеры, когда в нашей конторе появился Станислав Савин. Я особо расположился к нему еще заочно: за то, что ровесник, и что моя приятельница из соседнего отдела с редким именем Фая отрекомендовала его тоже как «не от мира сего». Мне так хотелось, чтобы на работе появился хоть один человек, с которым мне было бы действительно приятно и интересно общаться!
Стас оправдал мои надежды: это оказался энергичный парень с живым взглядом, и мы сразу же угадали друг в друге общую породу: оба из тех, кто стремится жить, а не выживать, независимо от условий. Помню, наш первый разговор как раз и был на эту тему. О том, как бессмысленно и скучно посвящать своё время заготовке соломы для устилания собственного пути: уж либо идешь, либо солому стелешь – все равно ведь брякнешься там, где не ожидаешь; да и вообще, мелкое это занятие. «Для Бессмертных» - добавил Стас, и с тех пор у нас пошел этот прикол – два Горца на одну контору. Вместо приветствия одно время друг друга из-за угла скатанными в рулон ватманами по шее дубасили – и ржали, довольные!
А еще я балдел, как Стас ухаживал за Фаей из соседнего отдела. Как укараулил ее на выходе однажды и заверещал дурашливо: «Ой, девушка, а где это Вы такую сумочку достали?! Дайте поносить!», и тащил Файкины манатки до её подъезда. Как скакал по офису от избытка чувств, договорившись о первом свидании, и распевал: «Фааина, Фаинааа! Фай-на, ФаИна, Фааина, Фай-нА!!!». Я готов был слушать его излияния на тему, какая Файка необыкновенная, сколько угодно – я наслаждался его счастьем, таким неподдельным и освежающе-живым; хотя по мне самым необыкновенным в Фае было ее имя. В остальном – миленькая, но такая прагматично-обычная девица, каких пруд пруди. Ошеломленная натиском Стаса, она как-то вытянула меня на разговор (как его друга, чем я был весьма польщен) и выдала: да, он, конечно, влюблен, но как-то несерьезно это все, по-детски совсем; с ним интересно, но разве это муж?!
- Фая, а чем не муж? – опешил я, - Он же тебя на руках носить готов, в прямом и переносном смысле. Вообще, ты-то его любишь?
Она не знала. Она боялась.
В то лето я как раз купил свою первую машину, подержанную девятку, и почти каждые выходные приглашал эту парочку «кататься» - в основном мы на природу ездили, на какой-нибудь берег. Жарили шашлыки на костре, загорали, купались. Мы были почти счастливы. Почти, потому что я и сам Стас подспудно чувствовали Фаинин страх, не дающий места любви. Однажды он мне заявил с решимостью, что все равно отогреет ее. Я смотрел на него как на ангела: он ни в чем ее не винил, она все равно для него была единственная. Но, восхищаясь им, все же опасался: сколько еще он так выдержит? Ведь он все же человек, которому точно так же нужна любовь: невозможно отдавать бесконечно, не получая ничего в ответ, только одни сомнительные обещания: «вот угоди мне, и я тебя оценю». А Фая становилась все капризнее и требовательнее. Начала выкидывать номера: отсылала Стаса под каким-нибудь предлогом, чтобы остаться наедине со мной и пооткровенничать – все по поводу того же Стаса. Первый раз я попался, второй – встал и пошел вместе с Тасиком. Она начала со мной кокетничать – очевидно, ей льстило, что около нее сразу два мужика находятся, и, помня классический треугольник, решила соблюсти все формальности. Я офонарел, Стас разозлился. Пришлось объясняться с ним, клятвенно заверять, что Фая меня не интересует в этом плане совершенно. Он поверил.
- Зачем она так делает, а? – вырвалось у него с горечью. Я пожал плечами:
- Повышает самооценку. Дешевый и быстрый способ.
Стас помолчал немного. Был уже поздний вечер, Фаю мы доставили домой, а сами махнули на берег реки, и теперь смотрели на закатное небо светлой северной ночи да слушали плеск темной воды. Неожиданно Тасик обнял меня за плечи, тиснул по-дружески, и сообщил:
- Ты – суперский, Данька, - и вдруг добавил, - Знаешь, был бы ты девчонкой – лучше и не надо…
Лицо обдало жаром, я нервно хмыкнул, чувствуя, как колотится сердце и как в нем проявляется горечь от этого шутливого «если бы». А ведь я тебя люблю, Тасик. Да так, как вряд ли тебя полюбит Файка своим расчетливым, осторожным, перепуганным, обиженным на весь мир сердечком.
