A hard-on doesn't count as personal growth
Зацепило тем, что мастерски прописаны характеры героев. Мне не очень понравился главный герой, но написано классно. Очень рекомендую)
Автор - Amycus
Глава 1
— Это мальчик или девочка? – спросил Михалыч.
По дорожке к дому шел подросток лет четырнадцати, размахивая тоненькой костлявой ручкой в такт своим шагам. Бедра раскачивались из стороны в сторону, как на подиуме, а сам мальчишка выглядел так, словно только что закончил съемки в молодежном сериале и заскочил домой пообедать. Узкие шортики до колен, обтягивающие бедра, белая майка в обтяжку, такая, что под тканью угадывались соски, часы с широким ремнем, подчеркивающие тонкое запястье. И — эта сраная молодежная мода — немыслимая стрижка с челкой до носа.
— Что молчишь? Тоже понять не можешь? — хохотнул Михалыч. — Вот и я не могу. У самого такое же растет, бесполое.
читать дальше— Здрасьте, — басом поздоровалось бесполое и небрежно приподняло руку, вглядываясь в циферблат.
— Пидорасов развелось, — продолжил любимую тему Михалыч, глядя парнишке в спину. — Это ж Петька Любимов из второго подъезда. С моим балбесом в одном классе учится. Чему их там учат, если все тощие и одеваются как гомосеки?
Олесь отхлебнул пива и подумал, что кому-кому, а Михалычу обсуждать чужой внешний вид не следует. Вечная траурная кайма под ногтями, неаккуратная щетина, пивной животик и майка в пятнах — этот набор никак не тянул на эталон красоты. Себя Олесь тоже красавцем не считал, но он хотя бы был аккуратно одет и относительно привлекателен. По крайней мере, Катя, жена, не жаловалась.
— А у нас на работе тоже один появился, — сказал он неожиданно для самого себя: обычно они с Михалычем трепались ни о чем под пиво, но острых тем не касались — видимо, сосед, как и сам Олесь, чувствовал, что они вряд ли смогут договориться. — Мелкий и вертлявый, постоянно мне на нервы действует. Лет семнадцать, только школу закончил, сын нашего генерального. Учиться, говорит, не хочу. Называйте меня Рос, — Олесь нагнулся и сплюнул на землю.
Обычно такие жесты ему были не свойственны, но рядом с Михалычем в нем поднималось, как ил со дна озера, что-то такое первобытное и быдловатое.
— Пристает? — спросил Михалыч лениво. Ему явно хотелось продолжать осуждать молодежь и сына-оболтуса.
— Нет! Намекает постоянно и подкалывает. Олесь, говорит, такая прелесть, такие реснички длинные, веснушечки. Ненавижу свои веснушки, блять!
— Мужик должен быть пьян, вонюч и волосат, — назидательно сказал Михалыч, почесывая брюхо. — А не педиком каким смотреться. Я своему так и сказал вчера: тебя раньше отпиздили бы в подъезде, кровью бы харкал. Не то, что сейчас. Девки тощие, пацаны на девок похожи. Не то что в наше время…
Наше время, подумал Олесь. Михалыч выглядел на полтинник, хотя был старше всего на десять лет. Общение с ним словно и самого Олеся делало более старым, и забывалось как-то, что недавно праздновали двадцатишестилетие. Это тоже было проблемой.
По всему городу в начале месяца висела реклама гала-концерта одного известного шоумена, они с Олесем были одногодками, и изображение улыбающейся рожи постоянно напоминало, что некоторые в его возрасте деньги лопатой гребут, а он ничего не достиг и вообще чмо.
— А двинуть ему нельзя? – спросил Михалыч, прерывая не самые светлые воспоминания.
— Кому? — очнулся Олесь.
— Сынку этому.
— Как ты себе представляешь? Он же сын генерального.
— Оболтус, — крякнул Михалыч и швырнул бутылку в мусорку, не попал, и она, жалобно звякнув, приземлилась на землю. — Бля. Три года баскетбола, — любимая шутка Михалыча почему-то вызвала раздражение, и Олесь поморщился. — Сходить за добавкой?
— Нет, — он покачал головой, — Катька пилить будет, если на рогах приду.
— Жена должна во всем слушаться мужа! — рявкнул Михалыч, и Олесь тихо хмыкнул: весь двор не раз и не два наблюдал, как благоверная этого сурового русского мужика гоняет его по двору в одних тапочках.
Внезапно захотелось спросить, действительно ли Михалыч такой дебил или просто притворяется.
— А, переживу. Что ты на выходных делаешь?
— В каком смысле? — уточнил Олесь.
— Ну ты с женой? Мы думали на шашлыки съездить. Я такие шашлыки делаю — заебись!
Олесь представил себе рафинированную Катьку рядом с Михалычем и понял, что дружеское общение стоит ограничивать посиделками на лавочке с пивом, иначе деградация не за горами. Впрочем, никаких других друзей у Олеся все равно не было, но лучше уж самому, чем вот так.
— К маме моей едем. На два дня, — соврал он и присвистнул: во двор въехал шикарный "Лендкрузер" со сверкающими черными боками, явно новый.
Район, в котором они жили, был околоцентральным, и здесь как нигде ощущалась классовая разница: в их доме жили и маргиналы вроде Михалыча, и олигархи-лайт. Видимо, "Лендкрузер" был новым приобретением кого-то из этих, модных.
Михалыч повернул голову и неодобрительно цокнул языком.
— О, приехал. Владелец заводов, газет, пароходов. Ну, посмотрим, как он припаркуется.
Его собственная «Лада-Калина» занимала почетное место во дворе, а автомеханика Михалыча знала вся округа: помогал по доброте душевной, измерявшейся либо в литрах, либо в купюрах. В словах соседа была доля истины, потому что дворик был небольшой, а машин много, и баталии за место на парковке порой шли нешуточные. "Лендкрузер" плыл по двору как большой черный пароход, изредка замирая возле свободных мест.
— Что, сука, не выходит каменный цветок? — поржал Михалыч и повернулся к Олесю, подмигивая.
Олесь посмотрел на его рыжеватые брови, на мясистые губы, заросшие седовато-рыжей щетиной, и с трудом сдержал желание скривиться.
Тем временем иномарка, сделав не очень изящный поворот, попыталась примоститься рядом с машиной Михалыча.
— Я... — начал Михалыч, тут его рот вытянулся буквой "О", а звук будто отключили.
"Лендкрузер" попытался въехать задом на свободное место, не рассчитал, водитель попробовал снова, и тут раздался лязг металла, а Михалыч взвыл.
Сначала Олесь не понял, в чем дело, потому что смотрел на рот Михалыча, но обернулся и сразу же мысленно посочувствовал владельцу "Лендкрузера": джип отъехал, и стало понятно, что вот-вот разразится скандал. На любимой "Ладе" соседа не хватало одной фары и был слегка примят бампер.
— Еб. Твою. Мать! — на последнем слове соседа сдуло с лавочки, и он стремительно (если, конечно, можно так сказать о стокилограммовом детине) побежал к "Лендкрузеру", крича по дороге что-то матерное и не поддающееся расшифровке.
Олесь вздохнул, думая о том, что шанс по-тихому сбежать домой откладывается на неопределенное время. Михалычу нужен будет свидетель, Михалычу нужно будет выжрать пару литров пива, чтобы заглушить сердечную тоску по любимой игрушке и так далее. Олесь покачал головой и поплелся следом.
Хозяином «Лендкрузера» оказался очень симпатичный парень примерно одного с Олесем возраста. Весь подтянутый, в дорогой одежде, пахнущий, как парфюмерный магазин. Он снял темные очки и, улыбаясь, смотрел на решительного Михалыча, изъясняющего по большей части матом.
— …ты охуел? – закончил пространную речь о косоруких водилах, которые права покупают, Михалыч, пользуясь любимым приемом всех автовладельцев — психологическим давлением.
— Что вы, — мелодично отозвался виновник волнений.
У Олеся от его голоса внутри что-то сжалось. Он думал, что такие голоса — суть есть компьютерные спецэффекты, а тут по-настоящему, такой тембр, что девки с ума, наверное, сходят. Вот бывают же такие, с ненавистью подумал Олесь. Все им: и внешность, и дорогая машина, и голос такой, что охренеть просто.
— Я тебя по судам затаскаю! — проорал Михалыч, приблизившись на опасно близкое расстояния к виновнику происшествия, и тот едва заметно поморщился. Олесь понял, что кого-то из них нужно будет спасать. Скорее всего — Михалыча. — Я тебя до нитки раздену! Я в автосервисе работаю, мне таких справок сделают, что ты мне новую машину купишь!
— Сколько? — спросил тот спокойно и достал из кармана пачку баксов. Натурально — пачку, и Олесь медленно охренел. Он в жизни столько денег в руках не держал, а этот борзый вел себя так, будто у него в каждом кармане по прессу.
Михалыч посмотрел на свою машину, сузив глаза, и рявкнул:
— Триста!
Даже Олесю, далекому от автоманьячества, эта сумма показалась чрезмерной.
— Ладно, — пожал плечами парень, отсчитал три банкноты, а потом вытащил еще две и присовокупил к сумме. — Пожалуйста. Надеюсь, компенсация вас устроит?
— Э-э, — протянул Михалыч и обернулся на Олеся, глядя на него вопросительно.
— Устроит, — ответил Олесь за него, — более чем.
— Вы здесь живете?
— Да, — снова ответил он. — А вы разве нет?
— Нет, я тут студию снимаю... Рад знакомству, — протянул руку Михалычу и сообщил: — Георгий.
Тот, поколебавшись, пожал, Олесь тоже и сразу же сжался от прикосновения этих узких прохладных пальцев. Хрен знает, почему.
Он эту студию знал: квартира занимала два этажа, а хозяева, выкупившие две квартиры в середине девяностых, были теми еще барыгами, судя по сведениям от вездесущих бабушек. Еще бабульки говорили, что в нехороших квартирах процветали пьянство и разврат, а также имелся в наличии целый наркопритон. Гиблые были места, ага, но когда квартиры объединили в одну, там сначала поселилась тоненькая девочка, к которой приезжал в гости серьезный мужчина в костюме, очень похожий на известного депутата, потом девочка пропала, и какое-то время в ней обитали новые жильцы – семейная пара, оба сильно за тридцать, с одинаковыми стрижками. Какое-то время после квартира стояла пустая, слышался шум ремонта и отборный мат соседей.
Олесю это все было фиолетово — он, слава богу, жил на два этажа выше, да и неинтересно чужие деньги считать. Совсем.
— Гоша, так надо новоселье обмыть! — потеплевший от «зелени» Михалыч уже улыбался.
Олесь, конечно, знал, почему: по слухам, аренда квартиры стоила баснословных денег, и новый жилец всем видом свою платежеспособность подтверждал.
— Я не жилец, мне для работы. Но я все равно угощаю, — кивнул тот, — только машину поставлю. Здесь есть поблизости приличные заведения?
Через десять минут они сидели в кафе неподалеку, ходить в которое Олесь не мог себе позволить. И если для них с Михалычем это был почти ресторан, то Георгий сначала брезгливо протер салфеткой стол, а потом, когда принесли пиво и стаканы, вернул свой официантке с просьбой помыть его нормально: "нормально, милочка, это чтобы след от помады был не так заметен".
Олесь не мог понять, как к этому Гоше относиться. С одной стороны, он был снобом и классовым врагом, а с другой — угощает и Михалычу денег отвалил, еще и улыбается всю дорогу. Незнакомая жизнь, которую этот Георгий олицетворял всем своим видом, манила Олеся, словно лампа — бабочку. Ужасно хотелось стать частью этой жизни или хотя бы одним глазком взглянуть, как там — за чертой в сорок тысяч в месяц.
Вторую порцию им принес уже мальчик-официант, и Олесь пялился на него добрую минуту, пока Михалыч не спросил о том, стоит ли заказать фисташки. У мальчика были замечательные губы и девчачьи тонкие брови, и Олесь не хотел, но представлял, как засовывает в этот рот пальцы. В паху тут же потяжелело, и эта запретная тягучая сладость отлично легла на чувство легкого опьянения. Настроение было просто отличным, и Олесь тут же заулыбался Михалычу и Гоше, думая о том, что если бы они догадались, что с ним происходит, то запинали бы ногами. От этой мысли стало еще лучше, и он улыбнулся еще шире и хлопнул Михалыча по плечу.
Мальчик же поставил бутылки на стол, заменил стаканы и, когда забирал Гошин, коснулся его пальцев — невзначай. Олесь понимал, что ему кажется, но ничего не мог с собой поделать. Он представил, что мальчик так же касается его руки и улыбается. Но по жизни везло только таким, как Георгий, а они этого даже не замечали: новый знакомый даже не посмотрел на официанта и не притронулся к стакану.
Гоша курил дорогущие сигареты в железной коробке, такие стоили больше ста рублей, и сам Олесь, выкуривающий пачку в день, быстро провел в уме подсчеты и охренел. Пачка Олеся сиротливо смотрелась, и еще более сиротливо выглядела пластмассовая зажигалка – Гоша прикуривал от металлической "Zippo", эффектно щелкая крышкой.
Говорить было не о чем, но Михалыч умудрялся задавать вопросы: больше всего его интересовал род занятий Георгия, стоимость аренды и доход.
— А вдруг вместе сможем что-нибудь замутить, а? Деньги лишними не бывают!
Олесь слушал и все смотрел на пальцы Гоши: идеально ровные ногти, маникюр, но без лака, на мизинце широкое кольцо из белого металла.
Георгий оказался фотографом, и Олесь никак не мог понять, почему какой-то фотограф ездит на "Лендкрузере" и снимает настолько дорогую квартиру. В его представлении фотографы занимались съемками свадеб и были кем-то вроде разнорабочих от искусства.
После третьей порции разговор совсем перестал клеиться, и по выражению лица Георгия было понятно, что он невыносимо скучает. Олесь решил совершить доброе дело и во время очередной неловкой паузы сообщил, что ему пора: жена ждет, завтра на работу и вообще.
Гоша с заметным облегчением закивал и сказал, что ему еще багажник нужно разгрузить.
— Так мы поможем! — сообщил Михалыч, решая за них обоих.
— Нет, там только техника, она легкая, я справлюсь, — ответил Георгий, подозвал мальчишку пальцем, улыбнулся и протянул пару синих бумажек. — Сдачу себе оставь, спасибо.
Они вышли из кафе вместе, но у ларька Михалыч стопорнул Олеся и сказал, что нужно кое-чего купить.
Гоша попрощался, рассыпался в лживых благодарностях за отличную компанию и свалил.
— Что купить-то? — спросил Олесь у соседа. — Тут же нет ничего, одни шоколадки и семечки.
— Там чаевых больше шестисот рублей было, давай вернемся и заберем сдачу, а?
Олесь решил, что это последняя капля: махнул рукой, молча развернулся и направился в сторону дома, дав себе зарок как минимум неделю от Михалыча прятаться. Во избежание.
***
— Мне нужно пять тысяч, — с утра объявила жена.
Олесь замер с бритвой и посмотрел на Катю через зеркало.
— Я же неделю назад зарплату получил.
Катерина повела плечом и сурово поджала губы. Когда-то этот жест Олеся восхищал, но теперь означал нервное предвкушение. Значит, снова ссора.
— Было бы той зарплаты — три раза в магазин сходить. У нас корпоратив в выходные, я должна выглядеть прилично. Или ты считаешь, что главный бухгалтер в компании — не женщина?
— Женщина, — убежденно сказал Олесь, пряча мысли о том, что главному бухгалтеру следовало перестать есть на ночь и завязывать с конфетами. И еще неплохо бы попросить прибавку к жалованию: Катька, несмотря на громкое звание, получала на треть меньше его, а деньги тратила именно она. — Ты женщина. Но я ничем помочь женщине не могу, вся зарплата у нее.
— Я из заначки брать не буду, — сказала Катя таким тоном, что Олесь знал: возьмет.
Ради своего дурацкого корпоратива.
— А я не буду брать в долг. Катенька, ты подбери что-нибудь из того, что есть.
— Ты мог бы... — начала она, и Олесь сжался. Так обычно начинались разговоры о смене работы. То на должность продавца в супермаркет, то распространителем косметики. Олеся вполне устраивала работа экономиста, непрестижная, но почетная. — Ты мог бы взять аванс.
— Какой смысл брать аванс, если у тебя лежит часть зарплаты?
— Господи, ты же бухгалтер!
— Экономист.
— Ты бухгалтер, ты должен понимать, что за месяц на этой сумме можно наварить как минимум пять процентов!
— На твоем новом платье? — фыркнул он.
Скандала удалось избежать только благодаря запиликавшему телефону, который сообщал, что пора выходить на работу.
Олесь быстро поцеловал жену в щеку, схватил пакет с бутербродами и был таков. Некстати подумалось, что Гоша наверняка бутерброды не ест. И пять тысяч для него не проблема.
В метро Олесь привычно нашел место в конце вагона, сел и закрыл глаза. Заснуть не удавалось, а ведь эти сорок минут были щедрым подарком каждое утро. Олесь упрямо зажмурился, но то ли разговор с женой, всколыхнувший былую злость на всех более успешных людей, то ли мысли об одном знакомом успешном человеке… в общем, успокоиться не получилось. А тут еще напротив уселся мальчик лет шестнадцати, и Олесь почувствовал, как рот наполняется слюной.
Красивый мальчик, с темными волосами, загорелый и крепкий, на шее фенечка. Футболка чуть сбилась, и стало видно ключицу.
Олесь ночью как раз смотрел одно видео, и сейчас картинки всплыли в памяти. Этот мальчишка хорошо бы смотрелся на животе. Да и на спине тоже. С раздвинутыми ногами. Олесь уставился на его пальцы и облизнулся. Он бы, наверное, кончил от одного только прикосновения этих пальцев с ссадинами на костяшках. Или этих обветренных губ.
Пришлось поставить сумку на колени.
Все эти гадкие, мерзкие мысли появились совсем недавно. Раньше Олесь не думал о мальчиках и их привлекательности. Не презирал гомосексуалистов: просто были они, и был Олесь, нормальный. Зачем думать о том, к чему никакого отношения не имеешь? А потом как-то случайно наткнулся на видео, когда шерстил любимые порносайты, и так завелся, что кончил секунд через пятнадцать, не прикасаясь к члену. Поначалу испугался, понятно, а потом смирился и начал получать удовольствие от созерцания юношей со взглядом горящим. Он не собирался ничего предпринимать, ясное дело, но фантазии были такими сладкими, а возбуждение настолько сильным, что обязательный еженедельный секс с женой стал напоминать дрочку: от одного взгляда на узкие плечи и костлявые задницы он заводился сильнее, чем от минета.
