Его звали Зима

[stervaN]

Это даже не фанфик, это художественная зарисовка. Здесь нет безумной страсти, зато здесь есть щемящая нежность и философская подоплека. Сохраняю больше для себя, чтобы не потерять такую качественную вещь, но может кого-то еще заинтересует эта трогательная сказка.

Автор: KoriTora
Название: Его звали Зима
Рейтинг: pg-13
Пейринг: намек на гет, омп/омп
Жанр: ангст, романс, фэнтази (хотя скорее притча)
Размер: мини, даже драббл
Статус: закончен

ссылка slashyaoi.borda.ru/?1-10-0-00001044-000-0-0-126...

Его звали Зима.
Глаза у него были льдисто-серые, и волосы черные с сединой, словно подернувшийся пеплом уголь. Кожа у него была белая с синими дорожками вен, а губы у него были такие же как и у всех мальчишек - обветренные и сухие. Ну и да, он не был толстым добродушным стариком, на зимний праздник приносящим вам подарок. Он был хрупким, словно обледеневшая стрелка сухого камыша, мальчишкой, и, говорили, будто он приносит смерть.
Он жил в заснеженном лесу, но не имел своего дома, постоянно перебираясь по чужим берлогам, норам и избушкам. Звери и редкие лесные люди относились к нему, найденышу, с заботой, но сам он сторожился оставаться в тепле подолгу, все время кутаясь в свою серебряную шубку. Бывало, даже, он и вовсе оставался ночевать под торжественным, словно черный с узорами серых туч мрамор, небом, устроившись под пологом еловых лап на мягкой перине снежного сугроба.
Он не скучал. У него каждый день бывало много важной работы, даже слишком много. Заковывая льдом озера и укутывая снегом поля и города, он был так занят, что не всегда и не повсюду успевал, реже всего заглядывая в города. Тому была причина.
Зима любил бывать в больших красивых городах, с домами, выглядящими словно сосульки, растущие наоборот, с машинами, быстрыми как его ветра в вымороженной до смерти степи, с расцвеченными разноцветными огнями витринами и окнами. Ах, эти окна! Он никогда не мог остановиться, задерживался, чтобы тоже хоть немного развеяться, порукодельничать, и тоже начинал расписывать стекла домов узорами. Он мог так проводить целые дни, забыв серьезную работу, и тогда метели разбредались кто куда, медведи просыпались ото сна, мерзли озимые в полях... Зима был добрым. Поэтому, не сделав все дела, в город на развлечение явиться не спешил. Но, уж, исполнив свою службу, непременно бежал к самым заветным из окошек, из тех, что были изнутри залеплены бумажными снежинками и с самой осени в веселых огоньках.
Бывало, правда, окна не давались. Люди учились делать окна, на которых лед не задерживался, плакал, таял, лился, и таких окон становилось больше, больше... Зима вздыхал, но не сердился. Бродил по улицам - тут тоже было дело, сгонял собак в дружные стаи, а котов гнал в теплые подвалы, дул на ручки хорошеньким девчушкам, чтобы тут же нашелся парень, чтобы отогреть их, укутывал морозом тех, кто, как и он, любил спать на снегу. Нет, он, конечно, прекрасно знал, что они больше не проснутся, но что такого? Он однажды тоже заснет и не проснется, и не станет грустить ни о себе, и ни о них. Если заснули, стало быть - хотели...

Но как-то раз Зима заколебался. Это случилось с ним в начале декабря.
Она еще была очень горячей. И у нее, как в старой сказке, были спички и даже деньги - очень мало, но хоть сколько-то. Ей дал один прохожий, хотя она и не просила, но люди добры к найденышам. Она не знала, кто она и у нее, как у Зимы, не было дома. Правда, она это рассказывать не стала, а Зима не спрашивал. Просто залюбовался.

У нее были рыжие волосы как солнышко - холодное зимнее солнышко, такое красное, красивое по зорьке. Глаза у нее были карие, такого темного цвета как кора лесная, омытая дождем... И у нее была жалобная, ласковая улыбка, такая теплая, что Зима понял - уж она-то хотела бы проснуться на рассвете. Так что он начал просто наблюдать.