- Как друг я уже не тяну? – пробурчал я довольно язвительно. Не поднимал бы ты скользких тем, Горец.
- Еще как тянешь! - улыбнулся Стас, тиснув меня еще раз, и не убрал руку. Так мы и сидели молча, в обнимку, грели друг друга своим теплом.
Вернувшись домой, я до утра курил на балконе и допрашивал себя – неужели это случилось? Неужели я правда влюбился?! И в кого?!!! Идиот, безнадежный… Нет, это просто дружба, я люблю его как друга, физиологические реакции не в счет. Да, просто как друга. Но это легко изменится, если он обнимет меня еще пару раз… Ну, Таська! Отмочил. Завел ведь, гад. Может, сказать ему, чтоб не обнимался больше? Нет уж, пусть обнимается, больно кайфово…
Нет, нет и нет! Забыть! Друг и не больше! Если не хочешь потерять и это. Хватит тешиться пустыми мечтаниями и видеть намеки и авансы там, где их нет и в помине! Почему я не могу просто нормально дружить с замечательным парнем Таськой, почему у меня крышу сносить начинает?! Почему меня так тянет к нему не только душой, но и телом? Разве он такой уж красавец? Не знаю, но прекрасен как ангел, дурашливый ангел в бандане и темных очках. С выгоревшей до бела русой шевелюрой и загорелой кожей, похожий на безбашенно-веселого эсэсовца. Хотели влюбиться? Получите и распишитесь! И опять в парня. Да еще и в натурала. Вот ведь блин…
Мы продолжали тусоваться втроем, но мне было все больнее смотреть на не-любовь Фаи, на то, как Стас теряет силы и надежду; все мучительней чувствовать его боль и свое бессилие. Я понимал, что он будет бороться до упора – и опасался, что этот упор не за горами.
С августа они начали ссориться, и теперь Стас частенько зависал у меня вечерами и выходными: он жил с родителями, а я снимал однушку. Слушали музыку, смотрели кино на компе, пили пиво, трепались и оба ждали – не позвонит ли Фая, она отлично знала, где искать Савина. Иногда заходила сама, иногда звонила – и тогда он, воспрянув, бросал все и улетал. А я оставался, третий-лишний, безотказный понимающий друг. Быть жертвенным просто, когда радуешься тому, что есть, не рассчитывая на большее.
Однажды в сентябре Стас после очередного звонка Файки остановился на пороге, посмотрел на меня и вдруг крепко обнял со словами: «Спасибо тебе, Данилыч!»
- За что хоть? – пробормотал я, смутившись.
- А за все! За то, что ты такой есть!
- Ну, тогда и тебе спасибо! – ухмыльнулся я и приобнял его в свою очередь. Таська глянул на меня с ехидной улыбочкой:
- И чего это вдруг так церемонно?
- Иди давай! – возмутился я, а голос предательски дал «петуха», - То ему не так, это ему не эдак!
Стас заржал и скатился по лестнице.
У него появилась манера, слегка злившая меня – наскакивать в людных местах и трепать по-свойски. То есть, мне, конечно, было безумно приятно, но это смущало. А он по простоте душевной считал – раз приятно, почему бы не сделать? Не доставить мне маленькое удовольствие?
Его прикосновения действовали на меня как легкий наркотик: так же дурманили, погружали в эйфорию, делали неуравновешенным и вызывали привыкание. Он не подозревал, что для меня это «маленькое удовольствие» сродни изощренной пытке, сродни отраве, проникающей все глубже. Потихоньку я начинал ненавидеть себя за неумение относиться к этой возне так же легко, как он, за прерывающееся дыхание, слабеющие колени, мурашки удовольствия по всему телу и бредовые фантазии по ночам, после которых боялся открыто смотреть Таське в глаза.
А тут еще мама, человек глубоко верующий, то позвонит, то нагрянет:
- Данечка, у тебя все в порядке? Зашел бы хоть в гости, мы с папой соскучились по тебе! Занят? Всё катаешься? Ах, масло в машине меняешь? Один или помогает кто? Стас Савин? А, ну да, помню, этот твой новый друг с работы. Как у него дела с этой девушкой, как ее, Фая? А ты чего-то у нас все один… Между прочим, у нас в церкви знаешь сколько девушек хороших? И красавицы, и умницы, а ты все не знаю где ищешь… Да я не начинаю, просто – имел бы хоть в виду, что ли. Приезжай в гости, а то совсем не видимся.