Или, например, от взгляда в глаза. Мальчик дремал, опуская голову все ниже, но на какой-то станции встрепенулся, вытащил один наушник и прислушался. Довольная автоматическая тетка объявила следующую станцию, мальчик вздохнул, устраиваясь удобнее и бросая взгляд в окно за плечо Олеся. Сонные влажные глаза, дрожащие ресницы…
Они выходили на одной станции, и перед дверями, куда оба еле пробились, их притерло друг к другу толпой, которая в любое другое время вызвала бы раздражение, но не сегодня. Мальчик прижимался к нему спиной, а Олесь чувствовал себя извращенцем, но отстраняться не спешил. Мелькнула мысль опустить руку и сжать свой твердокаменный член, но это стало бы крайней степенью помешательства, и он сдержался, мысленно проклиная свой извращенный мозг.
Так и добрался до офиса, сплевывая от омерзения, но не в силах забыть прикосновение острых лопаток к груди.
К обеду появился сынок босса. Сначала заперся с папой в кабинете, а потом принялся слоняться по офису. С кем-то сходил в курилку, кого-то напоил кофе, потрендел по модному мобильнику и, наконец, верный своей традиции, уселся на стол Олеся.
— Здравствуй, милый! Как вчерашний вечер провел? Много порнухи просмотрел?
Олеся передернуло. Ростислав был из той же породы мальчиков-нимфетов, и некоторые его жесты заводили, но все эротические позывы давило раздражение: Ростика хотелось взять и приложить его бледной рожей об стол, так, чтобы кости с одного удара превратились в блин, как у Тома в мультфильме. И больше всего раздражало то, что сынок шефа именно к нему приставал со своими гнусными намеками — как будто знал, что почва более чем благодатная.
— Я женат, — сказал Олесь ровно, — и в данный момент работаю.
— Ну Олесик-Телесик, — Ростик протянул руку и провел пальцем по его щеке, — все мы сначала скрываем свои предпочтения. Тебе пора выйти из шкафа.
— Я работаю, — повторил Олесь громче, понимая, что у него начинает дрожать рука, сжимающая ручку.
— Я тоже, котик, — Ростик развернулся, демонстрируя острую, покрытую светлым пушком волос коленку.
В офисе соблюдали дресс-код, и шорты были вопиющим нарушением корпоративного стиля одежды. Конечно, сыну генерального разрешалось и не такое.
— Думаю пригласить тебя в клуб. Пойдем? — Ростик поправил тонкий золотой браслет на руке, и Олесь обратил внимание на его ногти, покрытые розовым перламутровым лаком. — Соглашайся, сладкий. Я даже куплю тебе выпить.
— Пошел вон, — прошипел Олесь и встал, намереваясь сбежать, если Ростислав продолжит. Он слишком дорожил работой, чтобы дать сопляку по шее, хотя очень хотелось. По шее, а потом поставить его на колени, и…
— Как знаешь. Я ведь могу больше и не предложить.
Ростик спрыгнул со стола и ушел, виляя задом, а сидящая за соседним столом Наталья Николаевна укоризненно покачала головой.
— Такой молодой, а такой наглый. Держись, Олесик, он скоро решит чем-нибудь другим заняться и уволится. Это временно.
— Только мысль о том, что Ростислав Валерьевич уволится, меня и останавливает, — вздохнул Олесь.
Все-таки в работе среди женщин были свои плюсы. Сочувствие, например.
Глава 2
К вечеру Олесь всегда начинал чувствовать собственную никчемность. Чем больше удлинялись тени, тем серьезнее хотелось все бросить и сбежать на край света. С утра казалось (иногда, но все же), что можно весь мир перевернуть, но восемь часов в обнимку с калькулятором и компьютером, надоевшими до желания разбить монитор, убивали любую любовь к жизни. За пять минут до окончания рабочего дня Олесь понимал, что завтра будет то же самое, и только смена времен года, возможно, внесет в его существование какое-то разнообразие.
Сегодня жена попросила зайти в магазин и купить чего-то по списку; Олесь не сильно торопился: прошелся пешком до остановки, разглядывая маршрутку и не испытывая никакого желания в нее забираться. Плюнул и поплелся до метро пешком.
Домой пришел позже обычного, и Катерина, посмотрев на него как-то печально, забрала сумки и сказала:
— Мой руки, нам надо поговорить.
Он сидел на кухне, вертя в руках ложку, и ждал.
Катя села напротив, расправила складки на юбке и сказала после недолгой заминки:
— Я беременна.
— Что? — охнул он. — Но как?
— Вот так, мы с тобой давно не предохраняемся и, вроде бы, хотели, — сказала она, переставляя на столе чашки. — Деньги нужны, Олесь. Мне придется уйти в декрет…
Он смотрел на ее круглые щеки, на полные губы, рассматривал еле заметный пушок над верхней губой и хотел заорать, вскочить с места и схватить Катю за волосы. Выдавить с ненавистью: «Добилась своего? Добилась?!»
Но Олесь сидел, рассматривая блестящую поверхность ложки, размеренно дышал, успокаивался и думал о том, что мальчики не могут беременеть, у них не бывает полной груди четвертого размера, а ножки тоненькие и, конечно, могут обнимать за пояс.
Его относительно спокойной жизни подходил конец.
— Ты уверена? — спросил он осторожно.
Олесь ничего против детей не имел, даже когда-нибудь собирался завести парочку, но... Не сейчас, не с Катей, не в этой квартире с протекающим смесителем в ванной.
В прошлый раз было хуже: тогда оба были студентами, но Олесь был влюблен и согласился жениться на Катерине сразу же и без оговорок, даже расстроился, когда оказалось, что задержка была вызвана какими-то гормональными проблемами. Могли бы нормальную свадьбу сыграть, а не расписываться по знакомству втайне от родственников — мать до сих пор плешь проедала своим нытьем: "Все у вас не как у людей".
Сейчас от той студенческой влюбленности не осталось и следа.
— Я сделала тест, — сказала Катя. — Что-то не вижу радости на твоем лице. Ты не рад?
— Рад, — ответил он, делая попытку улыбнуться. — Конечно, рад.
— Это ответственность, — она качнула головой и, обняв себя за плечи, продолжила более уверенно: — Пора уже понять, чего ты хочешь от жизни и способен ли ты прокормить ребенка.
Бля, что за ненужный пафос! Олесь едва сдержал раздражение и поднялся.
— Что-нибудь придумаю.
— Постарайся, пожалуйста. Олесь…
Он посмотрел на жену.
— Что?
— Я его оставлю.
— Да что ты?.. — разозлился он. — Как котенка, честное слово. Оставляй!
— Два месяца, — тихо сказала жена. — Ну, если задержку считать…
— Отлично, — сказал он. — Я нас поздравляю, — и вымученно, через силу улыбнулся.
— На следующей неделе иду на УЗИ, там скажут, все ли в порядке… Кстати, в нашей консультации я наблюдаться не хочу, так что…
Олесь сделал шаг в сторону жены, отпрянул и подхватил ведро с мусором.
— Пойду, выброшу, — выслушивать очередную порцию стонов о деньгах не хотелось.
Он вернулся, поставил пустое ведро в прихожей, тихо переобулся, схватил с тумбочки бумажник и выскочил из квартиры.
Ему нужно было подумать.
Во дворе увидел Георгия, который обжимался с какой-то девицей модельного вида, ноги у нее были просто бесконечно длинными, а еще она наверняка не была беременной.
Сплюнул и рванул в парк неподалеку.
— Ты меня любишь?
— Да.
— Скажи…
— Люблю. Очень.
— А за что?
— Просто люблю… Поцелуй меня…
Олесь услышал их случайно. Сначала примостился на лавочке, но усидеть дольше пяти минут не смог: хотелось бежать куда-то, пока воздуха в легких не останется. Он прошел по мосту на остров — когда-то великий царь сплавлял в полноводной речушке свой ботик, но вряд ли шепчущиеся в кустах подростки об этом знали. Сам Олесь тоже сомневался, глядя на зеленоватую воду. На другом берегу радостно плескались пьяные мужики, похожие на Михалыча. Олеся передернуло, и он пошел по тропинке дальше, забирая вправо, когда услышал негромкие голоса. Уже хотел уйти, но картина открывалась такая, что дух захватывало.
Тоненькие, худенькие подростки сидели под деревом и целовались, тихо постанывая и бормоча разные глупости. Те самые, бесполые подростки: трудно было даже разобрать, кто из них мальчик, а кто девочка, а в глухих голосах слышались одинаковые интонации.
Олесь ступил влево, за куст, и вытянул шею.
— И здесь поцелуй… О-ох…
— Ты красивый… ты такой красивый…
— Нет, ты.
— Ты-ты-ты… — раздался звонкий смех, и Олесь понял, что все-таки мальчик и девочка.
У парнишки были тощие ноги, на которых болтались огромные кроссовки с модной толстой подошвой, острые коленки и золотистые кудряшки. Он откинул голову, подставляя шею с выпирающим кадыком под слюнявые поцелуи своей подружки. Олесь проследил взглядом линию от его подбородка до паха и застыл: у мальчика стояло, натягивая тонкую ткань легких шорт, и сверху, под болтающимися завязками, на шортах проступало небольшое влажное пятно смазки.
Ужасно захотелось прикоснуться к этому пятну губами, носом, вдохнуть, попробовать на вкус — ноги подкосились, и он едва не упал.
Олесь закрыл рот ладонью и отвернулся только на мгновение — чтобы в следующую же секунду снова уткнуться туда взглядом.
— Потрогай его…
Девчонка смутилась.
— Не бойся… никто не увидит.
Олесь следил, как она медленно тянет руку к шортам мальчика, и неожиданно потянулся к своей мотне, сжал член, с удивлением понимая, что напряжение в паху ему не привиделось.
Тоненькие пальчики с короткими ногтями осторожно прикоснулись к натянувшейся ткани, и Олесь охнул: в паху прострелило так резко, что он чуть не кончил от одного только зрелища.
Я извращенец, пронеслось в голове. Подсматриваю за детьми и собираюсь дрочить. Но муки совести смыло очередной волной: девочка сжала ладонь, четче проступили контуры мальчишеского члена, и Олесь нервно облизнул губы.
— Ох, — простонал мальчик, приподнимая зад, Олесь представил свою руку вместо девичьей, сжал пальцы сильнее, и тут с противоположной стороны тропинки послышалось сначала покашливание, а потом громкий смех.
— Эй, Приходько, глянь! Детки совсем обурели: теперь в общественных местах этим занимаются.
Олесь неловко переступил с ноги на ногу, и тут же раздался хруст ломающихся веток.
— А это у нас что?
Он обернулся, холодея: на тропинке словно два богатыря в отсутствие третьего замерли на лошадях два милиционера. За спиной раздался сдавленный мат, шум, крик «Бежим!», но он словно прирос к земле, так и не отпустив ширинку, и член пульсировал в руке.
— А это у нас извращенец, я так понимаю, — заржал один. — Пал Палыч, поздравляю — маньяка поймали.
— Я… не… — промямлил Олесь, отступая на шаг назад и упираясь спиной в колючие ветки.
— Что вы, гражданин, говорите? Грибы собирали?
— Я…
— Ягоды? — теперь ржали оба.
Эрекции моментально как не бывало — он даже подумал, что никогда больше и не будет.
— Я не маньяк, — полез рукой в карман, вытащил портмоне, паспорт, тут же уронил и бросился поднимать. — Я... честно, я не маньяк.
Один из милиционеров, тучный и обрюзглый, повернулся к другому и подмигнул.
— Маньяки нынче с паспортами. Документики, гражданин, — и протянул руку.
Олесь отдал паспорт, портмоне, выгреб из карманов все, что было, даже попытался всучить ключи от квартиры. Его колотил озноб.
— Я не маньяк. Я х-хотел их прогнать.
— Ага, по два раза, — второй, тощий и с усиками, похлопал лошадь по шее. — В парке извращенец появился, вы, гражданин, его не видели?
Толстяк хмыкнул, рассматривая паспорт.
— Олесь? Это что за имя?
— Украинское, — промямлил он.
— Что же вы, гражданин Олесь, непотребствами в парке занимаетесь?
— Я не…
— Давай-ка мы гражданина в отделение проводим?
— Н-не нужно, — залепетал он, — на работе узнают, и жена... Гражданин начальник, то есть, товарищ милиционер, у меня жена беременная! Она же... Я не извращенец! — к глазам подступили слезы обиды, и Олесь всхлипнул. — Забирайте все, что хотите, но не нужно в отделение!
— Брать у тебя нечего… — толстяк вытащил из портмоне несколько купюр, и Олесь запоздало понял, что так и не отдал Кате вожделенные пять тысяч, которые занял на работе.
Кошелек упал на траву, вслед за ним полетел паспорт.
— Пожалуйста… — прошептал Олесь.
Лошадь всхрапнула и наступила на паспорт грязным копытом.
— Как думаешь, Приходько? Отпустим извращенца с миром или проводим для разъяснительной беседы? — спросил толстяк.
— Я вижу, он осознал, — хмыкнул тощий.
Они махнули руками и, развернув лошадей, направились в сторону проспекта. Олесь пытался вспомнить, как дышать.
Отдышавшись и подобрав документы, он медленно заковылял в сторону дома, на полном серьезе размышляя о том, что у него, наверное, инфаркт — в груди жгло, а конечности не слушались.
Автор - Amycus
Глава 1
— Это мальчик или девочка? – спросил Михалыч.
По дорожке к дому шел подросток лет четырнадцати, размахивая тоненькой костлявой ручкой в такт своим шагам. Бедра раскачивались из стороны в сторону, как на подиуме, а сам мальчишка выглядел так, словно только что закончил съемки в молодежном сериале и заскочил домой пообедать. Узкие шортики до колен, обтягивающие бедра, белая майка в обтяжку, такая, что под тканью угадывались соски, часы с широким ремнем, подчеркивающие тонкое запястье. И — эта сраная молодежная мода — немыслимая стрижка с челкой до носа.
— Что молчишь? Тоже понять не можешь? — хохотнул Михалыч. — Вот и я не могу. У самого такое же растет, бесполое.
читать дальше— Здрасьте, — басом поздоровалось бесполое и небрежно приподняло руку, вглядываясь в циферблат.
— Пидорасов развелось, — продолжил любимую тему Михалыч, глядя парнишке в спину. — Это ж Петька Любимов из второго подъезда. С моим балбесом в одном классе учится. Чему их там учат, если все тощие и одеваются как гомосеки?
Олесь отхлебнул пива и подумал, что кому-кому, а Михалычу обсуждать чужой внешний вид не следует. Вечная траурная кайма под ногтями, неаккуратная щетина, пивной животик и майка в пятнах — этот набор никак не тянул на эталон красоты. Себя Олесь тоже красавцем не считал, но он хотя бы был аккуратно одет и относительно привлекателен. По крайней мере, Катя, жена, не жаловалась.
— А у нас на работе тоже один появился, — сказал он неожиданно для самого себя: обычно они с Михалычем трепались ни о чем под пиво, но острых тем не касались — видимо, сосед, как и сам Олесь, чувствовал, что они вряд ли смогут договориться. — Мелкий и вертлявый, постоянно мне на нервы действует. Лет семнадцать, только школу закончил, сын нашего генерального. Учиться, говорит, не хочу. Называйте меня Рос, — Олесь нагнулся и сплюнул на землю.
Обычно такие жесты ему были не свойственны, но рядом с Михалычем в нем поднималось, как ил со дна озера, что-то такое первобытное и быдловатое.
— Пристает? — спросил Михалыч лениво. Ему явно хотелось продолжать осуждать молодежь и сына-оболтуса.
— Нет! Намекает постоянно и подкалывает. Олесь, говорит, такая прелесть, такие реснички длинные, веснушечки. Ненавижу свои веснушки, блять!
— Мужик должен быть пьян, вонюч и волосат, — назидательно сказал Михалыч, почесывая брюхо. — А не педиком каким смотреться. Я своему так и сказал вчера: тебя раньше отпиздили бы в подъезде, кровью бы харкал. Не то, что сейчас. Девки тощие, пацаны на девок похожи. Не то что в наше время…
Наше время, подумал Олесь. Михалыч выглядел на полтинник, хотя был старше всего на десять лет. Общение с ним словно и самого Олеся делало более старым, и забывалось как-то, что недавно праздновали двадцатишестилетие. Это тоже было проблемой.
По всему городу в начале месяца висела реклама гала-концерта одного известного шоумена, они с Олесем были одногодками, и изображение улыбающейся рожи постоянно напоминало, что некоторые в его возрасте деньги лопатой гребут, а он ничего не достиг и вообще чмо.
— А двинуть ему нельзя? – спросил Михалыч, прерывая не самые светлые воспоминания.
— Кому? — очнулся Олесь.
— Сынку этому.
— Как ты себе представляешь? Он же сын генерального.
— Оболтус, — крякнул Михалыч и швырнул бутылку в мусорку, не попал, и она, жалобно звякнув, приземлилась на землю. — Бля. Три года баскетбола, — любимая шутка Михалыча почему-то вызвала раздражение, и Олесь поморщился. — Сходить за добавкой?
— Нет, — он покачал головой, — Катька пилить будет, если на рогах приду.
— Жена должна во всем слушаться мужа! — рявкнул Михалыч, и Олесь тихо хмыкнул: весь двор не раз и не два наблюдал, как благоверная этого сурового русского мужика гоняет его по двору в одних тапочках.
Внезапно захотелось спросить, действительно ли Михалыч такой дебил или просто притворяется.
— А, переживу. Что ты на выходных делаешь?
— В каком смысле? — уточнил Олесь.
— Ну ты с женой? Мы думали на шашлыки съездить. Я такие шашлыки делаю — заебись!
Олесь представил себе рафинированную Катьку рядом с Михалычем и понял, что дружеское общение стоит ограничивать посиделками на лавочке с пивом, иначе деградация не за горами. Впрочем, никаких других друзей у Олеся все равно не было, но лучше уж самому, чем вот так.
— К маме моей едем. На два дня, — соврал он и присвистнул: во двор въехал шикарный "Лендкрузер" со сверкающими черными боками, явно новый.
Район, в котором они жили, был околоцентральным, и здесь как нигде ощущалась классовая разница: в их доме жили и маргиналы вроде Михалыча, и олигархи-лайт. Видимо, "Лендкрузер" был новым приобретением кого-то из этих, модных.
Михалыч повернул голову и неодобрительно цокнул языком.
— О, приехал. Владелец заводов, газет, пароходов. Ну, посмотрим, как он припаркуется.
