Гомо/Гетеро/Сексуальный - фэндом QAF

[stervaN]

Посмотрела я недавно этот сериал и влюбилась в него. Вообще, если бы не неприятие гомосексуальной тематики в обществе, я бы советовала абсолютно всем смотреть это. Фильм ведь хорош не только шикарными героями (Брайан - ням!), но и тем, что поднимает ряд весьма серьезных вопросов- СПИДА, детской проституции, усыновления.
И еще, фанфики с пейрингом Брайан-Джастин как-то не знаю... Вроде, в сериале очень все хорошо описано))
А вот Гейл Харольд/Рэнди Харрисон - это да!
Встречайте замечательный, очень вкусный и классный фанфик:
Гомо/Гетеро/Сексуальный
Автор: IRATI
Переводчик: Participante
Бета: Ampaseh
Рейтинг: NC-17
Жанр: RPS
Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон)
Оригинал: irati.livejournal.com/147357.html
Разрешение на перевод: получено
Перевод: Завершён
Дисклаймер: Мой только перевод
Авторская пунктуация
“All of my stories are true, and If they´re not, they should be” (Emmet, QaF 1x21)

Завязка

Для начала следует пояснить: Рэнди не считает, что Гейл медленно соображает. Да, довольно легко можно прийти к такому заключению. Возможно, из-за того, что у Гейла возникают некоторые проблемы с выражением собственных мыслей… особенно когда на него давят. Что есть, то есть. Рэнди находит такое объяснение вполне обоснованным. Нет, Рэнди не испытывает особой гордости за то, что на какой-то миг, возможно, в самом-самом начале, решил, что Гейл немного медленно соображает.

В начале

Для Рэнди это было делом принципа — отнестись к Гейлу с предубеждением. Почему? Да потому что Гейл был натуралом. Прикинь! Натуралом. Одна. Одна! Пилотная серия о гомосексуальных отношениях по телевидению — кабельному, — и главную роль отдают натуралу. Определённо, Рэнди почувствовал себя оскорблённым, когда узнал об этом. Было очевидно, что они пригласили гетеросексуального актёра, чтобы он распространял вокруг себя все эти скрытые флюиды гетеросексуальности и привлекал к сериалу внимание погрязших в рутине домохозяек, заставил мечтать о себе. Это было крайне неприятно осознавать. Рэнди почувствовал раздражение, но никому ничего не сказал, естественно. Когда он узнал об этом, на роль его ещё не утвердили, и высказывание каких бы то ни было претензий являлось непозволительной роскошью. А когда роль была у него в кармане, ему опять-таки показалось неразумным упираться рогом и качать права. Но, скорее всего, пара комментариев всё-таки сорвалась с языка. Возможно, во время телефонного разговора из Торонто с секретаршей своего агента.
Мало кто может похвастаться гладкими отношениями со своим агентом, и Рэнди не был исключением, однако он неплохо ладил с его секретаршей. Так что, когда она поинтересовалась, как там в Канаде? — Холодно. — Как там пробы? — Хорошо. — Как дела в целом? — Роль я получил. — Как там главный герой? — Хм… Удержаться он не смог. Нахмурил лоб, хотя никто не мог его видеть. Он прижимал трубку плечом и заваривал чай. «Хорошо», — соврал. «Кажется», — добавил. А потом решил приоткрыть заглушку, чтобы спустить пары, и после длинной продуманной паузы сообщил: «Он брюнет, более или менее смазливый». Раздражённо вздохнул и добавил: «Натурал», — стараясь, чтобы это прозвучало как можно более обвиняюще. И напоследок, чтобы забить последний гвоздь, заявил: «И вообще, мне показался, что он как-то медленно соображает».

Насчёт «брюнета» всё было правдой.

Насчёт «более или менее смазливый» тоже более или менее верно.

(Здесь Рэнди не пришлось особо притворяться: ему не нравились брюнеты, а, тем более, натуралы).

Но вот насчёт «медленно соображает» всё оказалось полным фуфлом.


Тугодум

Вряд ли можно сказать, что Гейл был в особом восторге от Рэнди, когда впервые увидел его. Сказать такое значило бы более чем преувеличить. Чтобы быть уж совсем точными в формулировке — это было бы самой настоящей ложью. А чтобы быть предельно честными, приведём дословно, что подумал Гейл. Нечто не особенно красноречивое, не великая речь, достойная Гендальфа Серого, который для Гейла был мерилом мудрости, но нечто достаточно экспрессивное и типичное для самого Гейла. Одним словом, он подумал: «Ой, ё!». Искра