Любовь всегда благословение. Но когда любовь смешана с чем-то ядовитым, как ртуть с серебром, и не отделишь, и на взгляд всё – серебро; только замаскированный яд все же точит тебя, и ты снова и снова пытаешься разделить неразделимое: страсть? Нежность? Нет, не то… Похоть? Нет, нет! Чувственность? Да что ж это за вторая составляющая?! Определить бы да избавиться от нее раз и навсегда…
Или разом избавиться от такой любви целиком? Иногда и такое приходило в голову. Да только можем ли мы на самом деле управлять своими чувствами? Разве мы владеем любовью? Это она владеет и правит нами, а мы либо подчиняемся ей, либо бунтуем. И разве бунт против любви – не самое страшное преступление?
Стас и Фая продолжали ссориться, плакались мне уже по очереди, а мне оставалось закатывать глаза да патетически восклицать: «Чума на оба ваши дома!». Мне было уже одинаково больно и когда они ругались, и когда мирились – тем более, что для примирений они стали использовать мою квартиру, когда я уезжал ночевать к родителям. Стас попросил однажды – и я не смог ему отказать.
Зато когда я шел в гараж и звал Стаса помочь, он мне тоже не отказал ни разу. И как же я был счастлив и умиротворен, когда мы на пару ковырялись с моей обожаемой девяточкой! Даже когда меня по неосторожности окатили тепленьким тосолом – Стасик вентиль поторопился выдернуть. Пришлось возиться пару часов мокрому и вонючему, а в октябре в гараже довольно холодно.
Когда мы сменили все, что можно, поставили зимнюю резину и отремонтировали боковое зеркало, которое я случайно забодал, то рванули в первый же выходной гулять по Ярославлю! Вдвоем, ибо с Фаей произошла очередная размолвка.
Помню, мы уже возвращались, летели по шоссейке сквозь затянувшуюся в тот год золотую осень, и Стас печально заметил:
- Пипец, Данилыч, я от нее реально уставать начал. Все время в напряге, все время в ожидании наезда, даже когда все вроде бы хорошо. Почему она не может просто радоваться жизни? Как я, как ты?
- Она может. Но не хочет. Считает это несерьезностью.
- Думаешь, все безнадежно? – помолчав, спросил он. Очень серьезно, словно от того, что я отвечу, что-то зависело.
- Знаешь, что я думаю? Она так и будет метаться, пока ты однажды не решишь, что с тебя хватит, а когда уйдешь, поймет, что жить без тебя не может.
- Да ёёёё!!! Дань, может, мне сразу застрелиться?! Я из нее вытянуть не могу – любит она меня все-таки или нет! А застрелюсь – глядишь, на веночке и напишет!
- Напишет, не сомневайся! – ухмыльнулся я, - Даже траур носить будет – ей черное к лицу!
- Добрый ты какой! – он помолчал, потом окликнул: - Данька?
- Я за него?
- А ты только к ней так относишься или вообще ко всем женщинам?
- Да нормально я к ней отношусь, чего ты? Ну, дурочка она, обиженная…
- Ни хрена себе нормально!
- Ну а что, я не прав?
- Она не дурочка. Ей просто в жизни не везло.
- А тебе везло просто безостановочно, да? Таська, каждый получает свою порцию дерьма! Но кто-то воспринимает его как навоз для удобрения и растет, а кто-то – размазывает и под нос другим сует всю жизнь!
Стас опять помолчал, переваривая.
- Думаешь, разбежаться на время? В профилактических, так сказать, целях? А вдруг она обратно не захочет?
- Значит, не любит, Таська. А если не любит – то на кой черт тебе это надо?
- Да ведь я-то ее люблю, - тоскливо пробормотал он. Потом добавил: - Блин, и почему так не совпадает все…
- В смысле? – я поневоле напрягся.
- Да недавно с подругой школьной встретился, даже не подругой, так – знал ее… Разговорились, и она мне выложила, что влюблена в меня с девятого класса и по сю пору. Прикинь?
- Просто Татьяна Ларина какая-то… А ты что?