Его собственная «Лада-Калина» занимала почетное место во дворе, а автомеханика Михалыча знала вся округа: помогал по доброте душевной, измерявшейся либо в литрах, либо в купюрах. В словах соседа была доля истины, потому что дворик был небольшой, а машин много, и баталии за место на парковке порой шли нешуточные. "Лендкрузер" плыл по двору как большой черный пароход, изредка замирая возле свободных мест.
— Что, сука, не выходит каменный цветок? — поржал Михалыч и повернулся к Олесю, подмигивая.
Олесь посмотрел на его рыжеватые брови, на мясистые губы, заросшие седовато-рыжей щетиной, и с трудом сдержал желание скривиться.
Тем временем иномарка, сделав не очень изящный поворот, попыталась примоститься рядом с машиной Михалыча.
— Я... — начал Михалыч, тут его рот вытянулся буквой "О", а звук будто отключили.
"Лендкрузер" попытался въехать задом на свободное место, не рассчитал, водитель попробовал снова, и тут раздался лязг металла, а Михалыч взвыл.
Сначала Олесь не понял, в чем дело, потому что смотрел на рот Михалыча, но обернулся и сразу же мысленно посочувствовал владельцу "Лендкрузера": джип отъехал, и стало понятно, что вот-вот разразится скандал. На любимой "Ладе" соседа не хватало одной фары и был слегка примят бампер.
— Еб. Твою. Мать! — на последнем слове соседа сдуло с лавочки, и он стремительно (если, конечно, можно так сказать о стокилограммовом детине) побежал к "Лендкрузеру", крича по дороге что-то матерное и не поддающееся расшифровке.
Олесь вздохнул, думая о том, что шанс по-тихому сбежать домой откладывается на неопределенное время. Михалычу нужен будет свидетель, Михалычу нужно будет выжрать пару литров пива, чтобы заглушить сердечную тоску по любимой игрушке и так далее. Олесь покачал головой и поплелся следом.
Хозяином «Лендкрузера» оказался очень симпатичный парень примерно одного с Олесем возраста. Весь подтянутый, в дорогой одежде, пахнущий, как парфюмерный магазин. Он снял темные очки и, улыбаясь, смотрел на решительного Михалыча, изъясняющего по большей части матом.
— …ты охуел? – закончил пространную речь о косоруких водилах, которые права покупают, Михалыч, пользуясь любимым приемом всех автовладельцев — психологическим давлением.
— Что вы, — мелодично отозвался виновник волнений.
У Олеся от его голоса внутри что-то сжалось. Он думал, что такие голоса — суть есть компьютерные спецэффекты, а тут по-настоящему, такой тембр, что девки с ума, наверное, сходят. Вот бывают же такие, с ненавистью подумал Олесь. Все им: и внешность, и дорогая машина, и голос такой, что охренеть просто.
— Я тебя по судам затаскаю! — проорал Михалыч, приблизившись на опасно близкое расстояния к виновнику происшествия, и тот едва заметно поморщился. Олесь понял, что кого-то из них нужно будет спасать. Скорее всего — Михалыча. — Я тебя до нитки раздену! Я в автосервисе работаю, мне таких справок сделают, что ты мне новую машину купишь!
— Сколько? — спросил тот спокойно и достал из кармана пачку баксов. Натурально — пачку, и Олесь медленно охренел. Он в жизни столько денег в руках не держал, а этот борзый вел себя так, будто у него в каждом кармане по прессу.
Михалыч посмотрел на свою машину, сузив глаза, и рявкнул:
— Триста!
Даже Олесю, далекому от автоманьячества, эта сумма показалась чрезмерной.
— Ладно, — пожал плечами парень, отсчитал три банкноты, а потом вытащил еще две и присовокупил к сумме. — Пожалуйста. Надеюсь, компенсация вас устроит?
— Э-э, — протянул Михалыч и обернулся на Олеся, глядя на него вопросительно.
— Устроит, — ответил Олесь за него, — более чем.
— Вы здесь живете?
— Да, — снова ответил он. — А вы разве нет?
— Нет, я тут студию снимаю... Рад знакомству, — протянул руку Михалычу и сообщил: — Георгий.
Тот, поколебавшись, пожал, Олесь тоже и сразу же сжался от прикосновения этих узких прохладных пальцев. Хрен знает, почему.
Он эту студию знал: квартира занимала два этажа, а хозяева, выкупившие две квартиры в середине девяностых, были теми еще барыгами, судя по сведениям от вездесущих бабушек. Еще бабульки говорили, что в нехороших квартирах процветали пьянство и разврат, а также имелся в наличии целый наркопритон. Гиблые были места, ага, но когда квартиры объединили в одну, там сначала поселилась тоненькая девочка, к которой приезжал в гости серьезный мужчина в костюме, очень похожий на известного депутата, потом девочка пропала, и какое-то время в ней обитали новые жильцы – семейная пара, оба сильно за тридцать, с одинаковыми стрижками. Какое-то время после квартира стояла пустая, слышался шум ремонта и отборный мат соседей.
Олесю это все было фиолетово — он, слава богу, жил на два этажа выше, да и неинтересно чужие деньги считать. Совсем.
— Гоша, так надо новоселье обмыть! — потеплевший от «зелени» Михалыч уже улыбался.
Олесь, конечно, знал, почему: по слухам, аренда квартиры стоила баснословных денег, и новый жилец всем видом свою платежеспособность подтверждал.
— Я не жилец, мне для работы. Но я все равно угощаю, — кивнул тот, — только машину поставлю. Здесь есть поблизости приличные заведения?
Через десять минут они сидели в кафе неподалеку, ходить в которое Олесь не мог себе позволить. И если для них с Михалычем это был почти ресторан, то Георгий сначала брезгливо протер салфеткой стол, а потом, когда принесли пиво и стаканы, вернул свой официантке с просьбой помыть его нормально: "нормально, милочка, это чтобы след от помады был не так заметен".
Олесь не мог понять, как к этому Гоше относиться. С одной стороны, он был снобом и классовым врагом, а с другой — угощает и Михалычу денег отвалил, еще и улыбается всю дорогу. Незнакомая жизнь, которую этот Георгий олицетворял всем своим видом, манила Олеся, словно лампа — бабочку. Ужасно хотелось стать частью этой жизни или хотя бы одним глазком взглянуть, как там — за чертой в сорок тысяч в месяц.
Вторую порцию им принес уже мальчик-официант, и Олесь пялился на него добрую минуту, пока Михалыч не спросил о том, стоит ли заказать фисташки. У мальчика были замечательные губы и девчачьи тонкие брови, и Олесь не хотел, но представлял, как засовывает в этот рот пальцы. В паху тут же потяжелело, и эта запретная тягучая сладость отлично легла на чувство легкого опьянения. Настроение было просто отличным, и Олесь тут же заулыбался Михалычу и Гоше, думая о том, что если бы они догадались, что с ним происходит, то запинали бы ногами. От этой мысли стало еще лучше, и он улыбнулся еще шире и хлопнул Михалыча по плечу.
Мальчик же поставил бутылки на стол, заменил стаканы и, когда забирал Гошин, коснулся его пальцев — невзначай. Олесь понимал, что ему кажется, но ничего не мог с собой поделать. Он представил, что мальчик так же касается его руки и улыбается. Но по жизни везло только таким, как Георгий, а они этого даже не замечали: новый знакомый даже не посмотрел на официанта и не притронулся к стакану.
Гоша курил дорогущие сигареты в железной коробке, такие стоили больше ста рублей, и сам Олесь, выкуривающий пачку в день, быстро провел в уме подсчеты и охренел. Пачка Олеся сиротливо смотрелась, и еще более сиротливо выглядела пластмассовая зажигалка – Гоша прикуривал от металлической "Zippo", эффектно щелкая крышкой.
Говорить было не о чем, но Михалыч умудрялся задавать вопросы: больше всего его интересовал род занятий Георгия, стоимость аренды и доход.
— А вдруг вместе сможем что-нибудь замутить, а? Деньги лишними не бывают!
Олесь слушал и все смотрел на пальцы Гоши: идеально ровные ногти, маникюр, но без лака, на мизинце широкое кольцо из белого металла.
Георгий оказался фотографом, и Олесь никак не мог понять, почему какой-то фотограф ездит на "Лендкрузере" и снимает настолько дорогую квартиру. В его представлении фотографы занимались съемками свадеб и были кем-то вроде разнорабочих от искусства.
После третьей порции разговор совсем перестал клеиться, и по выражению лица Георгия было понятно, что он невыносимо скучает. Олесь решил совершить доброе дело и во время очередной неловкой паузы сообщил, что ему пора: жена ждет, завтра на работу и вообще.
Гоша с заметным облегчением закивал и сказал, что ему еще багажник нужно разгрузить.
— Так мы поможем! — сообщил Михалыч, решая за них обоих.
— Нет, там только техника, она легкая, я справлюсь, — ответил Георгий, подозвал мальчишку пальцем, улыбнулся и протянул пару синих бумажек. — Сдачу себе оставь, спасибо.
Они вышли из кафе вместе, но у ларька Михалыч стопорнул Олеся и сказал, что нужно кое-чего купить.
Гоша попрощался, рассыпался в лживых благодарностях за отличную компанию и свалил.
— Что купить-то? — спросил Олесь у соседа. — Тут же нет ничего, одни шоколадки и семечки.
— Там чаевых больше шестисот рублей было, давай вернемся и заберем сдачу, а?
Олесь решил, что это последняя капля: махнул рукой, молча развернулся и направился в сторону дома, дав себе зарок как минимум неделю от Михалыча прятаться. Во избежание.
***
— Мне нужно пять тысяч, — с утра объявила жена.
Олесь замер с бритвой и посмотрел на Катю через зеркало.
— Я же неделю назад зарплату получил.
Катерина повела плечом и сурово поджала губы. Когда-то этот жест Олеся восхищал, но теперь означал нервное предвкушение. Значит, снова ссора.
— Было бы той зарплаты — три раза в магазин сходить. У нас корпоратив в выходные, я должна выглядеть прилично. Или ты считаешь, что главный бухгалтер в компании — не женщина?
— Женщина, — убежденно сказал Олесь, пряча мысли о том, что главному бухгалтеру следовало перестать есть на ночь и завязывать с конфетами. И еще неплохо бы попросить прибавку к жалованию: Катька, несмотря на громкое звание, получала на треть меньше его, а деньги тратила именно она. — Ты женщина. Но я ничем помочь женщине не могу, вся зарплата у нее.
— Я из заначки брать не буду, — сказала Катя таким тоном, что Олесь знал: возьмет.
Ради своего дурацкого корпоратива.
— А я не буду брать в долг. Катенька, ты подбери что-нибудь из того, что есть.
— Ты мог бы... — начала она, и Олесь сжался. Так обычно начинались разговоры о смене работы. То на должность продавца в супермаркет, то распространителем косметики. Олеся вполне устраивала работа экономиста, непрестижная, но почетная. — Ты мог бы взять аванс.
— Какой смысл брать аванс, если у тебя лежит часть зарплаты?
— Господи, ты же бухгалтер!
— Экономист.
— Ты бухгалтер, ты должен понимать, что за месяц на этой сумме можно наварить как минимум пять процентов!
— На твоем новом платье? — фыркнул он.
Скандала удалось избежать только благодаря запиликавшему телефону, который сообщал, что пора выходить на работу.
Олесь быстро поцеловал жену в щеку, схватил пакет с бутербродами и был таков. Некстати подумалось, что Гоша наверняка бутерброды не ест. И пять тысяч для него не проблема.
В метро Олесь привычно нашел место в конце вагона, сел и закрыл глаза. Заснуть не удавалось, а ведь эти сорок минут были щедрым подарком каждое утро. Олесь упрямо зажмурился, но то ли разговор с женой, всколыхнувший былую злость на всех более успешных людей, то ли мысли об одном знакомом успешном человеке… в общем, успокоиться не получилось. А тут еще напротив уселся мальчик лет шестнадцати, и Олесь почувствовал, как рот наполняется слюной.
Красивый мальчик, с темными волосами, загорелый и крепкий, на шее фенечка. Футболка чуть сбилась, и стало видно ключицу.
Олесь ночью как раз смотрел одно видео, и сейчас картинки всплыли в памяти. Этот мальчишка хорошо бы смотрелся на животе. Да и на спине тоже. С раздвинутыми ногами. Олесь уставился на его пальцы и облизнулся. Он бы, наверное, кончил от одного только прикосновения этих пальцев с ссадинами на костяшках. Или этих обветренных губ.
Пришлось поставить сумку на колени.
Все эти гадкие, мерзкие мысли появились совсем недавно. Раньше Олесь не думал о мальчиках и их привлекательности. Не презирал гомосексуалистов: просто были они, и был Олесь, нормальный. Зачем думать о том, к чему никакого отношения не имеешь? А потом как-то случайно наткнулся на видео, когда шерстил любимые порносайты, и так завелся, что кончил секунд через пятнадцать, не прикасаясь к члену. Поначалу испугался, понятно, а потом смирился и начал получать удовольствие от созерцания юношей со взглядом горящим. Он не собирался ничего предпринимать, ясное дело, но фантазии были такими сладкими, а возбуждение настолько сильным, что обязательный еженедельный секс с женой стал напоминать дрочку: от одного взгляда на узкие плечи и костлявые задницы он заводился сильнее, чем от минета.
Или, например, от взгляда в глаза. Мальчик дремал, опуская голову все ниже, но на какой-то станции встрепенулся, вытащил один наушник и прислушался. Довольная автоматическая тетка объявила следующую станцию, мальчик вздохнул, устраиваясь удобнее и бросая взгляд в окно за плечо Олеся. Сонные влажные глаза, дрожащие ресницы…
Они выходили на одной станции, и перед дверями, куда оба еле пробились, их притерло друг к другу толпой, которая в любое другое время вызвала бы раздражение, но не сегодня. Мальчик прижимался к нему спиной, а Олесь чувствовал себя извращенцем, но отстраняться не спешил. Мелькнула мысль опустить руку и сжать свой твердокаменный член, но это стало бы крайней степенью помешательства, и он сдержался, мысленно проклиная свой извращенный мозг.
Так и добрался до офиса, сплевывая от омерзения, но не в силах забыть прикосновение острых лопаток к груди.
К обеду появился сынок босса. Сначала заперся с папой в кабинете, а потом принялся слоняться по офису. С кем-то сходил в курилку, кого-то напоил кофе, потрендел по модному мобильнику и, наконец, верный своей традиции, уселся на стол Олеся.
— Здравствуй, милый! Как вчерашний вечер провел? Много порнухи просмотрел?
Олеся передернуло. Ростислав был из той же породы мальчиков-нимфетов, и некоторые его жесты заводили, но все эротические позывы давило раздражение: Ростика хотелось взять и приложить его бледной рожей об стол, так, чтобы кости с одного удара превратились в блин, как у Тома в мультфильме. И больше всего раздражало то, что сынок шефа именно к нему приставал со своими гнусными намеками — как будто знал, что почва более чем благодатная.
— Я женат, — сказал Олесь ровно, — и в данный момент работаю.
— Ну Олесик-Телесик, — Ростик протянул руку и провел пальцем по его щеке, — все мы сначала скрываем свои предпочтения. Тебе пора выйти из шкафа.
— Я работаю, — повторил Олесь громче, понимая, что у него начинает дрожать рука, сжимающая ручку.
— Я тоже, котик, — Ростик развернулся, демонстрируя острую, покрытую светлым пушком волос коленку.
В офисе соблюдали дресс-код, и шорты были вопиющим нарушением корпоративного стиля одежды. Конечно, сыну генерального разрешалось и не такое.
— Думаю пригласить тебя в клуб. Пойдем? — Ростик поправил тонкий золотой браслет на руке, и Олесь обратил внимание на его ногти, покрытые розовым перламутровым лаком. — Соглашайся, сладкий. Я даже куплю тебе выпить.
— Пошел вон, — прошипел Олесь и встал, намереваясь сбежать, если Ростислав продолжит. Он слишком дорожил работой, чтобы дать сопляку по шее, хотя очень хотелось. По шее, а потом поставить его на колени, и…
— Как знаешь. Я ведь могу больше и не предложить.
Ростик спрыгнул со стола и ушел, виляя задом, а сидящая за соседним столом Наталья Николаевна укоризненно покачала головой.
— Такой молодой, а такой наглый. Держись, Олесик, он скоро решит чем-нибудь другим заняться и уволится. Это временно.
— Только мысль о том, что Ростислав Валерьевич уволится, меня и останавливает, — вздохнул Олесь.
Все-таки в работе среди женщин были свои плюсы. Сочувствие, например.
Глава 2
К вечеру Олесь всегда начинал чувствовать собственную никчемность. Чем больше удлинялись тени, тем серьезнее хотелось все бросить и сбежать на край света. С утра казалось (иногда, но все же), что можно весь мир перевернуть, но восемь часов в обнимку с калькулятором и компьютером, надоевшими до желания разбить монитор, убивали любую любовь к жизни. За пять минут до окончания рабочего дня Олесь понимал, что завтра будет то же самое, и только смена времен года, возможно, внесет в его существование какое-то разнообразие.
Сегодня жена попросила зайти в магазин и купить чего-то по списку; Олесь не сильно торопился: прошелся пешком до остановки, разглядывая маршрутку и не испытывая никакого желания в нее забираться. Плюнул и поплелся до метро пешком.
Домой пришел позже обычного, и Катерина, посмотрев на него как-то печально, забрала сумки и сказала:
— Мой руки, нам надо поговорить.
Он сидел на кухне, вертя в руках ложку, и ждал.
Катя села напротив, расправила складки на юбке и сказала после недолгой заминки:
— Я беременна.
— Что? — охнул он. — Но как?
— Вот так, мы с тобой давно не предохраняемся и, вроде бы, хотели, — сказала она, переставляя на столе чашки. — Деньги нужны, Олесь. Мне придется уйти в декрет…
Он смотрел на ее круглые щеки, на полные губы, рассматривал еле заметный пушок над верхней губой и хотел заорать, вскочить с места и схватить Катю за волосы. Выдавить с ненавистью: «Добилась своего? Добилась?!»
Но Олесь сидел, рассматривая блестящую поверхность ложки, размеренно дышал, успокаивался и думал о том, что мальчики не могут беременеть, у них не бывает полной груди четвертого размера, а ножки тоненькие и, конечно, могут обнимать за пояс.
Его относительно спокойной жизни подходил конец.
— Ты уверена? — спросил он осторожно.
Олесь ничего против детей не имел, даже когда-нибудь собирался завести парочку, но... Не сейчас, не с Катей, не в этой квартире с протекающим смесителем в ванной.