Иногда между актёрами… пробегает искра, но не надо обманываться. Пробегает она далеко не всегда. Зачастую всё остаётся на уровне механики, отлаженного процесса. Сцена — переснять — свет — сделаем ещё дубль — снято — стоп камера — свет — обрезать — грим — переснять. В противоположность Театру, где важно найти свой ритм и струиться, плыть по течению, киносъёмка — это дробление на сцены, череда дублей. Отрепетировать свой кусок и по новой. Сложно постоянно поддерживать внутренний ритм, сохранять энергетику сцены, не обратить всё в пшик. И это становится практически непосильной задачей, когда между тобой и человеком, с которым вы работаете в тандеме, ничего не происходит. Ты смотришь не него, разговариваешь, злишься, целуешь и т.д., и т.п. Ты отыгрываешь свою сцену, все вокруг делают свою работу, и ты идёшь домой. Но ничего особенного не происходит. Ты проговариваешь свои реплики, но диалог мёртв. Ты играешь сцену, но в ней нет жизни. Иногда случается и такое.

Когда Гейл познакомился с Рэнди, то сразу подумал, что как раз так всё и будет. Точнее, не будет ничего. Потому что Рэнди должен был играть Джастина, а Джастин в понимании Гейла выглядит иначе. Не то чтобы Гейл особенно много задумывался о предстоящих пробах и образах героев, это если по-честному. Он вообще не из тех, кто проводит много времени в подобных раздумьях. Но вот если бы он это сделал, то ни за что не представил бы кого-то такого. Слишком интеллектуал. В очках, овеянный эдаким флёром утончённости. Серьёзный и чуть раздражённый. Да у него на лице написано, сколько книг он прочитал, а точнее, проштудировал от корки до корки. Не гей в плане «вау, какая я королева!», но всё-таки достаточно гей, спасибо большое. Чуть манерный. Чуть женственный. С выражением лица, которое прямо-таки кричит: «Ты слишком гетеросексуален для этой роли, я это знаю, потому что я-то не такой». Рэнди оценил его не слишком высоко, и Гейл это почувствовал. Напряжение в воздухе: «Ой, ё!».

Они вежливо обменялись рукопожатием, и Гейл подумал: «Плохо дело». Потому что он ну никак не мог себе представить после холодного рукопожатия слишком серьёзного и воспитанного Рэнди, как этот Рэнди будет симулировать оргазмы и жаркий анальный секс до рассвета. Дважды «ой, ё!».

Так что он решил, что искры не будет. Между ними на экране просто не будет того, что некоторые назвали бы химией , а Гейл даже и не знал, как обозвать. Конечно, они будут делать свою работу, но искры не будет. И в результате серию они похерят, а Гейл снова пополнит ряды безработных актёров.

В который уже раз в своей жизни он ошибся.

Химия

Ошибся он по полной программе. Ошибся так, как только он умел ошибаться. Потому что, когда настало время читки и первой репетиции, произошла любопытная вещь. Рэнди, заявив: «Подождите», положил свою копию сценария на стол, туда же легли и очки. А точнее, легли они на сценарий, который пестрел галочками, сносками и пометками.
(Не то чтобы это было особенно важным, но в копии Гейла ни одной пометки не наблюдалось. Там присутствовали кофейные пятна, а это, согласитесь, не одно и то же. В противоположность копии Рэнди, его сценарий был мятым. Гейлу стало стыдно; затем он подумал, что чувствует себя глупо, сравнивая такие вещи, а потом разозлился из-за того, что почувствовал себя глупцом).
Но тут Рэнди посмотрел на него, и он забыл обо всем: о злости, о комплексах, о глупости. Потому что Рэнди снял очки и пропал. Вот прямо там, посреди репетиционной, и пропал. Полностью скрылся от режиссера, от Гейла, от всего мира. У него изменилось выражение глаз. Выражение глаз, да будь оно неладно, изменилось! Он вмиг стал младше и превратился в шестнадцатилетнего подростка, который стоит на углу и ждёт, что кто-нибудь отведёт его к себе домой. Его глаза уже не твердили: «Интеллектуал, женственный и серьёзный». Они говорили: «Мне страшно, я возбуждён, трахни меня».

И вот там, в заснеженном Торонто, когда Рэнди исчез, Гейл заметил, что улыбается, — и исчез вместе с ним. Энергетика Брайана Кинни завибрировала в нём как никогда отчётливо, внятно и отчётливо , произнося: «Я тебя живьём съем. Трахну так, что мало не покажется».

Да, скорее всего, именно тогда он впервые услышал своего внутреннего Брайана Кинни. Внятно и отчётливо.