- Ну, что, сказал как есть: что девушка у меня, которую я люблю, хоть и отношения сложные. А она сказала, что все равно ждать будет.
- А ты?
- Данька, мне ж, в конце концов, тоже любви хочется! Нормальной, человеческой – понимаешь?! Да просто знать, что меня кто-то любит – уже дышать легче!
Приехали. Моя любовь, надо понимать, не нормальная и нечеловеческая. Зверски чокнутая. Или ему надо признания слышать? И именно от баб-с? Для поднятия самцовых качеств. А чего, собственно, ёрничать – вполне естественное желание, Данил Александрович. Это вы у нас с прибабахами…
Оставшееся время поездки чувствовал себя Гуимпленом: аж передергивало, если в зеркале заднего вида натыкался на собственные больные глаза и прилипшую к губам кривую ухмылочку. Вот вам дерьмо, удобряйте им что хотите.
Я довез Стаса до подъезда, но он не торопился выходить:
- Данилыч?
Я промолчал, ожидая информативного продолжения. И зря - оказалось, Тасик просто задался целью установить контакт:
- Или ты не Данилыч? Ааа, знаю! Ты – моя совесть! – со священным трепетом в голосе.
Я нехотя ухмыльнулся уже по-настоящему и посмотрел на него: чудо мое сероглазое, родной мой, я знаю, что тебе сложно – можешь не оправдываться… Только не ломайся, умоляю, оставайся ангелом!
- Ну что, до завтра?
- Здорово устал? Уверен, что нормально доедешь?
- Да чего тут ехать…
- Ладно, Данька, давай, - он протянул мне ладонь, - Звякни, когда доберешься, ага?
Как мало мне надо для счастья: крепкое пожатие, просьба позвонить да внимательный взгляд исподлобья.
Золотая осень все же закончилась, но зима никак не наступала. На мой день рождения в детстве, я помню, уже сугробы наметало, а в тот год голые, чернильные силуэты деревьев, давно растерявших листву, кутались в туман вместо снега. Графство Суссекс, а не Россия.
24, уже 24 года – давно ли 18 было? Ну, 24 еще ничего, а вот когда 30 будет… а будет всего-то через шесть лет. Три года на этой работе уже пролетели, и еще шесть так же пролетят, и ничего по большому счету не изменится – так и буду в одиночестве пытаться разложить «амальгаму» в своей душе на составляющие, алхимик несчастный. А Таська будет жить, любить открыто, честно, изо всех сил, как умеет… Вот возьму и сорвусь во все тяжкие! Чего я, один голубой в этом городе?! Йех, держись, туссовкаааа!!!
Не сорвусь. Пробовали, знаем. Противно. Без любви противно, замыкаться на «половом вопросе» противно. Привередливый я больно. К тому же высокое звание Таськиной совести обязывает…
На посиделки по поводу моего дня рождения Таська приволок Наташу – ту самую «Татьяну Ларину». Сама мягкость и очарование, это вам не взбалмошная Фая. На Таську девица смотрела действительно совершенно влюбленными глазами, со мной усиленно дружилась. Сообщила, что Стас обо мне много рассказывал как о ближайшем друге, который понимает его с полуслова, и прочее-прочее. Да, да, говори еще! Милая девочка.
Так наш тесный кружок «любителей Стаса Савина» расширился еще на одного человека. Наташка довольно часто стала звонить мне, а я ей – надо же было чем-то заполнять время, пока Стас пропадал где-то на пару с Фаиной. Однажды Фая забежала по какому-то делу ко мне домой, а в это время у меня как раз сидела в гостях Наташа – девушки познакомились, сначала чисто визуально, а после обе наседали на меня, расспрашивая друг о друге. Файка была снисходительна, жалостливо-насмешлива и одновременно весьма насторожена. Ревниво насторожена.
Думаю, ее ревность была не столько от любви к «предмету», сколько от самолюбия. Впрочем, не все ли равно: ревность сработала, и однажды взбудораженный донельзя Стас сообщил, что на Новый год они с Фаиной идут знакомится к ее родителям.
- Поздравляю! – я выдавил кислую улыбочку, - А чего именно на Новый год? Пошли бы на следующий день, - у меня были совсем другие планы на этот веселый праздник касательно его персоны. Но Тасик замахал руками:
- Нет уж! Лучше предстать перед ними пока свеженький, а не после ночного загула!