Она, действительно, пыталась продержаться. Спряталась в тихом дворике, поближе к теплой стенке какой-то бойлерной и разожгла костер и найденных на близлежащей свалке книг и деревянных ящиков. Горело просто ужасно, ей пришлось спалить полкоробка своих несчастных спичек, пока хоть что-нибудь затлело. По щекам ее текли жаркие слезки. Ей казалось, что Зима смеется над неумехой, ждет, пока она ослабнет, а как только, она отчается и ляжет на асфальт, схватит ее и проберется под одежду прошьет девичье тело сотней тысяч льдистых иголочек и сделает своей.
Она, конечно же, была права. Зима и правда, ждал, когда она слишком ослабнет и ему придется согреть ее так как умеет он.
Она, однако, не хотела умирать. Когда костер в очередной раз потух, она пошла на площадь и купила на свои деньги самую дешевую теплую булочку, пластиковый стаканчик сладкого обжигающего чая, и дополнительный коробок спичек. Ни на что другое денег у девчонки не хватило. Зима вздохнул: чай - это не надолго.
Она выпила чай, вытерла нос салфеточкой от пирожка, который съела в одно мгновение, похлопала себя по бледным щечкам, улыбнулась и пошла в центр холодной площади. Достала свой коробок и закричала: "Эй, купите спичку! Кому спасение души? Купите спичку! Спасите девочку со спичками! Спасите, ну неужели вы все детство не мечтали? Спасите сказку, эй! Купите спичку!".
Она кричала весело и громко, а по щекам текли жаркие слезы, и ей никто не верил, потому что - ну разве может солнышко замерзнуть? Наверное, ей просто нужны деньги. Наверное, она слегка пьяна. Наверное, она просто рекламный агент - так говорили эти люди, ни мало не желавшие ей зла.
Зима вздохнул. Он бы купил у нее спички, но ему нечем было заплатить, кроме алмазов льда и зимних звезд.
Она смогла продать несколько спичек. Она не назначала цену и хватило ей лишь на тот же самый чай. Она уже не плакала, но и не улыбалась. Спускалась ночь.
Зима тогда решил помочь ей как умеет. Защипал ей щечки, прихватил за нос, погладил по коленкам, подышал на нежные ступни в легких сапожках. Она вся задрожала на ветру, обняв себя руками, а Зима красиво уложил ей волосы и шире распахнул плащик у коленок. А потом выбрал самого жаркого прохожего, похожего немножко на медведя, одетого в грубую куртку из отличной овечьей шкуры, и велел ветрам толкать его в сторону девушки. Казалось, тому не было дела до нее, но Зима знал, что если девушка останется на улице сегодня, ему придется самому ее согреть - пусть лучше это сделает прохожий. Он укусил прохожего за нос в бессильной ревности - уж больно хороша была девчонка, заколол иголками мороза его руки, подул холодными ветрами в его сердце - обычно, когда он так делал, люди искали хоть кого-нибудь, к кому можно прижаться и погреться у огня... Прохожий тоже захотел погреться, и, как и уговаривал Зима, взглянул на девушку и что-то ей сказал.
Девчонка разрумянилась от гнева, немедленно став еще краше, отступила, ударила ладонью с алыми ногтями прохожего по грубому лицу, и побежала к своей бойлерной. Прохожий хотел было последовать за ней, но его вдруг взяла ужасная тоска, какая только осенью берет, и он пошел своей дорогой, бормоча себе под нос что-то печальное и злое.
Что ж. Зима пожал плечами. Значит, он ошибся. Девчонке пришло время умирать.
Она стояла прямо на коленях перед своим костром и разжигала его своими спичками. Она больше не мерзла, не дрожала. Она смеялась, словно приняла какое-то решение и пела вполголоса какой-то тихий вальс. Огонь на этот раз зажегся быстро, и она бросила наземь, в первый снег, сырые спички, потом изорвала и кинула в костер все книги, доломав свой ящик, швырнула и его. Зима смотрел, немного отступив - в последний раз он отступал.
Она сняла с себя свой легкий плащик и тоже бросила его в огонь. Она стянула с себя домашней редкой вязки свитерок серо-зеленой грубой пряжи, юбку с узором желтых листьев, и их тоже вручила жадному огню. Костер горел все жарче, искры летели в небо, завиваясь в танце с колючими снежинками Зимы - он подставлял ладони, принимая их обжигающие поцелуи. А потом, раздевшись до нога, она шагнула в этот костер и тот вспыхнул сильнее, и горел, пока она смеялась и плясала - до самого утра.
Красное солнце окрасило покрытый тонким слоем первого снега городской асфальт. Зима поднялся - он всю ночь проплакал над остывающими углями, и мерным шагом отправился домой, тихо горюя, о том, что, как бы он не задерживался он из года в год, страшась явиться в город, ей все равно необходимо умирать. И как ни жги костры на радость вьюге, а Осень и Зима не будут вместе.