В прошлый раз было хуже: тогда оба были студентами, но Олесь был влюблен и согласился жениться на Катерине сразу же и без оговорок, даже расстроился, когда оказалось, что задержка была вызвана какими-то гормональными проблемами. Могли бы нормальную свадьбу сыграть, а не расписываться по знакомству втайне от родственников — мать до сих пор плешь проедала своим нытьем: "Все у вас не как у людей".
Сейчас от той студенческой влюбленности не осталось и следа.
— Я сделала тест, — сказала Катя. — Что-то не вижу радости на твоем лице. Ты не рад?
— Рад, — ответил он, делая попытку улыбнуться. — Конечно, рад.
— Это ответственность, — она качнула головой и, обняв себя за плечи, продолжила более уверенно: — Пора уже понять, чего ты хочешь от жизни и способен ли ты прокормить ребенка.
Бля, что за ненужный пафос! Олесь едва сдержал раздражение и поднялся.
— Что-нибудь придумаю.
— Постарайся, пожалуйста. Олесь…
Он посмотрел на жену.
— Что?
— Я его оставлю.
— Да что ты?.. — разозлился он. — Как котенка, честное слово. Оставляй!
— Два месяца, — тихо сказала жена. — Ну, если задержку считать…
— Отлично, — сказал он. — Я нас поздравляю, — и вымученно, через силу улыбнулся.
— На следующей неделе иду на УЗИ, там скажут, все ли в порядке… Кстати, в нашей консультации я наблюдаться не хочу, так что…
Олесь сделал шаг в сторону жены, отпрянул и подхватил ведро с мусором.
— Пойду, выброшу, — выслушивать очередную порцию стонов о деньгах не хотелось.
Он вернулся, поставил пустое ведро в прихожей, тихо переобулся, схватил с тумбочки бумажник и выскочил из квартиры.
Ему нужно было подумать.
Во дворе увидел Георгия, который обжимался с какой-то девицей модельного вида, ноги у нее были просто бесконечно длинными, а еще она наверняка не была беременной.
Сплюнул и рванул в парк неподалеку.
— Ты меня любишь?
— Да.
— Скажи…
— Люблю. Очень.
— А за что?
— Просто люблю… Поцелуй меня…
Олесь услышал их случайно. Сначала примостился на лавочке, но усидеть дольше пяти минут не смог: хотелось бежать куда-то, пока воздуха в легких не останется. Он прошел по мосту на остров — когда-то великий царь сплавлял в полноводной речушке свой ботик, но вряд ли шепчущиеся в кустах подростки об этом знали. Сам Олесь тоже сомневался, глядя на зеленоватую воду. На другом берегу радостно плескались пьяные мужики, похожие на Михалыча. Олеся передернуло, и он пошел по тропинке дальше, забирая вправо, когда услышал негромкие голоса. Уже хотел уйти, но картина открывалась такая, что дух захватывало.
Тоненькие, худенькие подростки сидели под деревом и целовались, тихо постанывая и бормоча разные глупости. Те самые, бесполые подростки: трудно было даже разобрать, кто из них мальчик, а кто девочка, а в глухих голосах слышались одинаковые интонации.
Олесь ступил влево, за куст, и вытянул шею.
— И здесь поцелуй… О-ох…
— Ты красивый… ты такой красивый…
— Нет, ты.
— Ты-ты-ты… — раздался звонкий смех, и Олесь понял, что все-таки мальчик и девочка.
У парнишки были тощие ноги, на которых болтались огромные кроссовки с модной толстой подошвой, острые коленки и золотистые кудряшки. Он откинул голову, подставляя шею с выпирающим кадыком под слюнявые поцелуи своей подружки. Олесь проследил взглядом линию от его подбородка до паха и застыл: у мальчика стояло, натягивая тонкую ткань легких шорт, и сверху, под болтающимися завязками, на шортах проступало небольшое влажное пятно смазки.
Ужасно захотелось прикоснуться к этому пятну губами, носом, вдохнуть, попробовать на вкус — ноги подкосились, и он едва не упал.
Олесь закрыл рот ладонью и отвернулся только на мгновение — чтобы в следующую же секунду снова уткнуться туда взглядом.
— Потрогай его…
Девчонка смутилась.
— Не бойся… никто не увидит.
Олесь следил, как она медленно тянет руку к шортам мальчика, и неожиданно потянулся к своей мотне, сжал член, с удивлением понимая, что напряжение в паху ему не привиделось.
Тоненькие пальчики с короткими ногтями осторожно прикоснулись к натянувшейся ткани, и Олесь охнул: в паху прострелило так резко, что он чуть не кончил от одного только зрелища.
Я извращенец, пронеслось в голове. Подсматриваю за детьми и собираюсь дрочить. Но муки совести смыло очередной волной: девочка сжала ладонь, четче проступили контуры мальчишеского члена, и Олесь нервно облизнул губы.
— Ох, — простонал мальчик, приподнимая зад, Олесь представил свою руку вместо девичьей, сжал пальцы сильнее, и тут с противоположной стороны тропинки послышалось сначала покашливание, а потом громкий смех.
— Эй, Приходько, глянь! Детки совсем обурели: теперь в общественных местах этим занимаются.
Олесь неловко переступил с ноги на ногу, и тут же раздался хруст ломающихся веток.
— А это у нас что?
Он обернулся, холодея: на тропинке словно два богатыря в отсутствие третьего замерли на лошадях два милиционера. За спиной раздался сдавленный мат, шум, крик «Бежим!», но он словно прирос к земле, так и не отпустив ширинку, и член пульсировал в руке.
— А это у нас извращенец, я так понимаю, — заржал один. — Пал Палыч, поздравляю — маньяка поймали.
— Я… не… — промямлил Олесь, отступая на шаг назад и упираясь спиной в колючие ветки.
— Что вы, гражданин, говорите? Грибы собирали?
— Я…
— Ягоды? — теперь ржали оба.
Эрекции моментально как не бывало — он даже подумал, что никогда больше и не будет.
— Я не маньяк, — полез рукой в карман, вытащил портмоне, паспорт, тут же уронил и бросился поднимать. — Я... честно, я не маньяк.
Один из милиционеров, тучный и обрюзглый, повернулся к другому и подмигнул.
— Маньяки нынче с паспортами. Документики, гражданин, — и протянул руку.
Олесь отдал паспорт, портмоне, выгреб из карманов все, что было, даже попытался всучить ключи от квартиры. Его колотил озноб.
— Я не маньяк. Я х-хотел их прогнать.
— Ага, по два раза, — второй, тощий и с усиками, похлопал лошадь по шее. — В парке извращенец появился, вы, гражданин, его не видели?
Толстяк хмыкнул, рассматривая паспорт.
— Олесь? Это что за имя?
— Украинское, — промямлил он.
— Что же вы, гражданин Олесь, непотребствами в парке занимаетесь?
— Я не…
— Давай-ка мы гражданина в отделение проводим?
— Н-не нужно, — залепетал он, — на работе узнают, и жена... Гражданин начальник, то есть, товарищ милиционер, у меня жена беременная! Она же... Я не извращенец! — к глазам подступили слезы обиды, и Олесь всхлипнул. — Забирайте все, что хотите, но не нужно в отделение!
— Брать у тебя нечего… — толстяк вытащил из портмоне несколько купюр, и Олесь запоздало понял, что так и не отдал Кате вожделенные пять тысяч, которые занял на работе.
Кошелек упал на траву, вслед за ним полетел паспорт.
— Пожалуйста… — прошептал Олесь.
Лошадь всхрапнула и наступила на паспорт грязным копытом.
— Как думаешь, Приходько? Отпустим извращенца с миром или проводим для разъяснительной беседы? — спросил толстяк.
— Я вижу, он осознал, — хмыкнул тощий.
Они махнули руками и, развернув лошадей, направились в сторону проспекта. Олесь пытался вспомнить, как дышать.
Отдышавшись и подобрав документы, он медленно заковылял в сторону дома, на полном серьезе размышляя о том, что у него, наверное, инфаркт — в груди жгло, а конечности не слушались.
@темы: ориджинал
-
-
10.12.2010 в 14:39— Ты меня любишь?
— Как тебе сказать… безумно.
Состояние дежа вю накрыло у двери подъезда, а потом Олесь поднял голову и увидел Гошу в дверях своей распрекрасной студии, а на пороге — красивую девку. Причем не ту, с которой Георгий обжимался, когда Олесь возвращался домой, еще не зная, что скоро станет отцом. Во всяком случае, губы у этой были куда более рабочими.
— Врешь ты все, — она кокетливо повела плечом, напомнив этим жестом Катю.
— Вру, — улыбнулся Гоша.
Девица хмыкнула.
Олесь криво улыбнулся Гоше и пошел наверх. Сил не было слушать эти воркования. Он решительно дошагал до лестничного пролета, но подняться домой просто не было сил: сел прямо на ступеньки и тихо зарыдал, опустив лицо в ладони.
Себя было ужасно жаль, а поделиться той грязью, которая мешала жить, было не с кем. Все сразу: беременность Катьки, работа эта дурацкая, случай в парке — просто убивало. Впервые он задумался о самоубийстве всерьез. Это ведь так просто: вжик бритвой, и нет Олеся. Или таблеток нажраться и умереть от кайфа.
Сверху послышался лязг, и он втянул голову в плечи: так грохотали только двери Михалыча, а его видеть не хотелось. И не хотелось, чтобы он видел эти слезы и сопли, но деваться было некуда: снизу все еще разговаривали Гоша с его моделькой, а Гошу Олесь стеснялся намного больше. Он наскоро вытер лицо рукавом и сделал несколько глубоких вдохов.
Михалыч спускался вниз, фальшиво насвистывая "Голуби летят над нашей зоной" и поигрывая ключами, на пролете остановился и смерил Олеся оценивающим взглядом.
— Привет, сосед.
— Привет, — Олесь поднялся и протянул руку.
— Ты... у тебя все хорошо?
— Да, — он вымученно улыбнулся, — Катька... Катька беременная, и я вот, — развел руки в стороны, и Михалыч тут же бросился его обнимать, похлопывая по плечу.
— Отличная новость, поздравляю! Пацана родите, я вам наши игрушки сгружу, у нас целый мешок остался от моего!
Михалыч искренне радовался и поздравлял, и Олесю стало еще хреновее: сосед Катькиной беременности радовался больше, чем он, будущий отец.
— Пошли отметим?
— У меня денег нет… — почти обрадованно признался Олесь, но не тут-то было.
— Да я сам тебя угощу. Пацана ждете!
Он обнял Олеся за плечи, обдав смрадом потного тела и давно нестиранной майки, и потащил вниз по лестнице.
— Гоша-а… почему нельзя войти? — послышался голос девицы.
— Потому что я работаю, малыш.
— А ты мог бы со мной поработать.
Она соблазнительно выгнулась, прислонившись спиной к дверному косяку.
— Анечка, солнце мое…— начал было Гоша, но Михалыч прервал его, шумно выдохнув:
— Привет!
— О, привет, соседи. Анечка, знакомься, это мои соседи. А это Аня, она уже уходит, — улыбнулся Гоша, пристально глядя на девушку.
— Пфф… Ладно, жду звонка, — она чмокнула Гошу в щеку и, покачивая бедрами, пошла к двери подъезда, сопровождаемая взглядом Михалыча.
— Завидую выдержке, — буркнул тот. — Я бы ее выебал. И не только выебал.
Олесь про себя хмыкнул, едва сдерживаясь, чтобы не начать объяснять Михалычу, почему это только мечты.
— А я вот не хочу, — сказал Георгий ровно, его губы были поджаты, и Олесь решил, что это прямой намек на то, что продолжать тему не стоит.
Однако Михалыч успокаиваться не спешил:
— А где ты таких блядей берешь, а?
Дверь подъезда хлопнула, и Гоша, медленно проследив похотливый взгляд Михалыча, повернул к нему голову.
— Именно потому, что бляди, — на последнем слове он поморщился, — не хочу. Хорошего вечера.
Он попытался закрыть дверь, но Михалыч продолжал тему:
— Чистюля, бля. На него такая девка вешается, а он ведет себя как пидорас.
— Кто? — переспросил Гоша, выходя за порог.
— Педрила, — снисходительно пояснил Михалыч. — Который мужиков в задницы ебет. И не способен красивую девку удовлетворить.
— Педераст — это любитель мальчиков, а не взрослых мужчин, — отозвался Гоша. — И если вы хотите поговорить о моих пристрастиях, то я, скорее, содомит.
Олесь вцепился пальцами в перила и почувствовал, что краснеет.
— Так ты внатуре пидовка? — уточнил Михалыч, и его рот снова, как накануне, превратился в букву "О".
— Обычно пидовками называют тех, кто снизу, — ответил тот спокойно, но было заметно, как напряглись плечи. — А я предпочитаю быть сверху.
— Тьфу, — Михалыч звучно харкнул на пол и повернулся к Олесю:
-
-
10.12.2010 в 14:39— Что ты на него напал? — сокрушенно качая головой, спросил Олесь по дороге.
— Одни, одни пидорасы вокруг. По ящику — пидорасы, на улицах — пидорасы, в родном подъезде… — Михалыч выругался.
— Да кто тебе сказал?
— Кто? Да сам этот… тьфу, бля, руки хочется вымыть.
Ага, и самому целиком не мешало бы, подумалось в ответ. Вспомнился анекдот про гея и пидора — тот, в котором сантехнику объясняли, что геем ему не быть, — и Олесь тихо заржал.
— Че смеешься? — буркнул Михалыч.
— Да так, вспомнил... Катьку.
— Да, — тот резво хлопнул его по плечу, — отметим!
Вернулся Олесь домой на рогах и заполночь. Единственная мысль, которая его тревожила — это какого хрена было пять лет учиться, чтобы получать копейки, когда Михалыч даже без среднего образования зарабатывает гораздо больше.
***
В субботу Катерина сбежала на свой корпоратив, завоняв квартиру лаком и любимыми духами, а Олесь залег на диван перед телевизором. В голове было пусто, ничего не хотелось, он лениво потягивал пиво, раз за разом прокручивая в памяти тот вечер, парк и последнюю встречу с Георгием. Неужели и правда гей? Олесь впервые в жизни видел живого гея и, конечно, хотел знать, точно ли живой… тьфу, настоящий.
На экране телика мелькали кадры старого фильма, в котором так некстати превозносилась крепкая мужская дружба. В старых фильмах любое слово можно было трактовать по-своему, но тут уровень дружбы явно зашкаливал, и Олесь с омерзением нажал на кнопку пульта. И опять застыл.
Показывали молодежную комедию, и переключилось как раз на том моменте, когда два парня должны были поцеловаться на спор.
Телевизор пришлось вырубить, к горлу подкатывало чувство омерзения, и, когда Олесь сделал глоток пива, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса во рту, его стошнило прямо на любимый Катькин ковер.
Он матерился, пока убирал, потом залез в душ и тер себя жесткой мочалкой, пока не стало больно: хотелось содрать с себя кожу и отмыться от того дерьма, которое лезло в голову. Прав был Михалыч: мужик не может хотеть другого мужика. Гоша — хрен с ним, пусть трахает кого угодно, а Олесь нормальный. Нормальный!
***
Понедельник начался даже хорошо: веселая Катька порхала по квартире, довольная тем, что у них наконец-то получилось забеременеть, планировала купить себе спецодежду, щебетала что-то о подгузниках и о том, что садики в округе забиты, нужно уже сейчас записаться, иначе после декрета придется уволиться и сидеть дома с ребенком, а Олесь смотрел в чашку и думал о том, что если эта мерзость, которая с ним творится, продолжится, то впору повеситься и избавить человечество от своего присутствия. А вдруг действительно мальчик родится? Он скривился, отставил кружку с чаем в сторону и сбежал на работу, снова едва сдерживая тошноту.
Отпустило только в метро, и Олесь старался не смотреть по сторонам: вдруг снова какой подросток на глаза попадется.
В обед оказалось, что у генерального день рождения, нужно сброситься, и пришлось отдать последние деньги. А потом позвонить Катьке и сказать, что задержится.
— Ты только недолго, — разом погрустнела жена, но сам Олесь повесил трубку с явным облегчением.
Хотелось напиться до легкости в голове, чтобы вообще ни о чем не думать.
Вечеринка за какой-то сраный час скатилась до уровня обычной попойки, и генеральный, почти не стесняясь, заигрывал с новенькой из отдела продаж, а та отвечала ему взаимностью. Впрочем, Олесь сам не обратил бы внимания на брачные игры руководства, если бы не Ростислав.
— Смотри, папа нашел мне новую маму, — прошептал он Олесю на ухо, неожиданно подойдя сзади.
— Следуй примеру, — огрызнулся Олесь.
— Так я следую. Я нашел себе красивого мужчину в полном расцвете сил.
— Шел бы ты, малыш…
— Меня устраивают оба варианта: и в жопу, и нахуй, — рассмеялся Ростилав. — Пойдем, потискаемся?
Олесь опрокинул в себя очередной бокал вина залпом, хотя обычно любил смаковать и чувствовать вкус, и свалил на улицу покурить. Коллеги собирались в кучки, все что-то обсуждали, а он чувствовал себя лишним: его тут и за мужика-то не считали. Иногда Олесь сомневался, что люди помнят его имя.
Докурив, он отбросил окурок в сторону и направился в сторону туалета. Там его точно никто не побеспокоит, а через полчасика можно будет свалить домой.
Одна кабинка оказалась занята, он мысленно матюгнулся, умылся холодной водой, дождался, пока дылда-курьер закончит свои дела и свалит из туалета, и зашел в крайнюю, с окном. Стекло было матовым, но по силуэтам во дворе угадывались некоторые сотрудники, и Олесь подумал, как они отреагируют, если он сейчас спустит штаны и прислонится задом к окну — заржут или прибегут, чтобы запинать его ногами.
Расстегнул ширинку, прицелился, и…
— Да, привет… — раздался голос Ростислава.
Следит пацан за ним, что ли?
— Привет. Нет еще. У отца. А какие есть предложения? О-о-о… я согласен, да-да. Сейчас, закончу тут. Давай, ага.
Дверца кабинки дрогнула.
— Эй, кто там ссыт как полковая лошадь? — громко спросил Ростик.
— Блядь, — буркнул Олесь тихо. — Хочешь подержать?
— Олесик? — недоверчиво переспросил он. — Конечно, хочу! Открывай!
— Придурок, — Олесь стряхнул каплю, натянул трусы и брюки, со злостью дернул за ручку слива и, развернувшись, рывком открыл двери. — Что ты, придурок малолетний, от меня хочешь, а?
— Сто раз уже говорил, — ухмыльнулся мальчишка, толкая его обратно в кабинку и прижимаясь к Олесю именно так, как представлялось в извращенных фантазиях.
Ростислав был одного с ним роста, теперь же показался даже выше — он склонил голову и сразу поцеловал Олеся, обдав ароматом мятной резинки с цитрусом.