Спорить я, разумеется, не стал, пожелал ему «удачи в бою и не остаться в этой траве». А Новый год встречал в полном одиночестве, следуя принципу «лучше быть одному, чем с кем попало». По всей квартире развесил елочные гирлянды (обожаю эти веселые огоньки!), врубил почти на максимум колонки и вопил на пару с Меркьюри, что шоу должно продолжаться – с 1991 у меня традиция встречать каждый год с этой песней.
Все-таки в 24 быть одному в такую ночь обидно, но что делать, если институтские друзья обернулись приятелями и разлетелись: кто устраивал карьеру, кто личную жизнь, кто-то стал скучен мне, кому-то стал скучен я – и нет студенческого братства. А братство на почве блядства вообще не выросло… Я допил купленный по поводу коньяк (в праздник да не попижонить?!), сам себе объявил, что вечер «Былое и думы» завершен и забрался в постель. Эх, Тасик-Тасик… Хоть во сне, может, появится?
Снилась какая-то хрень, но впечатление такое, что режиссировал ее Люк Бессон: так захватило! Едва очнулся – настойчиво звонили в дверь. Пожар, что ли? Прямо как был, в одних трусах, босиком поскакал в прихожую, заглянул в глазок: Таська?!
Я так обалдел, что не думая тут же открыл дверь, убедиться, что меня не сглючило:
- Савин?!
- Ой, я тебя разбудил, что ли? – Стас виновато окинул меня взглядом, - Я уж думал – тебя дома нет, уходить собирался…
- Да дома я, где мне еще быть? Заходи давай, холодно…
Он послушно протиснулся мимо меня в крохотную прихожую (мне, человеку средних параметров, еще нормально, но вместе с Таськой, который меня на голову выше, уже тесновато). Пока скидывался, сообщил, что матушка у Фаи – очаровательная женщина, а вот отчим нажрался, начал буянить и конкретно заводиться. Пришлось уйти.
- Да и член с ним! Все равно по-любому отдельно жить будем, не с родителями. Ты один? - он зашел в комнату, оглядел мою иллюминацию и уселся в свое любимое кресло. Я забрался на диван, завернулся в одеяло, чтоб согреться да и не отсвечивать особо, после чего отозвался:
- Один, один. Так чего, у вас уже свадьба намечается?
- А как же! – его физиономия расплылась в счастливой улыбке, - Свидетелем моим будешь?
- Понятым! – хмыкнул я, - Куда я денусь…
Стас вдруг одним движением перемахнул из кресла на край дивана, повалил меня и начал, дурачась, натягивать одеяло мне на голову. Я заорал возмущенно, он тоже вопил – какую-то смешную чепуху, просто от избытка эмоций – Стасик был счастлив, он твердо решил жениться. Мне было хорошо, тревожно и горько одновременно; все эти три эмоции вдруг попали в резонанс друг с другом и меня переклинило, просто переклинило. Я замолчал, потому что горло сжало спазмом, а на глаза навернулись слезы. Стас почувствовал, что со мной творится что-то непонятное, перестал дурачится и заглянул мне в лицо, как я ни пытался отвернуться:
- Данилыч? Данька, ты чего? Даня?... – настойчивый, гад. Я изобразил улыбку и выдавил:
- Да ничего, нормально все…
- У тебя случилось что-то?
Я отрицательно мотнул головой. Стас подумал, затем спросил:
- Данька, вот скажи – мы друзья или как?
- Друзья, конечно! – горячо подтвердил я, позорно шмыгнув носом и смаргивая предательскую влагу.
- А почему ты мне ничего не говоришь никогда? Я же вижу – что-то случилось, а ты молчишь: не доверяешь?
Эх, если бы не тот пузырек коньяка, высосанный в одно горло! Я, пожалуй, сумел бы сориентироваться и, как всегда, миновать острые углы. Но, очевидно, время маневрировать и время подрываться на минах.
- Доверяю. Просто не знаю, как сказать… - услышал я себя словно со стороны.
- Что сказать? – сделал стойку Стас. Теперь уже молчал и соображал я, наконец с досадой заметил:
- Да и зачем что-то говорить? У нас с тобой замечательные отношения, зачем их осложнять…
- Замечательные?! Замечательные! Только не откровенные! – раздраженно возразил он.
- Хорошо. Пусть будут откровенные, - я сглотнул и словно с вышки двадцатиметровой шагнул: - Я люблю тебя.