И только коробок обычных спичек Зима зачем-то прихватил с собой.



***


Рыба билась об лед, изо всех сил пытаясь добраться до вмерзшей в него букашки. Жук, красивый большой и живой, шевелил лапками, осваиваясь в заключении тесного кармана, что образовался вокруг него в прозрачной толще льда, пока бедняга спал. Рыба снова и снова разевала рот, пытаясь ухватить его, но только снова и снова натыкалась на шероховатую поверхность его тюрьмы. Казалось, что она обсасывает леденец, будто ребенок.
Зима смешливо сморщил нос и бледно улыбнулся.
Здесь был его "секретик". Он совсем мальчишкой, сразу же после смерти Осени пришел сюда, на это озерцо, и заморозил самое прекрасное, что здесь нашел - и спящего жука, и лягушонка, и листок кувшинки, и длинные травинки. И когда ему было тоскливо, приходил, и тихо любовался спящей жизнью и вечной зеленью - совсем иной, чем та, еловая, колючая... ему порой страшно хотелось разморозить лягушонка или коснуться нежной зелени травы, но его ласка несла смерть всему живому и он об этом помнил. Потому он просто любовался этим своим сокровищем, сверкающим в убогой белизне как драгоценности.
Но кто-то разбудил жука сегодня.
Зима нахмурился. Букашка не сумеет выбраться изо льда, а если отпустить - не выживет. Зима пожал плечами, лег на живот, прямо на лед, вглядываясь в почти промерзший водоем. Жук плавал в лужице внутри своей хрустальной капсулы. Зима немного воровато оглянулся. Если дунуть, весь водоем промерзнет насквозь, жалко рыбу. Зима смущенно шмыгнул носом и - лизнул. Лед был с железным привкусом и почему-то вообще без тины в послевкусии. Зима прижмурился - лёд оказался вкусным. Провел всем языком, словно малыш, потом еще раз... Капсула сужалась, слой твердой корки в озерце стал толще. Жук прекратил возню впадая в спячку, рыба разочарованно нырнула в глубину. Зима вздохнул. Потом поднялся на ноги.
Все детское исчезло из него. Юноша, худощавый и проворный, как отощавший переярок, потянулся, передернул плечами, всколыхнув подол тяжелой серой шубы. Он носил ее распахнутой, не закрывая белой как снег груди с яркими бусинами вечно напряженных от холода мальчишеских сосков, красных, как ягоды рябины. Зима прищурился. В лесу чужой. Горячий. Зима приподнял голову. Его, всегда гревшегося в снегу, впервые в жизни пробрала краткая дрожь. Здесь он хозяин, здесь все и вся принадлежит ему. Медведь в берлоге и лиса в норе, ведьма в избушке, егеря в засаде - здесь все его. Откуда здесь - чужой?
Зима сердился и боялся.
Выл холодный ветер.
Был самый ветренный месяц зимы - февраль.


***

Он лежал на снегу, полуголый, замерзший, измученный и жалкий, словно выпавший из гнезда птенец. У него были длинные волосы цветом напоминавшие бледное золото стылого зимнего солнца, и совершенно голубые губы. Он был одет в легкую замшевую куртку и вышитые белыми цветами джинсы. Он был жив.
Зима смотрел на него долго, долго. Его можно было укутать снегом и забыть, как он поступал с каждым. Уже утром этот нелепый парень будет мертв. Зима поднялся и позвал к себе оленя. Недалеко стоит пустующий уже несколько лет отшельнический скит. Там его можно будет отогреть иначе, нежели жарким поцелуем смерти. Хозяин леса уложил найденыша на спину зверю и повел их за собой. В кармане шубы он нашарил спички...