Носки

После той репетиции было ещё множество других, часы и часы съёмок пилотной серии, споры с режиссером и продюсерами. Бессонные ночи, различные варианты грима; на Гейле перепробовали столько способов укладки и стрижки, что ему стало казаться, будто у него намного больше волос, чем думалось раньше. Ему пришлось учиться говорить в декорациях «Вавилона», в то время как статисты танцевали под несуществующую музыку. И это было совсем не просто, потому что надо притворяться, будто кричишь, хотя на самом деле просто говоришь. Но у него получилось. Получилось и это, и танцевать без музыки, выживать в первые недели пребывания на съёмочной площадке, слушать Брайана внутри себя всё это время, получилось не просрать свой шанс — и, наконец, у него получилось достаточно правдоподобно имитировать секс с мужиками.
Это было частью персонажа. А точнее сказать, это было основополагающей частью его персонажа. Целоваться, как сам дьявол-искуситель, трахаться так, будто в этом заключается сама жизнь. Естественно, не обошлось без пары (на самом-то деле, без пары дюжин) неловких моментов. Но они всё обсуждали, они говорили об этом, работали над этим, вели себя как профессионалы. Потому что когда тебе выпадает такой шанс, если ты хороший актёр, то вцепляешься в него зубами и готов пожертвовать всем, лишь бы не упустить.

— Ты когда-нибудь был в более неловкой ситуации?

Они лежат, обнажённые, посреди съёмочной площадке. Сцена «Джастин кончает на чёрные простыни Брайана»[i] в N-дцатый, они сами уже не помнят какой, раз, отснята. Рэнди надолго задумывается, прежде чем ответить.

— В первый раз, когда мне в какой-то школьной постановке нужно было поцеловать девочку, я так разнервничался, что прикусил ей губу до крови. Сейчас на мне из одежды один носок, и тот надет отнюдь не на ногу. Какой из этих эпизодов тебе кажется более неловким?

— Тот, с девчонкой, двух мнений быть не может, — смеётся Гейл. — По сравнению с таким сейчас всё просто супер.

Постепенно Гейл смиряется с неловкостью обнажёнки и смущающими сценами и — а вы что думали? — со временем он свыкается с носками, один из которых он натягивает далеко не на ногу.

Во время интервью его часто спрашивают, кто из коллег повлиял на него в большей степени, и он неизменно отвечает: «Рэнди Харрисон». Рэнди Харрисон, который постоянно рядом, обнажённый большую часть времени, рядом с самого начала и потом… на каждом шагу этого пути. Когда они познакомились, он решил, что Рэнди сложный человек, но Гейл умел всё упрощать.

Он не помнит, в какой момент Рэнди перестал ему не нравиться. Возможно, в начале, самом начале.


Момент

Рэнди в точности помнит тот день, когда понял, что Гейл не тормоз. Был май, и стояла жара. Потом он иногда ловил себя на мысли, что хочет рассказать о том, что произошло в тот день, но поделиться не с кем. Потому что поделиться этим значит и признаться в том, что считал, будто Гейл немного медленно соображает. А Рэнди не особенно гордится этим.
Они болтали во время одного из многочисленных технических перерывов, это была обычная беседа о том о сём. Он не помнит, как речь зашла о [i]методе . На съёмках частенько приходится коротать часы в ожидании и как-то убивать время, так что разговор об этом мог зайти в любой момент, и причиной тому было спасение от скуки. Они обсуждали различия между телевидением и Театром, говорили об Аль Пачино и постепенно перешли к излюбленной для всех актёров теме.
То бишь, они стали говорить о себе. А точнее, Рэнди стал говорить о себе и своей потребности записывать буквально ВСЁ о персонаже, которого ему предстоит играть.
— А всё — это сколько? — поинтересовался Гейл.
— Я исписал тридцать страниц, пока готовился к последним пробам на роль Джастина.
На лице Гейла отразилось такое удивление, которое Рэнди не удалось бы изобразить даже после всех курсов актёрского мастерства в мире.
— Тридцать страниц от руки?
Рэнди рассмеялся от души. А потом Гейл рассказал ему о своём методе. Разумеется, никакими тридцатью страницами тут и не пахло.
— Я даже и печатать-то не особо умею, — пожав плечами.
Итак, он рассказал о своей системе. Своём методе актёрской игры. Гейл не называл это ни «мой метод», ни «моя система». Он называл это «то, что я делаю».
— В общих чертах, то, что я делаю, — сказал он, — это выбираю определённый момент из жизни. Понимаешь? Жизни персонажа. И использую этот момент. Понимаешь? Когда хочу… когда надо вернуться к образу. Это должен быть такой…подходящий, стоящий момент.