- Чего? – после гробовой паузы переспросил Стас.
- Я тебя люблю! – внятно, с некоторой долей мазохизма повторил я. Давай, ты же сам хотел – пусть все будет предельно четко и откровенно! Он растерянно усмехнулся:
- Так ведь… я тоже тебя люблю, Данилыч! Ты ж мой лучший друг… - последние слова прозвучали почти жалобно.
- Забудь, - для пущей убедительности я положил ему ладонь на плечо и сжал, - Забудь!
Закон притяжения: теряя равновесие – падаешь. Причем туда, куда больше всего тянет. На мгновение у меня закружилась голова, а через секунду я понял, что уткнулся Стасу лбом в плечо. И он не оттолкнул, все так же растерянно, полуавтоматически придержал одной рукой меня за спину (одеяло с меня благополучно соскользнуло), а другой провел мне по взлохмаченному со сна затылку. До сих пор не уверен, что я удержался от стона – по крайней мере потом меня здорово прошибло.
- Даня… - напряженно.
- О Господи… прости… - я, наверно, в жизни так не краснел – лицо пылало словно пожар. Идиот, какого члена лезть к парню, ему же наверняка неприятно!!! Я отодвинулся к самой стенке и попытался прийти в себя. Осторожно метнул взгляд на Стаса – и поймал встречный. Таська довольно обалдело ухмыльнулся, глядя настороженно и, одновременно, с любопытством. Пожалте бриться, Данил Александрович. Не соизволите ли объясниться? А вот не соизволю!
- Чего смотришь – голубых не видел? – да гори оно синим пламенем! Чего тут теперь замазывать?
Савин хмыкнул и подтвердил:
- Ни разу, прикинь? Чего психуешь-то?
- Да так… - процедил я. Надо разозлиться хорошенько. Для восстановления утраченной адекватности. Стас вздохнул и заметил:
- Я же говорил – тебе девчонкой родиться надо было.
- А может – это тебе надо было?! – наехал я.
- Я бы тогда, наверно, лесбиянкой был, - задумчиво сообщил Тасик с извиняющимися нотками.
- Тогда обоим надо было девками, - нашел я выход. Мы переглянулись и заржали – оба довольно истерично.
- Забито, Данилыч, в следующий раз так и родимся!
- Ага, только не забудь смотри!
- Так надо записать где-нибудь!
- На пирамиде Хеопса! Это вообще древний органайзер, ты в курсе?
Успокоившись, Стас уже довольно непринужденно поинтересовался:
- Так у тебя есть кто-нибудь?
Я отрицательно мотнул головой, разглядывая его из-под ресниц с чувством странной легкости: мне опять было хорошо, и горечь уже вливалась в настроение не диссонансом, а просто ноткой терпкости, и тревожность стелилась шлейфом где-то в будущем, а сейчас – просто хорошо…
- Ну а был? – продолжал допытываться этот неугомонный, ломая мне всю медитацию.
- Да кто, Тасик? Мы же с тобой одни, больше нет никого, всех остальных мы просто выдумываем. И кого я выдумываю – это все равно ты.
- Загнул! – оценил Таська и подыграл, - Так у нас с тобой уже что-то было?
Я хихикнул и мечтательно признался:
- Ага. Только знаешь, я хреново выдумываю, наверно. Все какая-то ерунда получается.
- А девчонкой ты меня выдумывать не пробовал? – с ухмылкой.
- Пробовал – не катит, - лениво отозвался я, - И вообще, раз ты парень – чего извращаться-то?
Савин от души хохотнул. Потом вдруг спросил:
- Так ты чего, и в Новый год один сидел?
- А чего, нельзя? Я ж хотел с вами праздновать, втроем, а вы к родичам умотали…
- А я думал, у тебя кто-то есть, просто ты мне не рассказываешь ни фига, - задумчиво.
- Решил нагрянуть и накрыть? – ухмыльнулся я. Стас хмыкнул:
- Так ведь обидно – чего от меня-то тихаришься?!
- А если бы я тут с мужиком ночевал?
Савин остался невозмутим:
- Ну и что? В конце концов – дело хозяйское. Кому уж что нравится…
Я почувствовал, что лицо опять начинает разжигать:
- То есть, ты такой вариант как раз и предполагал?
- Ну а какой тебе был бы смысл девчонку от меня прятать? – резонно аргументировал Савин.