Огонь пылал во всю. Зима не знал, как смог разжечь его -это было непросто, но это все равно не помогло. Горели в печке шишки и сырые ветки, тлели книги, которыми так дорожил отшельник, и до которых Зиме н было дела. Дымок был ароматным и приятно щекотал ноздри. Стало жарко. Зима сбросил с себя роскошную свою серую шубу и накрыл ей парня, избавленного перед тем от своего, насквозь промокшего наряда. Тот дрожал и явно, не собирался успокаиваться. Что ж...
Зима позвал. Пришел песец. Пришли лиса и волк. Чуть погодя явился снежный барс и стал тереться о его ноги, но не получил искомого внимания - Зиме было не до того. Хозяин леса приказал зверям залечь рядом с найденышем и греть его теплом пушистых тел, а сам ушел, так и не удосужившись взять шубу.
Спустились сумерки. Снег стал цвета индиго. Наст стал еще более твердым под ногами, а там, где проходил хозяин леса, смерзался вовсе. Птицы, отдавая свой ужин, сетовали на судьбу, но было еще рано что-то менять, так что Зима лишь поблагодарил и возвратился в тесную избушку.
Барс встретил старательным мурчанием, лиса - громким "апчхи", волк - озабоченно мотнувшимся хвостом и настороженным ворчанием. Писец же просто спал, свернувшись в ногах парня. Парень дрожал в ознобе. Парню было плохо.
Зима засуетился. Как же неудобно... наверное, следовало бы к ведьме отнести. Он обжигается сто раз пока доводит воду до кипения. Бросает в воду корешки растений и гости мерзлых ягод. Кипятит, вдыхая терпкий запах. Ему жарко, а вот найденыш на своей жесткой лежанке дрожит от холода и мечется в бреду. Зима присаживается с ним рядом, наблюдает. Губы уже не синие, но все же... А он красивый. Чистой, свежей красотой. Ничего лишнего в нем нет, странно сказать, но он уместно смотрится здесь, в этой старой келье - в чертах его лица, простых, каких-то аскетичных тоже дрожит болезненная святость, почти скорбь, легко переходящая в экстаз... Зима мотнул, поймав себя на этой мысли, головой. О чем он думает? Какой экстаз? Религиозный? Он почему-то вспомнил про людскую Пасху... Вздохнул - вот уж о чем не стоит думать, поднялся, очень осторожно налил в чашку целебный свой отвар.
Он колебался целую минуту, а после все же отпил - очень осторожно, - горячего напитка. Скривился - кисло, бросил в него меду, немного помешал. Поить спящего парня было трудно. Во-первых, чашка обжигала пальцы. Во-вторых, пришлось обнять его за плечи и прижать к себе, что тоже не было приятно - болящий весь горел. И, наконец, больной проснулся.
Он открыл глаза и Зимы дыхание перехватило - до того они были зелеными, совсем как та трава, что мерзла в его тайном озерце. И у него была чудесная улыбка.
- Ты кто? - выдохнул парень, кое как прокашлявшись от первого глотка отвара.
- Айс, - сказал Зима. - А ты кто?
- Я... не помню...
Парень попытался нахмуриться, но получилось плохо. Лицо его было расслабленно от жара, найденыша клонило снова в сон - теперь простой целебный сон.
- Что это? Вкусно.
- Рябина, мед, - Зима пытался отстраниться, но напрасно. Парень цеплялся за него, похоже, сам, не сознавая этого.
- Наверно, я брежу, да? Я же замерз. Таких красивых не бывает, - шептал парень, сонно и сладко, с придыханием.
- А завтра я принесу тебе морошки, - невпопад сказал растерянный Зима.
- Не помню, кто, - уже во сне досадливо вздохнул найденыш, и затих, обняв обеими руками руку Айса.
- Я назову тебя Подснежник, - сказал Айс.

Он проснулся всего на мгновение, на рассвете. Ему было жарко, вокруг спали звери, и золотоволосая бедовая головушка лежала на его голой груди. Зима не отстранился, только стер со своего белого лба прозрачный пот. Где-то в лесу с одной из многочисленных сосулек упала капля. И еще одна.