Олесь опешил.
До этого дня он считал приставания Ростика эдаким утонченным издевательством — не впервые в этой жизни Олеся обзывали педиком, и противный мажорчик просто слету обнаружил его больное место. Даже в голову не приходило, что пацан серьезен в своих заигрываниях.
Олесь отстранился и почувствовал, как по спине ползет холодок страха: если его застанут в офисном туалете с сыном генерального, увольнением и позором не обойдется.
— Прекрати! — сказал он. — Я же сто раз говорил, что я женат, и...
— Да мне насрать, — ухмыльнулся мальчишка. — Трахай свою жену, если хочешь. Или — нет?
Он снова потянулся за поцелуем, и на этот раз Олесь не отпрянул, почувствовав, как нахальный язык касается его языка.
Он приоткрыл рот, выдыхая, и понял, что член уже твердый, как гвоздь — встало за каких-то две секунды. И что с улицы наверняка будет понятно, что в кабинке двое.
— Ого… — прошептал Ростик, проводя рукой по его ширинке. — А говоришь, женат.
И этого оказалось достаточно, чтобы прийти в себя: Олесь вытолкал наглого мальчишку из кабинки и вышел следом.
— Тут люди, — прошипел Олесь. — Везде... И... Черт, отстань!
В паху ныло, но он решил, что один оргазм или даже перепих его мечты не стоят увольнения и скандала.
— Ты же меня хочешь, — нагло ухмыльнулся Ростик. — Можем ко мне поехать. Папик все равно будет ночевать у своей зазнобы.
Олесь посмотрел на него и понял, что хочет поехать, но вряд ли сможет куда-нибудь добраться, если это щуплое создание с нежной кожей и пухлыми губами будет сидеть рядом. Хотелось до дрожи, но к горлу снова подкатила волна тошноты.
— Педик чертов, — выдавил Олесь через силу, чувствуя знакомые спазмы в животе, и бросился к выходу.
— На себя посмотри! — заржал в спину Ростислав.
Олесь кое-как выбрался на улицу, где его снова прихватило, он даже на колени упал, выблевывая из себя все, что съел за день.
— Смотри-ка, нажрался в хламину, — неодобрительно сказал кто-то за спиной.
Он неловко приподнялся и, утерев губы, поплелся по дорожке от офиса.
Возвращаться в комнату за вещами не хотелось: в кармане было то самое портмоне, пустое, но мелочи на метро точно должно было хватить.
Добравшись домой, он залез в душ и переговаривался с Катериной через дверь. Жена рассказывала, что уже сообщила на работе и что ей в декрете будут платить честную зарплату.
— Хорошо, когда начальник — женщина, наша Виктория — просто прелесть! — лепетала Катька, пока Олесь поливал член ледяной водой из душа. — Она сказала, что еще и подарок от фирмы будет. Может, коляска? Коляски сейчас ужасно дорогие… Нет, все-таки мне повезло с начальством.
— Ага, — буркнул Олесь, вспоминая своего директора и следом — Ростика, — лучше женщина, ага!
-
-
10.12.2010 в 14:40На шее Ростислава был засос. Крупное пятно на загорелой коже было почти незаметно, но не для Олеся. Засос, даже думать нечего. Все от излишней страстности, от того, что кожа на шее такая нежная, и любая боль кажется сладкой – губы прижались чуть сильнее, и вот…
— Олесик, у тебя маркер есть? – Наталья Николаевна проследила его взгляд и вздохнула. – Видишь, он сегодня тихий, почти никого не трогает.
Конечно, тихий – небось, всю ночь… Сколько ему лет? Семнадцать или восемнадцать? Акселерат гребаный.
— Да, вот, — Олесь передал ей маркер. – И хорошо, что тихий.
А ведь он сам мог поставить этот засос. Прижаться губами чуть сильнее, обнажить зубы и впиться в жилку на шее. И услышать стон. И схватить мальчишку за плечи. Залезть к нему в джинсы, прижаться сильнее, просунуть руку, сжать…
— Привет, Олесик.
Ростик сам подошел и улыбнулся, наклонив голову набок, и засос стал виден отчетливее.
— Здравствуйте, Ростислав Валерьевич.
Трахать, чтобы стонал от изнеможения…
— Как прошел твой вечер?
— Отлично, — сказал Олесь ровно, глядя на багровое пятно, — обсуждали с женой покупку коляски для нашего будущего ребенка.
Сзади послышался сдавленный вскрик, а потом Наталья Николаевна охнула.
— Олесик, вы ребеночка ждете?
— Да, — он кивнул и, крутанувшись на кресле, улыбнулся ей широкой фальшивой улыбкой, а потом снова посмотрел на Ростика. — Два месяца. Сегодня жена идет на УЗИ.
— Какая замечательная новость! – залепетала начальница в спину. – Поздравляю, это же чудесно!
Олесь смотрел на шею Ростика и думал совсем о другом.
— А вы чем вчера занимались, Ростислав Валерьевич? – спросил он, дождавшись, пока поток поздравлений закончится.
Тот нагнулся, мазнув по лицу прядью светлых волос, и шепнул на ухо:
— Меня жестко выебали в туалете одного клуба. До сих пор зад болит. Конечно, я представлял, что это ты. Хотя, наверное, ты сам хочешь быть снизу?
Наталья Николаевна кашлянула и сообщила, что больше двух говорят вслух.
Ростислав быстро выпрямился и посмотрел на главбуха свысока — как всегда.
— Я всего лишь поблагодарил моего чудного милого Олесика за сегодняшнюю ночь.
Женщина охнула, а Олесь очень захотел сдохнуть прямо сейчас. И, пока Ростик эффектно удалялся, желание сдохнуть крепло, потому что он так вилял бедрами, что хотелось догнать, повалить на пол, а потом содрать джинсы и…
— Ты не переживай, Олесь, — сказала Наталья Николаевна откуда-то издалека.
— А я не переживаю.
Я просто хочу его выебать, мрачно подумал он.
— Вот таким хорошим мальчикам, как ты, всегда достается от... этих, — сказала она с презрением.
Олесь едва сдержал порыв объяснить, насколько он не хороший, и уткнулся носом в монитор с рядами цифр.
И нахрена ему нужен был красный диплом и магистратура?
До обеда все было относительно спокойно, если не считать того, что Олесь выкурил больше сигарет, чем обычно, и выпил уже три чашки кофе. И зря, понял он, когда появилась нездоровая тяга куда-то бежать, а в затылке заныло. Он стучал по клавишам компьютера и не делал ни одной ошибки, при этом мозг его функционировал, словно разделившись на две части. Пальцы сами по себе набивали цифры. Ни единой ошибки.
— Олесь… у тебя есть минутка?
Он удивленно поднял голову, воззрившись на Ростислава, который улыбался как нормальный человек, а не малолетний ублюдок.
— Вы что-то хотели, Ростислав Валерьевич? – спросил Олесь, поставив локти на стол.
— Да. Я хотел пригласить вас пообедать.
— Моя жена приготовила вкуснейший обед, который я захватил с собой.
— Олесь, ну перестань. Я подумал и решил вести себя хорошо, — и добавил тише: — Папик зол, грозится уволить.
— Свежо предание.
Ростислав улыбнулся еще раз и сделал то, что сломило вежливую холодность Олеся – взъерошил волосы.
— Прости меня. И давай поедим. Вместе.
— Ростислав, что ты от меня хочешь?
— Приглашаю тебя пообедать. И, клянусь, — он снова нагнулся и зашептал на ухо: — Что в офисе я не буду к тебе приставать. Папа сказал, что ты ценный сотрудник, а я лоботряс.
— Я с ним согласен.
— Но это не убьет мою веру в наше с тобой светлое будущее.
— Ростик, прекрати.
— Я вполне серьезен, — он посмотрел на Наталью Николаевну, которая, разумеется, не упускала ни единого слова из разговора, и поклонился. — Мадам, вы не против, если я украду вашего ведущего экономиста?
Она фыркнула.
— Мадам, я предельно серьезен. Клянусь вернуть его в целости и сохранности. Обещаю больше не нарушать ваш покой.
— Иди уже, — буркнула Наталья Николаевна.
Олесь покачал головой:
— Нет, спасибо.
Ростик грустно вздохнул, снова нагнулся и шепнул:
— Большой прожаренный стейк с кровью. И минет. Если захочешь.
У Олеся тут же потяжелело в паху, а на лбу выступил пот.
На его счастье, Наталью Николаевну вызвали из кабинета – не иначе, было подстроено, но Олесь воспользовался возможностью и схватил Ростислава за воротник рубашки-поло, наплевав на то, что дорогая модная вещь может растянуться.
— Еще раз повтори. И посмотри на меня.
— Стейк с кровью… — мальчишка улыбался, но уже не так нагло, скорее, ошалело.
— Дальше.
— И минет. Хороший минет, я гарантирую.
Олесь оттолкнул его от себя и поднялся.
— Хорошо. Первое и второе. Если не боишься.
Он сам боялся до холодного пота, до подрагивающих от нервозности рук, но отказаться не мог. Не от того, что обещал этот рот.
— Не боюсь, — сказал Ростик и облизнул губы.
Олесь охнул, снял со спинки кресла пиджак и потянулся за кошельком.
— Нет, я угощаю, — Ростислав потянул его за руку к выходу из комнаты.
Они сидели друг напротив друга и ели отличное мясо, которое, если верить меню, стоило треть зарплаты Олеся. Он никогда прежде не видел, чтобы стейки столько стоили, но разливающееся на языке наслаждение убеждало в том, что можно отдать правую руку за один крохотный кусочек.
— У тебя кровь на губе… дай…
Ростик вытер ее большим пальцем и поднес к собственному рту. Аккуратный маленький язычок прошелся по подушке пальца, а в наглых глазах вспыхнуло что-то многообещающее.
— Ты здесь часто бываешь? – спросил Олесь, замерев с ножом и вилкой.
— Не очень. Много есть вредно.
— Я не об этом, — сказал Олесь, удивляясь своему поведению больше, чем вкусу стейка. – Ты должен знать, где здесь туалет.
— Хочешь, чтобы я отсосал тебе в туалете?
Одной фразы хватило, чтобы член затвердел до боли, и Олесь заерзал, перекладывая ногу на ногу.
— Да.
— А как же вино?
— Мне еще работать, а мой отец – пенсионер, а не директор компании.
Почему-то рядом с Ростиком наружу перла наглость, и Олесь совсем не хотел вести себя иначе. Если пацан такой настырный, то пусть терпит — это небольшая расплата за подначки.
— Ну, ладно, — Ростик вытер губы салфеткой и встал. — Я буду ждать тебя там. Туалет прямо и направо.
Олесь выкурил сигарету, неспешно затушил ее в пепельнице и пошел следом за мальчишкой. Тот ждал его в предбаннике – туалет, вопреки ожиданиям оказался не очень большой и роскошью не отсвечивал. Да и рассматривать его было некогда – Олесь толкнул Ростика в ближайшую кабинку и закрыл ее на замок.
— Второе, — сказал он, глядя на мальчишку.
— Минет в туалете — это пошло, — протянул Ростик и хмыкнул.
— Плевать, — Олесь расстегнул пояс и вжикнул ширинкой. — Ты предложил, я согласился. Вперед и с песней.
— Взвейтесь кострами, синие ночи, — промурлыкал тот и плавным движением опустился на колени.
— Стой, — Олесь схватил его за плечи и потянул наверх. – А поцеловать?
И, не дожидаясь ответной реплики, набросился на него, прижал к стене и впился губами в шею. Хотелось оставить свою метку рядом с той, вчерашней. Пусть смотрит в зеркало и вспоминает Олеся. Идиотское желание, но рядом с Ростиком он в принципе становился идиотом.
Ростислав разошелся сразу же: запустил пальцы в его волосы, начал бормотать какую-то херь о том, что всегда знал… Олесь пропускал мимо ушей – в этот момент он слушал себя. Никакого смущения, никакой тошноты – только острое желание схватить пацана за волосы, опустить на колени и ворваться в его горячий рот…
— О-ох… — простонал он, ударяясь макушкой о дверь, когда головку обхватили влажные губы.
Ростик сосал умело, но дело было не в технике: Олесь знал, знал, что это делает именно мальчик, что это мальчишечьи пальцы, рот и язык, что утробный стон, от которого вибрация расходится по телу — стон Ростика. В происходящее не верилось, но возбуждение было настолько острым, что сомнениям не осталось места.
Неожиданный, быстрый оргазм сшиб с ног и размазал по полу туалета.
-
-
10.12.2010 в 14:40— Стоило так долго мозги ебать… — он утерся тыльной стороной ладони. – Женатые на вкус прекрасны – чувствуется ответственность и уверенность в себе.
— Заткнись, пожалуйста.
Олесю хотелось блаженно улыбаться и курить. Такого оргазма у него не было за все годы семейной жизни.
— Тебе понравилось?
— Не особенно, — Олесь смотрел в стену напротив и улыбался.
— Эй! – его ткнули кулаком в плечо.
— Я не заметил, нужно еще раз попробовать.
Он говорил, и собственный голос казался чужим. Словно другой человек завладел его телом, а где-то внутри оставался еще маленький Олесь, настоящий.
— Вообще-то я себе поставил цель увидеть твой маленький член и поржать, — сказал Ростик, подавая ему руку. – Но он у тебя не маленький, и теперь я совершенно точно тебя хочу.
Олесь поднялся на ноги и улыбнулся новой какой-то улыбкой.
— Посмотрим на твое поведение.
— Ты охренеть какой эгоист, Олесечка.
— Ну, сам выбрал.
По груди расползалось приятное тепло. Наверное, именно в этот момент он и смирился со своей ориентацией. По крайней мере, больше не тошнило.
— Но я тоже хочу свою часть, — Ростик взял его за руку и потянул к паху.
В этот момент, как назло, зазвонил телефон — Олесь даже через брюки дотронуться не успел.
— Але! — рявкнул он в трубку и услышал голос жены, в котором проскальзывали истерические нотки.
— Я в больнице!
— Я помню, УЗИ. И что?
— Нет, меня положили в больницу! Говорят ужасные вещи, обследуют... Олесь, приезжай!
— Какие вещи? Что говорят? – спросил он и коснулся Ростика, даже сжал его член сквозь ткань.
В конце концов, женщинам свойственно преувеличивать. Внутри слабо колыхнулась надежда, что ребенка не будет.
— О, господи-и… Я не понимаю всех этих терминов! Олесь! Быстро езжай домой и привези мне сменную одежду, зубную щетку…
— Лучше СМСкой сбрось, — он смотрел на Ростика и облизывал губы. – Я все по списку привезу.
— Ладно, — внезапно успокоилась Катерина. – Точно. Сейчас я тебе все сброшу. А ты… там дома захвати тысяч… все захвати, надо будет.
Снова, как утром, мозг работал, Олесь понимал, что от него хотят, но пальцы сами расстегивали молнию на джинсах мальчишки.
Олесь знал, что нужно срочно бежать домой, ехать к жене, но не мог думать о долге. Его волновало только то, что рука вот-вот коснется члена одного маленького паршивца.
— Просто потрогай, — сказал Ростик, когда Олесь выключил телефон и сунул в карман. — Ты же у нас неопытный.
Чужой член под пальцами казался ужасно нежным, и было страшно сделать больно, но Ростик накрыл руку своей, задал темп, и через каких-то двадцать секунд по пальцам уже стекала густая вязкая сперма, а Олесь едва сдерживался, чтобы не кончить во второй раз.
Они молча помыли руки, Ростик вытерся туалетной бумагой, сказал, что ждет сигнала, и вышел первым.
Выходя следом, Олесь наткнулся взглядом на недовольного мужика с пивным животиком, лицо которого вытянулось, когда он понял, что в кабинке было двое.
— Да, — сказал Олесь, — завидуйте.
И вышел.
— Кто тебе звонил? – спросил Ростислав, когда они допивали крепчайший кофе.
— Жена.
— Соскучилась?
— Нет, она в больнице. Просила вещи привезти.
Ростик положил руки на стол и удивленно посмотрел на Олеся.
— А чего ты сидишь? Тебе же надо к ней.
— Мне лучше знать, — на его взгляд Олесь ответил хмуро и немного холодно. – А тебе не стоит задавать вопросы.
Против его ожиданий мальчишка улыбнулся.
— Какой суровый Олесик. А с виду не скажешь.
— С виду у меня и член меньше казался.
Олесь закурил.
— Мудак, — восхищенно протянул Ростик, — мне до тебя расти и расти. Да даже папику. Он просто матери изменяет, а ты забиваешь на жену, которая в больнице.
— Я не забиваю, я думаю, где денег взять.
— Прости, — Ростик развел руками, — мои карманные закончились на твоем стейке.
— Не хватало! — фыркнул Олесь и встал. — Зайду в офис, отпрошусь. И... спасибо за минет.
— Обращайся, — хмыкнул Ростик и довольно улыбнулся.
Олесь обернулся по дороге и махнул рукой, как бы отдавая честь. А вот когда двери жральни закрылись, его и накрыло. Он шел к офису и не мог даже сигарету прикурить – руки дрожали, а к горлу снова подкатывало.
Он только что трогал этого мальчика, наплевав на Катьку, вообще насрав на все и вся. И ему это нравилось. И гораздо меньше понравится сейчас ехать домой и собирать для Катерины вещи, а потом держать ее за руку и говорить, что все наладится.
Тошнило не от того, что произошло, не потому, что ему понравилось. А от самого себя, от своей говнистости. От того, что Катерина в больнице и придется к ней ездить, выражать сочувствие, хотя хотелось тихих вечеров под телевизором или с пивом. Ну или Ростика. Голого и наглого.
На работе сложилось удачно: достаточно было сделать для Натальи Николаевны печальное лицо и туманно намекнуть на то, что у жены проблемы. Курица раскудахталась и отпустила с богом. И всучила еще с собой какие-то конфеты. Олесь швырнул коробку в затрапезную мусорку возле метро.
Дома, сверяясь с СМСкой Кати, он быстро собрал все вещи, выжрал банку пива и поехал в больницу.
Катька выглядела испуганной, а врач сыпал умными словами и постоянно повторял, что это не страшно. Олесь держал жену за руку и пытался понять, что такое "пузырный занос". Словосочетание казалось смешным, но Катерине было страшно, и он решил, что придет домой и в инете все выяснит, чтобы в следующий раз ее утешить.
Врач намекнул, что лечение дорогое, что хорошие лекарства стоят денег, обследования бесплатны только номинально, и за все придется платить.
Олесь сказал, что найдет деньги, и в тот момент искренне в это верил.