- Да, Тасик, а ты таки нажрался у своих будущих родственничков… Представляю себе эту лубочную картинку: полиция нравов в лице Тасика Савина ловит Даню Кирсанова на нетрадиционных сношениях…
Стас ухмыльнулся:
- Да ну тебя, с твоими фантазиями! Это я-то – полиция нравов? Пойдем покурим лучше.
Пришлось вставать, одеваться – курил я исключительно на балконе либо на лестнице, потому что запах холодного застоявшегося дыма в квартире терпеть не могу.
Разговор перешел на предстоящую свадьбу. Стас хотел накопить денег до лета: чтобы у невесты платье шикарное, как она хочет, и друзей пригласить, и кафе с тамадой… На родителей рассчитывать не приходилось: у Фаи отчим в позу встал, у самого Стаса матушка заладила: «зря ты так торопишься». А хотелось бы летом, чтобы тепло, чтобы потом гулять всю ночь. Я сказал, что ради такого дела займу ему в случае необходимости. Стас неловко улыбнулся, не глядя на меня:
- Да, ладно, Данька, сами справимся…
- Так, я не понял, ты что, отказываешься? Принципиально, да? И какого хера, позвольте узнать?
- А чего заводишься-то сразу?! – он даже растерялся.
- Я не сразу, я постепенно! Вообще, я не понял – мы друзья или ты теперь и ссать со мной в одном туалете стесняться будешь?!
Стас засмеялся, облапил меня за плечи и крепко сжал:
- Всё! Отбой!
Приемчик сработал безотказно – заглох я тут же. Стас подождал минутку, отстранился и проверил эффект:
- Успокоился?
- Наоборот! – вредным голосом сообщил я, и добавил, - Узнаю, что у кого другого занял – обижусь и морду набью. Понял?!
Стас усмехнулся и опять прижал меня к себе, раскачивая из стороны в сторону:
- Эх, Данилыч… Хороший ты парень.
Потом мы сидели на кухне, пили горячий чай с лимоном и меренгами, и продолжали трепаться – как всегда обо всем и ни о чем. Когда уже начало светать, я пошел провожать Стаса – заодно и прогуляться.
Мы шли по пустому городу, по новогоднему снегу: свежему, искрящемуся великолепию, накрывшему землю, деревья, тротуары, дома. Снежинки продолжали сыпаться с уютно-дымчатых небес, весело покалывали лицо, путались в ресницах – и хотелось улыбаться, смеяться, носиться – как носятся щенки под первым снегом. Я зачерпнул горсть этих недолговечных, но самых прекрасных бриллиантов, кинул в лицо Стаське и бросился удирать. Он нагнал довольно быстро, повалил меня в сугроб и макнул прямо физиономией – а я хохотал, счастливый, на весь двор, на весь пустой город.
Практически в наших отношениях со Стасом ничего не изменилось: он так же звонил мне по выходным или забегал вечерами, а втроем мы время от времени то срывались на каток, то закатывались в бильярдный клуб. Да и на работе я и Савин корпели преимущественно над одними и теми же проектами. Просто я стал чувствовать себя свободней: больше уже не боялся «проколоться», мог позволить себе терануться щекой о руку Тасика, положенную мне на плечо, и не торопился отводить глаза, а просто улыбался в ответ, если он неожиданно ловил мой взгляд и подмигивал. Мы молчали на эту тему просто потому, что все было сказано, и обсуждать больше было нечего: я гей, он – натурал, но дружбе это не мешает. Любви не мешает. Секса вот только не получится, с этим я в пролете.
Когда я был рядом с ним, то просто радовался тем отношениям, которые были между нами. И никогда не пытался «заигрывать» (по крайней мере сознательно): мне всегда казалось унизительным набиваться, особенно – кому-то близкому.
Но вот когда я оставался один – начиналось: и пройдет не так уж много лет, и пока еще симпатичный парень из зеркала неизбежно утратит привлекательность молодости, и если сейчас он еще может попытаться избавиться от своего одиночества, то чем дальше – тем меньше остается шансов; слышишь шум в ушах? Это убегает отпущенное тебе время, пока ты витаешь в облаках, любуясь своим журавлем… Пожалей себя, Даня! Зачем себя наказывать? Зачем лишать это тело ласки, нужной, необходимой тебе, чего бы ты там ни воображал…