***

Подснежник выздоравливал на радость Зиме, назвавшемуся Айсом, еще долго.
Торопился, спешил куда-то, ничего не объясняя, впрочем, Зима не спрашивал.
Поутру он разводил скудный огонь, расходуя по спичке в день, не доверяя этой ценности Подснежнику. Звери носили для болящего немногое, что можно было отыскать в зимнем лесу, и парень с удовольствием вгрызался в сухие яблоки и жесткое мясо подбитого волком оленя. Зима скроил и сшил из шкуры этого оленя сапоги для гостя, чтобы тот больше не простыл в своей легкой обувке. Исколол все пальцы шилом из рыбьей косточки - до крови. Кровь падала на белый снег, Зима заворожено смотрел на алые цветы, пока Подснежник не отыскал его, и не перевязал, сначала облизнув каждый из тонких раненных пальцев.
- Ты пахнешь хвоей, - улыбнулся он. - На вкус железо и кедровые орехи.
Зима смущенно попытался отнять руку, но гость не отпустил ее, пока не завершил свое лечение. Он очень быстро понял, что Зима ни в чем не может отказать ему и собирался, кажется, воспользоваться этим. Зима прятал глаза и улыбался, поймав очередной лукавый взгляд - но твердо отводил настойчивые руки. Эти руки были горячими, но все еще слабы.
- Рано, - сказал Зима однажды и Подснежник покорился, хоть и не знал, чего им нужно ждать.
Подснежник спешил выздороветь, но продвигался к этой цели постепенно, с упорством пробивающего корку старого льда весеннего ростка. Он каждый день, собрав призрачные силенки, поднимался и выползал из кельи. На крыльцо, к промерзшему колодцу, до калитки. Ему было ужасно тяжело раскидывать ногами рыхлый снег, проламывая наст - Зима тропинок не расчищал, легко ступая по тончайшим льдинкам, которые под ним смерзались крепче. На третий день он пожалел парнишку, так что утром снега изрядно поубавилось и даже потекли невразумительные ручейки. У Айса пару раз кольнуло сердце, но все же он не стал наметать снег, ему хотелось видеть Подснежника счастливым.
А Подснежник воспринял оттепель с таким детским восторгом, что Зима полдня ходил с растерянной улыбкой, вспоминая, как парень, вылезший погреться под лучи обманчивого солнышка, свистел что-то о старом пне в весенний день и мастерил ладный скворечник. Постепенно он оправлялся и в его движениях теперь сквозила грация и сила, гибкость фигуры позволяла пареньку даже на крышу забираться, с тем, чтобы чинить старое-старое брошенное гнездо - и Зима был уверен, что теперь в это гнездо вернутся аисты, и был этому рад. Он вообще был рад тому, что теперь есть кто-то, кто может позаботиться о лесе вместо него - пусть и не так как он.
Хозяин леса стал всерьез болеть. Подснежник волновался.
Когда Зима, уставший от трудов - укутывать озимые в полях было все тяжелее, как-то присел с ним рядом, парень было сгреб его за плечи, да тут же отпустил:
- Замерз-то как, совсем ледышка! - молвил он, как будто лишь сейчас заметил, что у Айса кожа холодная, и повел Зиму в избу, где оный был усажен у огня, укрыт пахнущей чем-то необычным, волшебным, горько-сладким, свежим, куртку...
Подснежник растирал его ладони, грел их дыханием и что-то говорил. Зима пытался отстраниться, но не мог - его тянуло ближе в эти руки, к тому же накатила слабость, как всегда рядом с найденышем, и, кроме прочего, его сморило жаром, было непривычно, невыносимо жарко. На секунду Айс прислонился к крепкому плечу прохладным лбом - сам он день ото дня все истончался, вынужденный жить в тепле, каждое утро доставать из своей шубы тот коробок старинных спичек, разжигая огонь для гостя. И Подснежник замер, поглаживая волосы, в которых недавно стало убавляться седины.
В тот миг он понял, что, наверное, теперь хозяин леса, наконец, позволит... С черных волос упала шапочка и губы, горячие и властные, накрыли покорно растворившиеся губы.
Первого поцелуя Айс потом не помнил, но в этот день вернулись в лес грачи.