Он ушел из больницы с сильным желанием убить себя – даже не за то, что жалел жену только по инерции. А за то, что сейчас надо подкинуться и найти эти сраные сто тысяч или больше. Найти, словно они валяются на дороге, словно он каждый день их находит, словно портмоне не застегивается от купюр.
И Олесь знал, что никогда не убьет себя, потому что Катька останется одна, потому что он хочет прижаться к Ростику и услышать его стон – снова. Потому что страшно умирать до одури и неизвестно, что будет, если закрыть глаза.
Во дворе он встретил Гошу, тот как раз припарковал свой сверкающий джип и заходил в подъезд, они столкнулись в дверях.
Тот посмотрел с брезгливостью, и Олесь, кивнув, нашел в себе силы выдавить:
— Извини.
— За что? — обернулся Георгий.
— За Михалыча. Он перегибает палку, я не... я не считаю, что... короче, я не гомофоб.
— Да? — хмыкнул тот недоверчиво.
— Я... я сам тоже. Можем поговорить?
Гоша открыл двери квартиры и отошел в сторону:
— Заходи, попьем кофе. Пиво не предлагаю, потому что вообще не люблю алкоголь. Это с вами так вышло.
— А я бы выпил, — пожал плечами Олесь. – Нажрался бы в хлам. Извини…
Он прошел в студию и ненадолго отвлекся, рассматривая стены и высокий потолок в два этажа. Это было Зазеркалье, неведомая страна, которую Олесь раньше видел только по телевизору. Пахло дорогим: кожаной мебелью, духами и одеколонами, а городской шум остался за дверью.
Комната была огромной и занимала почти всю площадь квартиры. У стен стояли какие-то большие штуки, по всей видимости, лампы, в углу высилась гора одежды и каких-то ярких тряпок, а напротив невысокого подиума стоял длинный кожаный диван красного цвета во всю стену.
— Тут только небольшая кухня, комната для визажа и санузел, остальное пространство — студия, — Гоша махнул рукой в сторону высоких окон без занавесок, — я свет увидел и понял, что сниму за любые деньги. Другой такой студии в Москве нет.
— А тебе нужна такая большая?
— Ну, не сказать, что нужна, — он сел на диван и придвинул журнальный столик поближе, — просто здесь очень хорошо. И воздуха много.
— А, — качнул головой Олесь, усаживаясь на другом краю дивана. – Хорошо тут.
Он посмотрел на журнальный столик, заваленный многочисленными журналами, и подцепил один. Полистал для приличия.
-
-
10.12.2010 в 14:40Он что-то промычал — дескать, все выпью. И, пока хозяин гремел стаканами и хлопал дверцей холодильника, успел бросить журнал обратно и достать сигареты.
— А, ладно, кури, — махнул рукой Гоша и включил кондиционер, Олесину мечту, на продув. — У меня есть джин, ты его пьешь?
Олесь в жизни джин не пробовал и кивнул. Ему было все равно, что пить, хоть «Тройной».
Гоша поставил на стол бутылку, бокал, притащил стакан с минералкой, сел рядом и подвинул ему пепельницу.
— Что у тебя стряслось?
— Ты мне скажи сначала… Ты же правду Михалычу сказал? Спасибо, — он взял стакан и сразу сделал большой глоток.
Напиток приятно освежил истерзанное сигаретами горло, на языке полопались пузырьки, и Олесь шумно вздохнул.
— Не за что. Что я сказал?
— Про то, что ты…
Он избегал смотреть на Гошу и чувствовал себя глупо.
— Да, я гей. А я правильно расслышал твои слова о том, что ты... тоже?
— Хрен знает, — он вымученно улыбнулся. – Сегодня мне отсосал мальчишка. И мне понравилось.
Гоша кашлянул и снова встал.
— Я себе тоже минералки налью. Вообще-то я себе и налил, но раз ты умираешь от жажды… И, пожалуй, нарушу собственное правило не курить в студии, — вытащил свои модные сигареты и закурил. «Zippo» в его пальцах смотрелась так же органично, как на Олесином безымянном толстое обручальное кольцо.
Вернулся Гоша минуту спустя, волосы вокруг лица были мокрыми — видимо, на кухне умылся. Олесь удивился — зачем бы? Неужели нервничает?
Георгий сел рядом, вытянув ноги, и спросил неуверенно:
— Ты... ты же женат, вроде бы?
Олесь криво усмехнулся и сделал еще один глоток. Напиток был крепким и как-то хорошо расслаблял.
— Женат, в том-то и дело. Ты прости, я к тебе в друзья не набиваюсь. Но Михалычу я рассказать такое не смогу.
Он затушил сигарету, долго и ожесточенно сминая ее в пепельнице.
— Это пиздец. Мне понравилось. А потом жена позвонила и сказала, что в больнице. А я не побежал к ней, нет. Я остался и лапал его в той же кабинке. И чувствовал себя так, словно только что начал жить. Ему семнадцать лет, представляешь? А я понял сегодня, что совсем не люблю Катю. Вообще. Мне он нравится, мне его хочется трогать, везде. Целовать. И трахать. Обязательно. Я это в красках вижу…
Так запутанно и очень быстро он рассказал Гоше почти все и запнулся только на случае в парке.
Георгий внимательно слушал, ни единым жестом не выдавая своих чувств по поводу услышанного, а когда Олесь по третьему разу повторил, как его тошнит от собственных мыслей — кивнул.
— Тебя тошнит от себя самого, потому что тебе это нравится? Ты считаешь свои желания настолько отвратительными?
-
-
10.12.2010 в 14:41— Я должен быть нормальным. Должен чувствовать. Должен знать, что я чувствую. Я сегодня шел к офису и думал о том, что мне не жалко жену, которая в больнице. Я урод, понимаешь? Потому что вместо того, чтобы думать о жене, я думал об этом мальчике!
Олесь сгорбился, поставив локти на колени.
— Вот это ненормально. Хотеть – нормально. А быть ублюдком, которому все равно – ненормально.
— У меня такого не было, — сказал Гоша после долгой паузы. — Я не знаю, что посоветовать.
— А как у тебя было?
— Я еще в школе понял, а у меня сосед был стриптизером в гей-клубе, все бабульки плевались. Я к нему сходил, он мне и рассказал. И познакомил кое с кем. Мы до сих пор дружим, видимся иногда. Он теперь известный певец, ты его наверняка знаешь. Фамилию называть не буду, — сказал Гоша и улыбнулся. — Меня не тошнило, я всегда был жадным до удовольствий, и если мне хорошо — я этим наслаждаюсь... А что с женой?
— Думали, ребенок. А оказалось… какая пузырчатая… пузыристая… счас… — он полез в карман, куда сунул листок с бесконечным списком лекарств и суммой на лечение, подчеркнутой трижды. – "Пузырный занос". Они говорят, нужна операция. В общем, хреново дело.
— Сколько? — спросил Гоша.
— Сто тысяч.
— Долларов?
Олесь фыркнул, когда понял, что тот спрашивает серьезно.
— Нет, рублей! Можно и бесплатно, но доктор сказал, что лучше купить лекарства.
— Врач.
— А?
— Он врач, а не доктор, — сказал Гоша, вставая. Молча вышел в кухню, а вернулся с пачкой долларов. — Вот, держи.
— Не надо, — сказал Олесь и даже привстал. – Это много, я не смогу сразу отдать.
— Я недавно закончил небольшую халтурку, меня это совсем не напряжет, — Гоша снова протянул деньги, и Олесь подумал, что небольшой проект в три с лишним его зарплаты — это круто. Более чем круто. — Держи. Отдашь, когда сможешь.
— Когда смогу, — хмыкнул Олесь. — Когда я смогу...
Баксы он взял, постоял с ними как с писаной торбой, а потом ноги подкосились, и пришлось опуститься на диван.
— Спасибо, Гоша. Я даже не знаю, что сказать.
— Ты уже поблагодарил, этого достаточно, — тот опустился рядом и положил руку ему на плечо. — А ты... Прости меня за этот вопрос, но я не могу перестать об этом думать. Тебя только мальчики заводят?
— Ну, я женат, так что девочки тоже, но...
— ...я не об этом, — перебил его Гоша. — Мужчины. Нет?
Только сейчас Олесь заметил почти невидимые морщинки у глаз Гоши и черные ресницы, совсем черные.
— Не знаю, не думал. Я недавно стал обращать на них внимание. Им всем по четырнадцать-шестнадцать. Пиздец…
Олесь говорил это, глядя ему в глаза, и не слышал собственный голос.
— Скажи, что это ненормально.
— Мне кажется, что ты просто зациклился, — пальцы Гоши легко погладили плечо, и Олесь сжался, не зная, как расценивать этот жест. — Представь себе, что... — он задумался, формулируя, и Олесь с ужасом понял, что пялится в его глубокие голубые глаза. На контрасте с черными ресницами эффект был просто убойным. — Представь себя в постели с мускулистым парнем лет тридцати.
Он послушно смежил веки и представил. Парень оказался похож на Гошу. У него на спине бугрились мышцы, и Олесь был почему-то снизу.
— Картинка отвращения не вызывает, — сознался он.
— И только?
— Не знаю, — сказал он и открыл глаза.
— Хм. Ладно, — Гоша наклонился и неожиданно, без предупреждения накрыл его губы своими.
Это просто поцелуй, убеждал себя Олесь, приоткрывая рот и впуская внутрь Гошин язык. Это ничего не значит.
Ему было не по себе, он не знал, как расценивать поступок Георгия. Может, так Гоша представляет дружескую помощь и ничего на самом деле не планирует? Может, ему интересно быть опытным гуру для растерянного соседа, который блюет от собственных фантазий? Мысли, что это предложение, Олесь даже не допускал.
Гоша отстранился первым и посмотрел на него изучающе.
— Ну как?
— В смысле?
— Подействовало?
Олесь облизнул губы. Подействовало – не то слово. Возбудило – самое оно. Оно, самое. Но признавать в этом Гоше он не собирался.
— Не совсем понял, — сказал, слабо улыбнувшись. – Можно… еще раз?
— Обойдешься, — хмыкнул тот, скосив взгляд на его ширинку. — Не пойми меня превратно, ты очень привлекательный парень, хоть и неухоженный, но я просто хотел помочь. Без последствий.
Олесь почувствовал себя жалкой шлюхой. Ростика в обед ему мало было, захотелось большего?
— Ты и так помог, — он показал подбородком на деньги. – Спасибо, что… и выслушал тоже, — быстро встал на ноги и вздохнул устало. Оставаться в студии не хотелось. Не хотелось бежать в душ или блевать в коридоре. Но остро захотелось дать ухоженному Гоше по физиономии, швырнуть в лицо деньги, хотя Олесь понимал, что не стоит, что все это – только порыв. Он вдруг четко осознал, что подвержен этим резким сменам настроения: ненависти к людям, к себе, к сраной жизни… только потому, что рад мнить себя ничтожеством.
— Один мой знакомый долгое время считал себя фетишистом, потому что у него вставало на мужчин в носках. А потом понял, что носки совсем необязательный атрибут, просто тяжело смириться с собственными пристрастиями, не циклясь на чем-то. Мне кажется, что ты просто зациклен. Попробуй разобраться в ощущениях, — Гоша тоже встал и протянул ему руку. — И спасибо, что поделился. Мне... мне приятно, да.
Уходя, Олесь прихватил с собой один из красочных буклетов, стопки которых высились на тумбочке у двери.
Глава 4
— Сосед, что-то тебя не видно совсем, — сказал Михалыч, поймав Олеся вечером следующего дня во дворе. — Жена совсем загоняла?
— Ага, — ответил Олесь, сдержанно улыбаясь.
Михалыч пах так, словно последние несколько лет провел в конюшне при температуре плюс сорок. Возможно, на контрасте с надушенным Гошей или свежим Ростиком.
— Что стряслось?
— Катерина в больнице, — пояснил Олесь.
— А что так рано? Случилось что? Тебе помощь нужна?
— Случилось. Операция скоро. Мне деньги нужны, сосед, — он посмотрел ему в глаза. — Много.
Михалыч перестал улыбаться, его лицо вытянулось, если только можно было сказать такое о ряхе размером с арбуз.
— Много — это сколько?
— Сто тысяч, — небрежно ответил он.
Михалыч крякнул и опустил голову.
— Жалость-то какая.
— Одолжить не у кого, — добавил Олесь, ощущая, как в нем медленно поднимаются волны злости.
— Я ж говорил уже: принципиально не одалживаю, — сообщил Михалыч, и было понятно, что врет. Не говорил. Одалживает.
— Ну ладно, — сказал Олесь.
— По пиву?
Такой переход был неожиданным, и ему почудилась в этом какая-то ирония.
— Нет. Я домой, нужно постирать Катины вещи и завтра ей отвезти.
— Ну как знаешь. Я с парнями договорился встретиться, но раз ты не хочешь...
Парнями были трое алкашей, которые тусовались в гаражах неподалеку. Олесь вспомнил Гошу, сравнил и понял, что лучше напросится на чашку кофе к нему, чем ужрется вусмерть с друзьями Михалыча.
— Не хочу, — сказал он.
— Смотри, — быстро согласился тот — показалось, что с большим облегчением.
Дома Олесь завалился на диван с буклетом, который прихватил у Гоши, но не успел даже обложку рассмотреть — позвонила теща. Долго и нудно вещала о том, что нужно делать хорошему мужу для любимой жены, как себя вести, пока она в больнице. А потом и вовсе пригрозила, что приедет. К удивлению Олеся, он вообще не нервничал, в нем за эти дни что-то умерло, и реагировать на подначки Оксаны Петровны он не стал. Наоборот — говорил так вежливо, что она несколько раз назвала его Олесиком и положила трубку в полной уверенности, что он все осознал.
Олесь вышел покурить на балкон и затупил на облако, которое висело над детской площадкой. Поэтому не сразу понял, что в дверь звонят.
— Привет, — нервно улыбнулся Гоша и без приглашения вошел в квартиру. — Ты извини, что я так, без предупреждения. Мне нужна твоя помощь.
— Да? — удивление скрыть не удалось. — Что-то случилось?
— Нет. То есть... да. Короче говоря, мне нужно присутствовать на одном мероприятии, и я хотел бы, чтобы ты пошел со мной.
— Зачем?
— Там… — Гоша замялся и посмотрел в стену, будто на ней висел текст речи. — Это день рождения одного моего клиента. Точнее, директора компании, которая заказывает у меня съемки. Не прийти я не могу, но этот товарищ... короче говоря, нужно, чтобы ты там изображал моего бойфренда.
— Почему именно я? — выпалил Олесь, не успев как следует удивиться.
— Вид у тебя подходящий, — ответил Гоша и поспешил объяснить: — Они тебя не знают, ты не знаешь их, это вполне в духе того, что я им наплел. Кроме того, — добавил он, замявшись еще сильнее, — за ближайшие два часа я никого не найду.
— Ну спасибо.
— Развеешься, с интересными людьми познакомишься.
Олесь задумался. Перспектива провести время среди гошеподобных людей привлекала новизной, но существовало множество "но".
— Мне надеть нечего.
— Я дам тебе шмотки, у нас один размер, разве что брюки придется укоротить.
— Ну...
— Соглашайся.
— Ладно, — он махнул рукой, — все интереснее, чем пиво с Михалычем пить.
Гоша моментально расслабился и даже заржал довольно. Хотя заразительный смех соседа ржанием назвать было нельзя. Даже захотелось улыбнуться в ответ.
Через какое-то время Олесь уже стоял в центре студии и примерял его одежду, не забывая охреневать от того, что почти все — новое, неношеное.
Гоша оказался неправ только в одном: некоторые вещи были маловаты. Например, рубашка оказалась слишком узкой, о чем Олесь сразу же сообщил.
-
-
10.12.2010 в 14:41— Никаким. В юности легкой атлетикой занимался, но даже до мастера не добежал.
— Отличные мышцы, — Гоша задумчиво провел пальцем по кубикам его пресса, и Олесь сделал судорожный вздох.
Он понятия не имел, как к этому относиться: после поцелуя любой Гошин жест хотелось разобрать на составляющие и классифицировать. Все казалось наполненным скрытым смыслом.
— Спасибо. Это я просто мало ем.
— И много пьешь.
— Да нет, не много, — он подошел к зеркалу, застегнул рубашку и понял, что ему действительно идет. — Майку под нее не надевают, да?
— Не надевают, — хмыкнул Гоша. — Под джинсы тоже белье желательно не надевать, но... Что с обувью?
— А что с ней? — решив не комментировать историю с бельем, Олесь неловко улыбнулся. — Конечно, мои сандали…
— О, господи… — Гоша закатил глаза; это выглядело естественно и не наигранно. — Сандалии. Это во-первых. Во-вторых, это кошмар. Коричневый цвет, — он покачал головой и ушел в другую комнату.
А когда вернулся с коробкой, Олесь испытал какое-то новое чувство — с одной стороны, хотелось съязвить на тему Золушки от Филатова, а с другой… он сам не знал, но уже готов был попросить: да, научи, я справлюсь.
Туфли оказались малы, и это было неожиданно обидно.
— Едем в магазин, — сказал Гоша тоном, не терпящим возражений.
— Эй. Покупать туфли ради одного вечера — это перебор.
— Этот Митя платит мне за съемку столько, что стоимость обуви можно смело списать на производственные расходы. Или на рекламные, — Гоша улыбнулся и подтолкнул Олеся к двери. — Идем.
— Мне неудобно!
— Мне будет неудобно, когда Митя полезет мне в штаны, что проделывал уже раз сто. Стоимость твоих туфель — это фигня по сравнению с тем, чего я смогу избежать с твоей помощью. Подозреваю, что и контракт – заслуга не моего таланта, а только его нездоровой страсти.
— А почему бы тебе с ним не?.. — начал Олесь и запнулся.
Выражение Гошиного лица было непередаваемым: смесь обиды, отвращения и разочарования одновременно.
— Потому что он урод. Идем.
Уже в машине, которая пахла кожей и дорогим парфюмом, и Олесь не мог надышаться, Гоша сообщил, что лучше всего придерживаться самой простой версии.
— Ты модель, — сказал он. — Мальчик на пару недель. Это не вызовет лишних вопросов, а ты сможешь поддержать разговор.
— Но я ничего не знаю об этой работе!
— Тут нечего знать: делаешь то, что тебе говорят, а я снимаю.
Остаток дороги до магазина Олесь обиженно молчал. Только в бутике, примерив несколько пар и определившись, подошел к Гоше и приобнял его за пояс, чтобы шепнуть:
— Очень хорошо, что ты платишь. Я постепенно вживаюсь в образ этого мальчика.
А потом резко отстранился и вообще отошел. Он чувствовал на себе взгляд Гоши — странный, как будто заинтересованный.