На Рэнди очки, за которыми скрывался пытливый взгляд серьёзных глаз. Ему хотелось знать больше, и Гейл не подкачал. Уж поверьте. Скупыми словами, всего лишь в нескольких фразах он нарисовал цельный портрет Брайана Кинни. Он буквально препарировал его на глазах у Рэнди. И в то мгновение Рэнди отринул все мысли о том, хороша или плоха была идея пригласить на главную роль гетеросексуала. Вдруг он осознал, что по-настоящему благодарен за то, что работает с Гейлом.
«Я ясно вижу , — сказал Гейл, — как Брайан в первый раз трахнул мужика». Тот самый момент

Он настолько ясно отпечатался в воображении Гейла, столько раз представлялся ему, что Гейл иногда удивляется, вспоминая: они ведь этого никогда не снимали. На самом деле этого никогда не происходило, ну, кроме как в его воображении. Но там этот эпизод существует, Гейл знает его текстуру, каков он на ощупь, мельчайшие детали, всю сочность красок. И именно таким, каким он существует в воображении, Гейл описывает этот момент Рэнди.

Брайану пятнадцать, и он находится в незнакомой комнате, где явственно пахнет средством для мытья полов. Стоит ноябрь, три утра. Вместе с Брайаном в комнате находится парень, хозяин дома. Он старше Кинни, которому только пятнадцать, для которого пока не настала пора бунтарства, который ещё не восставал против родителей и который до сих пор посещает мессу. Но скоро, очень скоро этому придёт конец. Суббота? Раннее утро, когда суббота перетекает в воскресенье; и этот тип, который хочет трахнуть его в задницу. Гейл довольно подробно всё описывает, и когда произносит: «…хочет трахнуть его в задницу», то ощущает волну жара в основании шеи. Неловко — а вы что думали? Гейл не так уж много знает об особенностях анального секса, и Рэнди слишком пристально не него смотрит. Гейл чувствует, что его изучают и оценивают, и он не знает, каков будет вердикт. Есть в Рэнди что-то, что немного его пугает. Достаточно сильно пугает.
Он уделяет много времени деталям. Он рассказывает, что Брайану не особенно хотелось там оставаться, потому что тот тип не больно ему нравится, но и уходить он не собирался, так как за стенами этой комнаты тоже нет ничего, что бы могло его заинтересовать. Он сам не знает, чего ему хочется. С этим парнем секс у него был далеко не в первый раз, да и сам парень у него далеко не первый. И вдруг, повинуясь какому-то неведомому импульсу, он решает, что сегодня всё изменится. Он изменит всё. Свою жизнь. И ещё что-то должно измениться. Что — он сам пока не знает, и тут он перевернул этого парня лицом вниз и, сам ещё не очень хорошо понимая, что делает, в первый раз в жизни трахнул мужика.
Там было зеркало. Перед кроватью. Уродливый обшарпанный туалетный столик с мутным запылённым зеркалом. И в этом зеркале Брайан увидел своё отражение. То, как он трахается. И это был первый раз, когда он действительно видел себя. Это был не тот, на протяжении пятнадцати лет навязываемый родителями, образ. Он увидел себя таким, каким бы мог стать. Он увидел себя мокрым от пота, контролирующим свои движения, свою жизнь. Сексуальным и сильным, способным добиться любой грёбаной цели, которую только поставит перед собой. Он почувствовал, что сможет покорить весь мир, и тут же спросил сам себя, а настолько ли интересен этот самый мир, чтобы удостаивать его своего внимания.
В том зеркале Брайан Кинни увидел того, кем ему предстояло стать, и он влюбился в этот образ. Он поклялся воссоздать его, будто речь шла о рекламном плакате, глядя на который все смогут его оценить и возжелать. И через их алчущие взгляды он сможет поверить сам в себя. А потом он поклялся не облажаться, поймать за задницу самого Господа Бога, послать родителей куда подальше, а заодно и тех, кто в будущем посмеет попытаться убедить его в том, что он не останется навсегда таким… молодым… вечным. Потому что он будет именно таким, и он покажет им всем, кем является на самом деле. Бессмертным.
Когда он замолкает, Рэнди некоторое время не произносит ни слова. Теперь Гейл знает, как себя чувствует насекомое под микроскопом.
— Я вижу этот момент. И когда мне нужна энергия Брайана, то я вызываю его в памяти. И Брайан каждый раз является. Я не знаю, если… да ладно, сам знаешь… Вот, собственно, и всё, что я делаю.
Он пожимает плечами и боится сделать вдох, пока Рэнди встаёт и произносит те пять слов, в которых проскальзывает лёгкий намёк на восхищение. Они уже несколько месяцев в Торонто, и это первый раз, когда Гейл чувствует, что Рэнди Харрисон впускает его в клуб избранных, которых он считает достойными своего уважения.
— Это действительно хороший момент, Гейл.
Он чувствует, что краснеет.