***

Подснежник расцветал. Если Зима раньше считал, что у него волшебные глаза, то ныне эта колдовская зелень омутом тянула Зиму в небытие, в безмыслие - и в ласку, которой были полны эти удивительные, будто бы кошачие зрачки. И да... Зима нашел кошку с котятами в сарае. Так и не смог понять, откуда они там...
Белое золото волос Подснежника теперь стало сусальным и сияло так, что Айс со смехом закрывал глаза рукой, а тот в отместку щекотал его бледную кожу кончиками шелковых локонов - пусть кожа раздражалась и темнела, Подснежник этого не замечал, а Айс уже смирился - вместе им не быть. Хотя и больно было от того как быстро чернеет сне под окнами избушки.
Айс целовал веснушки на лице найденыша, и на широких плечах его, и на спине - пока Подснежник не сжимал его в объятиях, затягивая в омут своих глаз.
Айс прижимался к нему ночью, но тянул, все время отстраняясь когда губы Подснежника внезапно становились слишком настойчивыми. Он хотел, хотел! Но он хотел ну хоть еще немного, ну день, ну два!..

Подснежник не сердился.
- Ты болен, - говорил он, хмурясь и целуя тонкие до прозрачности руки хозяина, - Это все холод. Проклятая зима...
- Разве зимой, - тоскливо шептал Айс на это, - не красиво?
- Красиво, - соглашался парень, - но мертво, все умирает в это время. Подожди, все будет хорошо, я обещаю! Скоро тепло, скоро весна, будет полегче.
- Конечно, - соглашался Айс, - только останься, останься здесь, в лесу, здесь хорошо.
- Ты же не знаешь даже, кто я, - опускал глаза Подснежник.
Сам он уже давно об этом вспомнил.
- Конечно, знаю, ты моя весна, - смеялся серебристым пением капели слабеющий Зима и целовал, изо всех сил, со всей любовью целовал горячие и гибельные губы.



***

Пасха в этом году была холодной. На Пасху шелковой скатеркой лежал снег.
Зима свернулся на полу у очага, бессильно кутаясь в свою белую шубу. Его отчаянно трясло, он страшно мерз.
Подснежник сгинул вот уже неделю тому назад. Исчез, не попрощался, не оглянулся, ничего. Куда? Зачем?
Зима облизнул губы, попытался дотянутся до чашки с приторным рябиновым отваром. Чашка упала на пол рядом с ним, посыпался колотый лед. Зима заплакал. Слезы его смерзались в льдинки, осыпались на пол с печальным звоном. Было больно.
Зима жалел, что не сказал ему. Но как было сказать - сперва, когда, Весна поторопился и явился раньше положенного сроку, чуть не околев от холода в зимнем лесу. А после, когда выхаживал хрупкий цветок Подснежника, который верил ему, и тянулся, отогретый под снеговой периной? А потом, когда Подснежник сказал, признался в том, что должен убить Зиму, не понимая, кому это говорит... Зима прижался ближе и заснул. Когда проснулся, то его Весна уже ушел искать врага, а Айсу было так холодно, впервые за всю жизнь и он был весь седой.
Куда ушел? ..
Зима лежал, устало вспоминая жаркие руки. У него не получилось разжечь огня. От Осени осталась жалкая пара спичек. Это плохо...
Если Весна будет бродить по свету незнамо где, то кто прикончит Зиму? Кто даст природе снова расцвести? Кто пустит в мир новые жизни? Вот тогда, и вправду же любовь Зимы станет смертельна...
Айсу был известен только один способ. Из последних сил он поднялся на локтях. Было так страшно... Больше не целовать лукавых губ...
Взял коробок. Разворошил очередную книгу, мельком прочел: "изнемогаю от любви к возлюбленному моему", - и чиркнул спичкой. Осень сама сгорела в том костре, без его помощи, значит, он тоже сможет...
Спичка сломалась. Айс упал без сил и пролежал до следующей ночи. Было больно.