— Олесь, услуга за услугу. Я попросил тебя помочь — ты согласился. Считай это ролью, которую нужно сыграть. Ты же на работе тоже играешь, я уверен. Что меняется?
— Ничего, — сказал Олесь. — Поиграем.
День рождения в ресторане Олесь понимал, но кто снимает целый клуб, чтобы отпраздновать сорокатрехлетие?
Митя оказался не красавцем, но довольно представительным мужчиной с брюшком, и Олесь не мог понять, почему Гоше так неприятны его приставания. На самого Олеся Митя смотрел так, как должен был смотреть — словно тот был досадным недоразумением.
Гоша представил Олеся паре гостей и смылся к бару, предоставив его самому себе, и пришлось бродить по залу, рассматривая мебель и украдкой — гостей. Тут было несколько знакомых лиц, мелькавших в телевизоре, и Катерина наверняка смогла бы назвать их фамилии, Олесю же было похрен. Он выпил стакан мохито, потом еще один, а Гоша все еще трепался с какими-то людьми и в его обществе явно не нуждался.
Минут через двадцать кто-то его хлопнул по плечу, Олесь обернулся и с удивлением узнал сокурсника Пашку. Они поболтали о том, о сем, и Пашку увела какая-то девица в коротком зеленом платье.
— Скучаешь?
Он повернул голову и уставился на известную певичку — из молодых да ранних. Певичка была пьяна и, по всей видимости, останавливаться на достигнутом не желала, потому что цапнула с подноса пробегающего официанта бокал с шампанским. Олесь знал, что бабы от шампанского дуреют, поэтому вежливо улыбнулся и попытался отвернуться.
— Не робей, пупсик, — она провела тоненьким пальчиком по его груди и пьяно хихикнула. — Я тебя не укушу.
— Я не боюсь, — ответил Олесь.
— Хорошо. А ты с Гошей пришел?
— С ним.
Она улыбнулась.
— Умеет наш красавец себе мужиков выбирать. Э-эх, — картинно вздохнула она.
— Ляля! — к ним подскочил какой-то вихрастый парень и, бросив взгляд на Олеся, быстро поздоровался. — Ты Гордеева видела? Он здесь?
— Ох, да видела. Там, — она мотнула головой. — Как всегда хорош, как всегда неприступен.
— Блин, — огорчился парень. — Мне сказали, его сегодня вообще достать без мазы.
— А его теперь вообще не достать, — хихикнула певичка и подмигнула Олесю так, словно они оба владели страшной тайной.
Парень цокнул языком.
— Вот блин. Он мне нужен как не знаю, кто.
Не стесняясь Олеся, он рассказал Ляле какую-то запутанную историю о том, что ему этого прекрасного Гордеева надо срочно выцепить для серьезного разговора, что мобильник он принципиально не берет и вообще — ведет себя как звезда, которой ананасы в шампанском пообещали, но не дали. Ляля смеялась, запрокидывая голову, и все время хитро улыбалась. Потом она зачем-то посоветовала парню поговорить с Олесем, тот заинтересовался, но к ним неожиданно подошел сам Гоша и Олеся от них увел. Парень и с Гошей попытался заговорить, но тот только махнул рукой.
— Что они от тебя хотели? — спросил Георгий, когда они поднялись на второй этаж и устроились на диванчиках.
— Искал какого-то Гордеева.
— А, — он усмехнулся. — А от него что хотел?
— Говорит, что Гордеев ведет себя как зажравшаяся звезда, — пожал плечами Олесь. — А он кто?
— Гордеев? Фотограф, как и я.
— Тут сегодня одни фотографы?
— Нет. Тут сегодня все.
— А он правда зажравшаяся звезда?
Гоша хмыкнул.
— Ага. Редкая свинья этот Гордеев.
Олесь чувствовал себя так, будто его выставили идиотом, но не мог понять, где оплошал.
— Слушай, зачем ты меня сюда притащил? Все равно постоянно у бара с каким-то мальчиком отираешься.
— Мальчик — сын Мити, при нем Митя не осмелится меня тискать. Официально он счастливо женат со всеми вытекающими.
— А я тогда зачем?
— А ты, — он обернулся к сцене, — вот зачем.
Виновник торжества вышел, постучал пальцем по микрофону и откашлялся. Шепот и разговоры в зале тут же стихли, а музыку прикрутили до минимума.
— Добрый вечер, — сказал Митя, — сегодня у меня необычный день рождения. Я решил обойтись без тамады и традиционных поздравлений и буду рассказывать гостям, за что они мне дороги. Леночка! — махнул рукой в сторону высокой блондинки. — Ты моя жена, я тебя люблю, спасибо за все!
Олесь схватил с подноса пробегавшего мимо официанта еще один стакан с мохито и пригубил.
-
-
10.12.2010 в 14:42…Все это время Гошина рука покоилась на плече Олеся, а большой палец скользил по воротнику и по шее. Иногда Гоша склонялся к уху Олеся и называл имена гостей; от его шепота волоски на шее вставали дыбом.
— Ну и главная новость, — сказал Митя, положив на пол очередной букет. — Я решил объявить о том, что нашей компании повезло уговорить Георгия Гордеева заняться съемкой для новой рекламной кампании. Гоша, я тебя люблю!
Олесь обернулся и увидел кривую ухмылку на Гошином лице.
Вот как, значит.
— Я пойду, вручу подарок, — тот вытащил из кармана небольшую коробку в блестящей фиолетовой обертке, — жди меня здесь, — и направился к сцене.
Теперь Олесь, по крайней мере, понимал, почему чувствует себя идиотом. А Гоша тоже хорош — не мог сказать, решил постебаться. Мудак.
Сейчас он его подождет, конечно. Олесь сразу поднялся, чтобы уйти, но, пока Гоша удалялся, гигантский софит светил прямо в лицо, а внизу раздавались крики и аплодисменты. Наконец основное действо начало происходить на сцене — Гоша что-то говорил, но Олесю было уже все равно.
— Пиздец, так это ты с ним пришел? — знакомый парень ухватил его за локоть и улыбнулся. — Блин, извини, я не знал. Я не хотел сказать, что он — урод, просто я его ищу и…
— Да мне посрать, — зло отозвался Олесь. — Хоть кем его назови.
— Давай я тебя угощу. Меня Алексей зовут, а тебя?
— Тут бесплатно наливают. И мне надо идти.
— Ну извини, — торопливо сказал парень, так и не отпуская его локоть. — Ты пойми, мне очень надо Гордеева поймать, иначе…
Олесь замер и посмотрел на Алексея очень внимательно.
— Хочешь поговорить? Присаживайся. Гоша сейчас вернется, поговорим.
И, осторожно высвободив локоть, уселся обратно на диван, улыбаясь как последний сукин сын. Снизу доносился восторженный голос именинника.
— Вот, — Алексей вернулся полминуты спустя, всунул Олесю в руку бокал с шампанским и сел рядом. — А вы с ним... да?
— Можно и так сказать, — он забросил ногу на ногу и поставил бокал на широкий подлокотник. — Зачем тебе Гоша?
— Я модель, слышал, что он ищет мальчика для новой съемки, а сейчас кризис, работы почти нет. В агентстве съезжают, даже на выставки не посылают, а мне деньги нужны. Я слышал, что Гордеев сам мальчиков выбирает, он настолько крут, что клиенты соглашаются на его условия.
— Крут, значит?
— Ага. А ты кто?
— Тоже модель. Безработный, — Олесь положил руку Алексею на плечо и улыбнулся.
В этих новых шмотках он чувствовал себя гораздо комфортнее, чем обычно, и уже начал верить в собственную привлекательность.
Настроение портило только то, что жена в больнице, готовится к операции, пока он по клубам развлекается.
Алексей в ответ расплылся в широкой улыбке, обнажив белоснежные ровные зубы.
— Так ты меня с ним познакомишь?
— Обязательно, — Олесь прошелся пальцами по вьющимся волосам над его ухом и улыбнулся в ответ. — Ты ведь из наших, да?
— Не совсем, — Алексей немного смутился и добавил шепотом: — Если нужно с Гошей — я не против.
Олесь хотел сказать, что придется, но в этот момент на диван плюхнулся Гордеев собственной персоной и сразу нахмурился.
— Отдыхаете, мальчики?
— Ага, — улыбнулся Олесь. — Гоша, с тобой Алексей хочет познакомиться.
— Очень приятно, — не глядя на парня, сказал Гоша, и выразительно посмотрел на Олеся. Тот ответил ему очень неприятным (как ему самому показалось) взглядом.
— Мне тоже приятно, Георгий, — Алексей даже привстал и руку протянул, а Гоша ее, понятно, проигнорировал. — Простите, я хотел спросить…
Гоша полез в нагрудный карман и достал оттуда визитку. Протянул ее парню.
— Завтра позвони, в двенадцать. Олесик, мы уходим.
Все поднялись, Алексей еще полминуты рассыпался в благодарностях, но Гоша почти сразу потащил Олеся к лестнице.
Где и их и поймал счастливый именинник.
— Гоша, миленький, уже уходишь?
— Да, — буркнул тот, — мой мальчик, — кивнул на Олеся, — слишком много выпил, его тошнит.
— Меня не тошнит, — сказал Олесь, надеясь, что выглядит трезвым. Просто назло Гоше.
— А как же праздник?
— Мить, мне завтра с утра работать. И мальчик вот, — он обхватил Олеся за пояс и прижал к себе крепче.
— Черт, мне жену бросить? — возопил Митя. — Почему ты меня отталкиваешь?
Гоша покачал головой. Очевидно, разговор продолжался давний.
— Никого бросать не надо, Митя. У нас работа, и, пожалуйста…
— Молодых да смазливых тебе подавай, — криво улыбнулся Митя и, кивнув Олесю, сказал: — Ты, сладенький, не думай. У него таких, как ты, еще тысяча будет, попользуется и бросит. Лучше женись и детей себе заведи.
— За сладенького спасибо, — сказал Олесь, моментально заводясь. То, что звездного Митю он больше никогда не увидит, только придало уверенности. — А вот что мне с личной жизнью делать — не ваше дело. Вы бы своего сына лучше воспитывали, а то — вон…
Он махнул подбородком в сторону бара, где упомянутый пацан висел на каком-то мужике и что-то ему шептал в длинную бороду.
— Блядь! — заорал Митя и бросился туда.
Так получилось сбежать. На улице Гоша рассмеялся, обнимая Олеся за плечи, а потом сказал:
— Тонкий психологический ход, милый. Бисексуальный папа даже мысли не может вынести о гомосексуальности сына.
— А он?..
— Нет. Это же Васнецов — лидер популярной рок-группы. Я их сам познакомил.
— Молодец какой, — Олесь стряхнул его руку и направился к джипу. — Надеюсь, ты не пил, мне не улыбается попасть в аварию с известным гомосексуалистом Георгием Гордеевым.
— Что такое? — Гоша остановился и смотрел ему в спину взглядом, который мог оставить подпалины на новой рубашке. — Я тебя чем-то обидел?
— Ну что ты, милый! — перекривил его Олесь. — Я же тебе мальчик на пару недель, передо мной можно и комедию поломать. «Кто такой Гордеев? Ах, да, известная свинья», — вполне похоже изобразил он неискреннее удивление Гоши и отошел на пару шагов, чтобы громко сказать: — Меня ваша звездная тусовка заебала! Пьяные бабы и пидоры — все! — он подвел рукой черту. — А бабы пьют, потому что мужиков почти нет.
— Олесь…
— В жопу, — буркнул он и дернул за ручку двери. — Я домой хочу.
— Олесь, — Гоша подошел и приобнял его за плечи, — ты мне очень помог, правда. И Мите удачно рот заткнул, мне теперь можно не париться какое-то время.
— Пожалуйста, — сказал он с сарказмом. — Надеюсь, завтра пойдут сплетни о том, как ты счастлив в личной жизни.
— Пойдут, — уверенно качнул головой Гоша. — Это часть работы. Во всяком случае, я особенно стараюсь не светиться, но до конца не получается.
— От твоей харизмы даже натуралы светятся. Мне твой новый модельный мальчик сказал, что с тобой — согласен. Пользуйся, — Олесь высвободился и открыл, наконец, дверь.
Гоша пожал плечами и обошел машину, чтобы сесть за руль.
— Моделей трахать неинтересно, такое ощущение, что они это ради новых заказов делают. Та же проституция, вид сбоку. Я и Мите никаких авансов не давал, — сообщил Гоша, заводя машину. — А то, что у него кризис среднего возраста — не мои проблемы. Новое пусть пробует с кем угодно, но я работу и личную жизнь не мешаю.
— У некоторых работа — как личная жизнь, — с иронией отозвался Олесь. — Ну, ничего, тебе до кризиса далеко, у тебя еще все впереди.
— Мне тридцать пять, — сообщил Гоша и рванул с места.
— Я думал, что ты мой ровесник, — Олесь не собирался отвешивать ему комплименты, но Георгий в самом деле выглядел здорово, сложно было не восхититься.
— Спасибо.
Гоша нажал на кнопку, и стекло опустилось, впустив в машину свежий ночной воздух.
— Можешь курить, если хочешь.
Олесь сунул в рот сигарету и подкурил. Злость все еще бурлила внутри, и хотелось Гошу как-то поддеть. Он ничего не обещал и просто попросил о помощи, но дурацкая ревность (или это была зависть? ) не давала спокойно наслаждаться поездкой домой.
— Значит, ты часто мальчиков меняешь?
— Я не люблю мальчиков. Мне нравятся взрослые молодые мужчины. Которые одеваются как мужчины. И ведут себя как мужчины, а не как избалованные девки, которые не могут толком объяснить, что случилось, — он тоже закурил и смотрел на дорогу. Вел Гоша расслабленно — одной рукой держал руль, курил, но было видно, что он тоже раздражен. Оба молчали, Олесь медленно затягивался, глядя на ночной проспект, залитый огнями.
-
-
10.12.2010 в 14:42— Я не зажрался, и называть на «вы» меня не нужно, — Гоша небрежным жестом стряхнул пепел за окно, — просто этих девочек и мальчиков в Москве толпы. Если я с каждым дружить буду — на шею сядут и ножки свесят. Я так одного пригрел, до сих пор...
— До сих пор что? — уточнил Олесь, не сдержавшись.
— До сих пор не хочу никаких отношений. Он теперь в Штатах, зарабатывает больше меня, а я сижу и думаю, что сделал не так.
— Придумал?
Гоша повернулся к нему, мазнул по Олесю взглядом и невесело улыбнулся. Они какое-то время ехали молча.
— Как жена?
— Нормально, если можно так сказать. Я в медицине не разбираюсь, читал кое-что в Интернете, но мало что понял. Говорят, операция поможет.
— Хорошо.
Снова молчание — то самое, неловкое — заставило Олеся тяжело вздохнуть.
— Спасибо, ты мне очень помог, — сказал он, глядя в окно.
— Ты мне тоже — считай, квиты.
— Это другое.
— Брось. Ты помог мне больше.
Олесь выбросил окурок в окно.
— Я там, в клубе, встретил своего однокашника. Он ко мне подскочил, хлопал по плечам, улыбался, спрашивал, как. Я что-то ему такое отвечал. И он предложил на неделе пообедать вместе, назвал какое-то место, я даже не слышал. Я взял его визитку. И точно знаю, что никогда не позвоню. Что я ему расскажу? Что был на вечеринке случайно? Вот и разозлился, наверное. Я неудачник, Гоша.
— Ну и зря. Позвони, сходи. Там лишних людей не было.
— А я? — хмыкнул Олесь невесело.
— Ты тоже. Ты украшал собой эту унылую компанию.
Понять, шутит он или говорит серьезно, Олесь не мог.
— Украшал. Как же. Это твои джинсы от Армани украшали мой зад.
— Твои джинсы от Армани.
Олесь кашлянул и отвернулся. Конечно, нахрена они Гоше: у него наверняка таким шмотьем шкаф забит, будет он после кого-то вещи носить. Самое обидное, что сам Олесь тоже не сможет их надеть: Катька в жизни не поверит, если Олесь скажет ей правду — подарили, мол.
— Я серьезно. Сходи. Твоя зарплата явно не является пределом мечтаний, а любой из Митиных гостей может многое.
— Даже ты.
— Даже я, — сказал Гоша согласно. — Но не проси меня найти тебе работу: я и для себя просить не люблю.
— И не собирался, — фыркнул он.
— Вот именно, — Гоша остановился во дворе дома. — Ты пока сам не соберешься — ничего не будет. Неудачники — это те люди, которые ничего не делают.
На прощание Олесь пожал ему руку и твердо решил позвонить Пашке. Вдруг и вправду что-нибудь выгорит?
Глава 5
На работу Олесь опоздал, потому что не мог уснуть. Ворочался почти до самого рассвета, не в силах забыть Гошины слова о неудачниках. Тот был прав, конечно же, прав, и Олесь злился, но большей частью — на самого себя. Утром он позвонил Катьке и неожиданно начал расспрашивать, как она, как дела, что говорят врачи — не дежурно, как обычно, а потому что действительно переживал. И ему даже показалось, что жена обрадовалась.
Тем не менее, несмотря на ночные душевные порывы, нужно было идти на работу, где платили мало, а требовали много. Опоздания в офисе прощались немногим, и Олесь в число счастливчиков, понятно, не входил.
Зато несомненный счастливчик, ходивший на стажировку в те дни, когда ему вздумается, обнаружился на собственном Олесином столе. Ростик рассказывал Наталье Николаевне какой-то анекдот, кривляясь и постукивая себя по коленке сложенной в трубочку газетой.
— Доброе утро, — Олесь поставил сумку у стола и включил компьютер.
Ростик моментально материализовался на краешке его стола с широкой улыбкой во весь рот.
— Скучал, солнышко мое?
— Безумно, — Олесь отодвинул стул и сел, глядя на монитор, где мелькала заставка загрузки.
— Неужели не скучал?
Он поднял взгляд на Ростика и нахмурился.
— Ты неделю назад клялся, что больше в офисе приставать не будешь.
— А я не пристаю, я с ценным сотрудником беседую. Я вот по тебе уж-жасно скучал. Невыносимо, — и подмигнул, маленький засранец.
— Угу. Теперь иди работать, а я займусь просчетом очередной поставки из Италии.
— Я спросить хотел, — Ростик, как обычно, не слышал то, что не хотел. — Вот, купил тут прессу, а тут — нате вам, — и сунул Олесю под нос газетенку со сплетнями о светской жизни, раскрытую на развороте.
Половину страницы украшала фотография Гоши, рядом с которым стоял он, Олесь, и смотрел на него влюбленным щенячьим взглядом. Собственное восторженное выражение лица казалось шуткой фотографа, потому что он прекрасно помнил, что злился весь вечер.