***

Весна шел по лесу. К нему ласкались звери, птицы слетали со своих ветвей, садились на руки и плечи, пели песни. Деревья оживали рядом с ним, он чувствовал бурление их соков. Снег таял под его ногами. Но Весна не шел с победой. Он бежал из леса.
Метелью зарастал пройденный путь, укутывая в колкую порошу парную землю. Белым, белым пеплом, кислотным холодом снег разъедал первую жизнь - самые нежные травинки и ростки, снег забивался в пазухи уже почти раскрывшихся смолистых почек... Весна бежал, и каждый его шаг рвал снежные покровы, и он знал, что каждый шаг его по лесу причиняет мучительную боль тому, другому, снежному принцу с серыми глазами, с губами, алыми как зимняя заря. Весна безвольно опустился на колени, когда путь заступила тощая брюхатая волчица. Детенышам нужно тепло. Им нужен корм. Зима убьет их...
"Разве не красиво?"
Очень красиво... Будущая мать взглянула на него и пошла мимо, как будто зная, что Весна ей не поможет. Весна поднялся и пошел вперед.
Когда он понял, кто хозяин дома? Точнее, кто хозяин леса. Кто такой красивый парень с суровым взглядом, с белоснежной кожей, с синими ручейками венок на руках...
Айс - значит "Лед". Он даже не солгал. Просто Весна искал кого-нибудь другого...
Страшного старика с косматой бородой. Прекрасную и злую бабу с птичьими когтями. Зима - она ведь разная. От года в год. Как и Весна. Как они все.
На этот раз это спокойный статный парень с доверчивой детской улыбкой, и с руками, что убивают милосердно и легко. А он, Весна, два месяца промучил...
Лиса шла рядом с ним довольно долго. Потом коротко тявкнул и повел его к деревне. Был вечер Пасхи. Люди уходили от кладбища, оставив на поживу лисице множество еды. Весна присел между могилами, несмело погладил веточки промокшей вербы, отряхнул их... Нежные почки стали серебриться когда Весна считал себя счастливым, сцеловывая с губ Зимы его улыбки, растапливая лед, сковавший сердце снежного принца - и Зима уже не мог сопротивляться, позволяя почти все...
"Не уходи из леса"...
От него...
Весна вернулся в лес, себя не помня. Он обещал. Но что он обещал? Весна пошел по следу барса и добрался до болот - и небольшому озерца с замерзшей водицей в нем. Да, здесь он все и понял.
Именно здесь увидел пару дней тому назад своего Айса. Как тот целует лед, лижет как олененок соль, тихонько дует, разглядывает с ласковой улыбкой. Зима казался таким юным в тот момент, таким... желанным - разрумянившийся странный, дикий, чуждый, в своей извечной шубке нараспашку.
"Ты с отражением своим целуешься здесь что ли", - Весне было не по себе, - "знаешь, есть сказка о парне с до того холодным сердцем, что никого кроме себя он не любил".
"Нарцисс, - рассеянно откликнулся на это его Айс, - "Я никогда не видел их. Ини растут когда уже сошел последний снег", - он помолчал",- подснежники - красивые цветы".
Весна привык к таким вот недомолвкам, двусмысленностям, бормотанию под нос. Айс часто напевал себе под нос; прекрасно зная, что никто его не слышит, рассказывал печальной красотой пронзающие душу сказки, или рассказывал о своей жизни - очень тихо, громкий Весна не каждый раз мог даже услыхать, а уж тем более понять... Но вот сейчас ему вдруг показалось, что он понял.
"Что ты здесь делаешь?" - спросил тогда Весна, надеясь, что его догадки неверны.
Айс поднял на него чистые льдистые глаза, такие равнодушные на вид.
Айс показал ему. Лягушка, жук и рыба, закованные в лед - кусочек летней жизни, сокровище, хранимое Зимой. Айс не сказал об этом прямо, но Весна был все же не тупицей - лишь рассеян... Весна не захотел поверить. Он схватил парня в объятия и начал целовать, впервые - яростно, впервые - не желая слушать протестов своего спасителя, впервые заламывая ему руки и кусая холодные обветренные губы, впервые пробуждая к жизни - не деревья, не землю и не воду, и не жажду любви в зверях - а жизнь в девственном теле, ведь если это человек, ведь он же должен поддаться так же как и все другие, ведь должна же вскипеть юная кровь, должна же кожа согреться хоть на миг, ну хоть немного! Айс стонал и плакал, и Подснежник собирал губами его слезы до тех пор, пока они не стали жаркими. Не слышал звук капели. Пальцы Весны пробрались под одежду, под белый мех тяжелой мокрой шубы, Весна ласкал любимого, не чуя, как под снегами начинает таять, парить земля, он заставлял белую кожу покрываться мурашками, не зная, что в лесу внезапно начинают просыпаться жуки и бабочки, он целовал, не замечая ничего, кроме того что Айс слабеет с каждым поцелуем, согреваясь... Потом Айс засмеялся и сказал:
- Пойдем домой? - поднялся и пошел, утягивая за собой Весну, и его шуба сползала с белых плеч в алых следах, и его волосы были черны словно распаханное поле...

Дома Весна разжег огонь, чтобы его любимый, наконец, согрелся - сумасшедший, он еще верил в то, что Айс может согреться.
Дома Весна освободил прекрасное белое тело от когда-то роскошных, но давным-давно уж сносившихся одежд. Айс разрешил. Снег в поле начал таять...
Потом Подснежник целовал шею и грудь, расцвечивая метками любви. Айс выгибался, зарывая пальцы в волосы встрепанные, золотистые как солнце. Белки и лисы стали сбрасывать свои серые одеяния, яркими пятнами мелькая в черно белом пейзаже обнажившегося леса.
Весна смелел, закидывая руки любимого себе на плечи, властно раздвигая коленом ноги... Избавлялись от гнета снега ветки, распрямлялись, гордо вздымались ввысь юные клены, соки текли быстрей в стволах берез.
Умелые, длинные пальцы проникали в самую глубь, готовя тело Айса к тому, чтобы он принял в себя жизнь... Айс вскрикивал, покорно раскрываясь - и прорастали семена в бархатной тьме жаждущей жизни, пробудившейся земли.
Весна врывался внутрь как захватчик, Айс позволял, Айс отдавался, весь... Медведи выбирались из берлог, волки сражались за подруг, олени похвалялись ветвистыми рогами, предавалась любви всякая тварь и всякий зверь, а Айс дрожал, сдерживаясь от крика - трещали льды на реках, Айс кричал - взрывались льды и льды влекло течением, сильней которого не знал никто на свете, и Айс тянул, тянул руки к Весне, дрожащий, жаркий, жадный и покорный, и Айс, закрыв глаза, шептал "Красиво!", теряясь в наслаждении и грезах.
Айс засыпал, ослабший от любви. Айс умирал в руках своей Весны. И Весна понял, что наделал. Он еще пытался что-нибудь исправить, объяснить, сказать, кто он такой, почему должен, и как не хочет, как не будет, он уйдет... Зима заснул, не слыша ничего, и, кажется, не собираясь просыпаться.

Весна лежал на берегу, опустив руку в холодную, пахнущую железом воду. Рыба и лягушка, и жук, которого кто-то из них уже, похоже, проглотил... Сокровище, тайное счастье Айса. Если Айс еще задержится на свете, ни один из них не выживет. Весне-то что с того?
Весна рыдал. Дождем плакало небо. Дождь размывал порошу. Под руками Весны земля согрелась. Под руками Весны цвели цветы. Красивые цветы - из-за того, что только их и видел Айс.


***


Зима открыл глаза. Стало теплее. Он потянулся к этому теплу.
- Не надо! - вскрикнул кто-то.
- Холодно, Подснежник...
Его почти не было слышно, но Подснежник недавно научился слушать.
- Я принес... тебе...
Душистые цветы легли рядом с лицом Зимы на стылый пол. Зима вдохнул всем существом их сладкий запах и улыбнулся:
- Холодно... согрей.
- Ты не боишься? - так спросил Весна.
- Боюсь только, как Осень, умереть совсем один... Знаешь, я был в нее влюблен. Хотел спасти ее.
- И что?
- И, не дождавшись от меня помощи, она сама сгорела... Наверное, ей было очень страшно - так, не испытав... Спасибо.
- Айс...
- Согрей меня...
Песец лежал, прижавшись к его боку, грея. Подснежник взял коробок спичек и развел большой костер перед избой. Ему хватило последней спички, чтобы это сделать.
Песец лизал мокрое юное лицо снежного мальчика, словно собака. Плакал дождь. Светило солнце. И Весна поднял тут же прильнувшего к нему зимнего принца.
Песец, линяющий, смешной, тер морду лапой. Весна в последний раз поцеловал красные, словно ягоды рябины, губы - и положил любимого в огонь.

Дождь лил неделю. А потом весна вспыхнула самыми красивыми цветами, какие только мог принести лес.