Олесь посмотрел на Наталью Николаевну, усиленно делавшую вид, что ничего не слышит. Слава богу, хоть фотографию видеть не могла. Он сначала покраснел, но подпись под снимком («Георгий Гордеев и его спутник») сразу напомнила о других событиях вечера и, в частности, о сорокатрехлетнем Мите, которого Олесь, по словам Гоши, хорошо осадил. И вернулось то самое чувство безнаказанности.
— Ой, как неожиданно… — протянул Олесь, брезгливо подцепляя газетку пальцем — откуда манер таких набрался. — Хотя… я подозревал, что тебя такие картинки заводят.
— А вот и нет. Я таких людей не люблю — говорят одно, делают другое, — кажется, мальчишка понял, что при посторонних лучше эту тему особенно подробно не обсуждать.
— Какие плохие люди, — Олесь притворился, что изучает фотографию, а на самом деле — смотрел на себя и удивлялся, что даже на паршивом снимке получился хорошо. А уж Гоша…
— Покурим? — спросил Ростик, пытаясь забрать газету.
— Хорошо, — Олесь встал и рывком выдернул у него «Желтый экспресс». — А это я конфискую. На память.
Курилка оказалась свободной, и Олесь присел на широкий подоконник, глядя на Ростика исподлобья.
— Ты жаждешь объяснений, мой хороший?
Ростик нервно закурил и посмотрел на него, насупившись.
— Да мне похуй, ты хоть обтрахайся! Какого хрена надо было мне говорить, что ты не такой, женатый там?
— А надо было сказать: прости, я по взрослым дяденькам?
— Ага, по взрослым он. Видели, знаем.
— Ростилав Валерьевич, это сцена ревности или мне можно спокойно покурить?
— Это… — пацан даже замер. — Я из-за тебя кучу бабла просрал, урод ты бисексуальный. Поспорил с пацанами, что соблазню женатого натурального мужика. А теперь что?
-
-
10.12.2010 в 14:42И было во взгляде Ростика что-то настолько бесконечно печальное, что он не выдержал:
— Расслабся, маленький. Я был до тебя натуральнее некуда. Так что ничего ты не просирал.
— Э, — тот осекся и уставился Олесю в переносицу.
— Гордеев — мой сосед, попросил с ним сходить. Я тебе не изменяю, — он улыбнулся и даже попытался растрепать кудри Ростика, которые оказались облиты таким слоем лака, что вышло только слегка примять прическу.
— Ты что, правда думаешь, что мы с тобой пара? — охнул тот, картинно открыв рот. — Правда?
— Нет. Не думаю, — Олесю внезапно стало скучно. Общение в таком тоне ему претило, а с Ростика взять больше было нечего. Не олигополии же обсуждать. — Пора переходить на новую ступень отношений.
— Это на какую?
— Я собираюсь тебя отыметь и бросить без сожалений.
— О, — разулыбался Ростик, — это я завсегда. Только ты ж не против, если я на видео процесс сниму? Чтобы пацанам доказать.
— Против. На этом месте наша любовь и скончалась, прости и прощай.
— Ладно. Можно и фоткой обойтись.
— Фоток тоже не будет, — Олесь чуть наклонился и выдохнул ему в лицо вместе с дымом: — Я женат.
— Блядь, вот так всегда. Женат он. Клеевая отмазка.
Олесь прижался к стене спиной и скрестил руки на груди.
— Все так. Жизнь вообще несправедлива.
— Ага, значит, твой Гордеев тебя может снимать, а я нет. Не вижу логики.
Замечание о том, что Гордеев его не снимал и вряд ли будет, Олесь проглотил.
— То, что ты сфотографируешь своей мыльницей и выложишь где-нибудь в инете и высокое искусство — разные вещи.
— Конечно, — ухмыльнулся Ростик. — Должны же извращенцы вроде тебя на что-то дрочить.
Олесь удивился проницательности, посмотрел на его искривленные губы и улыбнулся.
— У тебя очень красивый рот. Так и просит, чтобы его как следует трахнули.
— Так в чем проблема?
— А... ни в чем, — он затушил сигарету в банке из-под кофе, служившей пепельницей, и махнул рукой. — Я заканчиваю в шесть, потом еду к жене. Адрес сброшу мылом, приезжай часам к десяти.
— Домой прям к тебе? — восхитился Ростик. — Я же приеду!
— Приезжай, — улыбнулся Олесь и, качнувшись к нему, легко чмокнул к губы.
Вечером в кабинете главврача Олесю стало совсем не до чувственных удовольствий — наконец-то удалось добиться вместо невнятных ответов, изобилующих многочисленными терминами, перевода на русский язык. И все оказалось очень и очень хреново. Стало ясно, что счастливым отцом ему не стать, что Катерине не говорят перед операцией, потому что боятся ее довести до истерики, что послеоперационный период будет непростым. А после слова «химиотерапия» Олеся вообще затрясло, и ему бесплатно накапали мерзкого на вкус успокоительного. «Нет, не рак, — говорил главврач, качая седовласой головой, — но профилактика в данном случае обязательна. Вы не переживайте так, прогноз исключительно благоприятный».
В коридоре Олеся поймала Катькина соседка по палате, сунула в руки какую-то иконку и заговорила о какой-то святой, что к ней надо съездить и все само зарубцуется. А Олесь смотрел невидящими глазами в стену и понимал, что все. Конец. Сил почти не осталось.
Когда зазвонил мобильник, он был даже рад отвлечься от бубнежа Катькиной соседки — наскоро извинился и ответил.
— Олесик, привет. Какие надеть джинсы? Облегающие или очень облегающие? — засмеялся Ростислав.
— Никакие. Ты никуда не едешь.
— Э?
— У меня… обстоятельства изменились.
— Ты охуел? Какие обстоятельства?
— Пока, Ростик.
Он нажал кнопку отбоя и оперся ладонью об стену. Телефон зазвонил снова.
— Что еще? — устало спросил Олесь.
— Пока ничего, — бодро отозвался Пашка, однокашник. — Привет, Олесь.
— О, привет. Прости, перепутал тебя…
— Да ничего. Ты сегодня вечером что делаешь?
— Я занят, — кисло ответил Олесь.
— А завтра?
— Завтра, — просто ответил он.
— Ну и хорошо. Внеси меня в ежедневник, не забудь, — хохотнул Пашка и отключился.
А Олесь закрыл глаза и подумал, что снова все проебал.
-
-
10.12.2010 в 14:44Прощаясь, Олесь верил, что он и в самом деле муж ничего. Хотя бы по сравнению с некоторыми.
Не было ничего удивительного в том, что после такого вечера он согласился выпить с Михалычем. И что пили они не пиво, а водку. И что Олесь нажрался до хождения по стеночке и попытки блевануть прямо у дверей подъезда. Именно за этим занятием застал его Гоша, который как раз выходил из студии в компании брюнетки средних лет в дорогом костюме.
— Фу, — она сморщила носик и брезгливо, одним пальчиком, открыла двери шире, чтобы обойти Олеся по дуге. — Гошенька, зачем ты выбрал этот дом? Ужасное место, просто ужасное.
— Нормальное, — пожал плечами тот. — Извини, я сейчас.
Он подошел к Олесю, который упирался в стену рукой, икая и шмыгая.
— Из-звините, что помешал, — сказал Олесь. — П-простите, пытаюсь сдержать порыв души, — добавил он и захихикал.
— Олесь, тебе помочь дойти до двери? — спросил Гоша, никак не комментируя ситуацию.
И это было удивительно и непостижимо. Ослепительный Гордеев хотел самолично проводить его. Олесь об этом честно сказал вслух, и Гоша собирался что-то ответить, как вдруг раздался голос Михалыча:
— Руки от него убери, пидор. Не видишь, человек отдыхает?
— У человека алкогольная интоксикация, — снисходительно ответил Гоша, проигнорировав оскорбление. — А вам с таким лишним весом вообще пить не следует. Велика вероятность ишемии или инфаркта.
Михалыч переварил все термины именно так, как должен был.
— Умный, сука.
— Не быдло, это верно.
— Это кого ты быдлом сейчас назвал?!
— Я не называл, просто беседу поддержал, — он снова заглянул Олесю в лицо. — Ты домой-то дойдешь?
— Эй, я с тобой разговариваю! — взревел Михалыч, смешно перебирая руками. Видимо, пытался зарядить Гоше по мордасам, однако координация движений была нарушена.
— А я с вами — нет.
Олесь махнул головой, и земля под ногами закачалась.
— Нет, — сказал он, — вали, Гордеев. Тебя дама ждет.
— Тебе я нужнее.
— Ты мне вообще нах... нахрен не нужен, — сообщил он и икнул.
— Так его, пидора, — поддакнул Михалыч.
— Да, — сказал Олесь. — Вали. Мы, б-быдло, сами как-нибудь. Без вас.
Он поднял голову и посмотрел на Гошу, лицо которого сквозь алкогольное марево выглядело мутным пятном, и поэтому Олесь скорее почувствовал, как он кривит губы.
— Надумаешь извиниться — я буду здесь после обеда, — сказал Гоша и пошел к своей спутнице.
— Да нахуй мне надо? — икнул Олесь.
Михалыч, явно желавший набить наглецу морду, двинулся в сторону Георгия, но пошатнулся и чуть не упал.
— Да, живи пока, интеллигент недоеба…
— Заткнись, — перебил его Олесь. — Скотина пьяная.
И повалился на землю, которая почему-то больно стукнула его по лбу.
Проснулся он сидящим у дверей собственной квартиры. Судя по темени, была глубокая ночь, а голова болела так, будто его приложили кирпичом.
Олесь с трудом встал, нашарил в карманах ключи и ввалился домой.
Следующий день он почти не помнил, и сил выжить придавало только то, что до выходных остались какие-то часы.
В шесть вечера позвонил Пашка, и Олесь неожиданно для себя пригласил бывшего однокашника домой, вкратце обрисовав ситуацию — сил изворачиваться и что-то придумывать не было.
— Ну ты молодец, — порадовался Пашка. — Пить в четверг, это ж надо умудриться. Продлил себе выходные, ага.
— Молчи, грусть, — ответил Олесь, с ненавистью глядя на пачку сигарет — горло словно наждаком обработали.
— Ладно, страдалец. Хоть посмотрю, как ты живешь. Квартира та же, родительская?
— Она, — просипел Олесь.
С Пашкой оказалось неожиданно легко. За прошедшие с выпуска годы он изменился: заматерел, превратился из тихого задрота в разговорчивого холерика и сыпал байками из жизни. Оказалось, что Пашка — директор страховой компании, и, слушая его, Олесь думал, как так вышло, что тихоня и троечник Пашка стал кем-то, а он продолжает горбатиться на дядю за смешную для Москвы зарплату и ничего из себя не представляет.
Перед уходом Павел спросил, как Катерина, и Олесь выдал ему явки и пароли. Только закрывая двери, вспомнил, что тот, вроде бы, был в нее влюблен в институте, но даже ревновать не вышло — было похрен.
Пашка отзвонился спустя двадцать минут после их прощания.
— Олесь, а можно я к ней в больницу съезжу? — тихо и будто извиняясь спросил он.
Он подумал, что Катерина, как всякая женщина, не захочет, чтобы ее видели такой, и быстро продиктовал телефон. Захочет отказать — откажет.
Было часов одиннадцать, и мозг, переживший похмелье, сдобренный виски, который приволок Пашка, начал мучительно собирать воспоминания из обрывков в картины. Картины эти Олеся не радовали. Если днем он мог забыть о том, что нахамил Гоше, то вечером, еще до того, как Пашка ушел, накатывало волнами — то ли стыда, то ли омерзения к самому себе.
Олесь выдержал минут пятнадцать и пошел к соседу.
Гоша долго не открывал, а потом распахнул двери и уставился на Олеся, склонив голову к плечу. Рубашка на нем была расстегнута почти до пупка, а волосы растрепаны.
— Я не вовремя? — спросил Олесь виновато.
— Ночь на дворе.
— Я в курсе. Нихрена не помню, что вчера исполнял, но помню, что тебя обидел. Прости, если что.
— Я занят, — сообщил Гоша и захлопнул перед Олесиным носом дверь.
Это оказалось неожиданно обидно — он же извиниться пришел, а тут такое.
Олесь ударил кулаком по двери, и металлический грохот заставил задрожать давно не мытые стекла в пролете между этажами.
— Эй! Поговорить надо!
Гоша открыл двери, на этот раз уже явно злой.
— Я тебя прощаю. И я занят. Занят, понимаешь?
— Ты не сам?
Гоша оглянулся и осторожно просочился в коридор, придерживая дверь.
— Да, я не сам! Олесь, давай завтра поговорим.
— Бля, да я все понимаю, — он увидел, как Гоша поморщился, и торопливо добавил: — Извини. Сам не знаю, что на меня вчера нашло. У меня Катька… там все плохо совсем. Но я встретился с Павлом сегодня, и, ты понимаешь, он же ее когда-то любил…
Гоша тяжело вздохнул, и злость из его взгляда ушла вместе со вздохом.
— Олесь… если тебе так приспичило поговорить, может быть, дашь мне сначала закончить начатое?
Летние брюки Гоши были очень тонкими и хорошо облегали бедра. Именно поэтому внушительная выпуклость в области ширинки сразу притягивала взгляд.
— П-прости… — промямлил Олесь и сделал шаг назад.
Но очень захотелось коснуться его и сжать рукой.
— Черт, — Гоша бросил взгляд в сторону и снова посмотрел на него. — Я сейчас. Зайди через десять минут.
— Не надо. Я завтра зайду.
— Да нет, подожди.
— Я не хотел мешать...
— Да плевать мне на него. Сейчас, — Гоша зашел, закрыл за собой двери, были слышны голоса — его и второй, мужской, а потом Олесь решил, что не хочет встречаться с любовником соседа. Хотя бы из-за того, чтобы потом не сравнивать с собой и не заниматься самоедством.
Он поднялся на этаж выше, закурил и дождался, пока хлопнули обе двери — студии и подъезда. После чего спустился вниз и после пары мысленных пинков самому себе снова позвонил.
-
-
10.12.2010 в 14:44— Обломал тебе все, — развел руками Олесь.
— К лучшему, — ответил Гоша, проходя вглубь студии. Его голос эхом отзывался под высоким потолком. — Сам не знаю, что на меня нашло. Начал снимать — оторваться не смог. Настолько идеальное тело, что даже руки вспотели.
Он возился с камерой и не смотрел на Олеся, а говорил так буднично, словно они сто раз уже обсуждали парней и их тела.
— Иди, посмотри.
Олесь подошел ближе. Гоша показал ему несколько кадров с экрана фотоаппарата, шумно выдыхая и как будто даже смущаясь.
— Красивый, — кивнул Олесь.
— Еще запах… — Гоша внимательно смотрел на экран. — Все вместе наложилось. Я сам не понял, как…
— Так а нахрена выгнал? Мог бы хорошо время провести. Не стоило из-за меня.
— Тебя увидел и вспомнил…
Гоша повернул к нему голову, в глазах его что-то мелькнуло и пропало почти сразу, а Олесь невольно поежился.
— Что вспомнил?
— Сам тебе говорил, что работу и личную жизнь не смешиваю. Выходит, соврал.
— Ты какой-то слишком уж принципиальный, — Олесь покосился на диван. — Мне не понять.
— Приходится. Работа такая.
— Блядство какое, — грустно сказал Олесь. — У меня все не так. Помнишь, я говорил, что мне мальчишка отсосал? Сын генерального.
— Помню.
Гоша махнул рукой в сторону дивана, и Олесь, все еще не понимая, как можно было отказаться от секса в пользу обычного соседского трепа, сел.
И даже немного расстроился оттого, что его не стали корить за развязное поведение. Гоша, бля, был таким спокойным, что невольно хотелось вывести его из себя. Тут мысль пошла дальше, и Олесь подумал, а как он кончает. И вовсе расстроился. Ему-то не светило никаким светом. Даже фиолетовым. Даже бирюзовым. Будь он трижды…
Поэтому он молчал и не жаловался на судьбу, хотя очень хотелось.
Рассказать, как Пашка зашел в квартиру и брезгливо затрепетал ноздрями, разглядывая старые обои, еще времен родителей. А потом спросил, и Олесь сказал, что они живут в однокомнатной, разменяли пару лет назад, чтобы им с Катериной в двух комнатах было лучше. Вполне ожидаемо услышал вопрос о детях, и выболталось само собой об операции. Он не хотел рассказывать, как смотрел на Пашку, а тот разглядывал фотографию Катерины на стене, и выражение его лица было точно таким же, как у самого Олеся на том снимке в газете.
А еще очень хотелось, чтобы…
— Иногда так хочется сделать что-то такое… — в тон его мыслям сказал Гоша и сел рядом, не совсем рядом, но близко. — А потом понимаешь, что нельзя. Глупо.
— И чего тебе хочется? — спросил Олесь и понял, что у него внезапно пересохло в горле.
С подросткового возраста такого не случалось — чтобы он нервничал, как девочка на первом свидании. Какого, спрашивается?
Гоша посмотрел на него ласково, как на неразумное дитя.
— А хочется, чтобы это чувство не возникало. Вот ты молодец. Трахнешь этого парня на работе и — никаких угрызений совести. А мне вечно… ограничения, принципы, — он улыбнулся, и от этого Олесю стало как-то нехорошо.
— Ты думаешь, мне проще?
— Да нет, — Гоша потянулся к сигаретам. — Не проще. Но ты как-то не особенно паришься.
— Я не хочу показаться занудой, но совсем недавно я тебе рассказывал, что блевал от... я не просто парюсь. Я себя дерьмом из-за этого чувствую. Завтра у Кати, жены, операция. А я вместо того, чтобы думать о ней, думаю о... ладно, давай не будем, — он встал и нервным жестом разгладил складки на брюках. — Извини, что испортил тебе вечер.
— Спас, ты хочешь сказать? — Гоша снова улыбнулся. — Все будет хорошо.
Он поднялся следом и привлек к себе Олеся, обняв за плечи.
Ситуация по всем раскладам выходила неловкой. Олесь понятия не имел, что стоит сделать и как реагировать на то объятие. И уж совсем не укладывалось в голове, как Гоша мог променять мальчика-модель на него.
— Будет, — сказал он приглушенно куда-то Гоше в ухо. — Но я все равно кусок дерьма.
— Высококачественного дерьма, — негромко сказал Гоша, не думая отстраняться. — Я тобой восхищаюсь, — он вдруг взял его за плечи и ухмыльнулся Олесю прямо в лицо.
— Мне сейчас очень приятно, — выдавил тот, глядя на Гошины губы.
Виски в крови бурлил, но было бы глупо просить Гордеева о чем-то — снова скажет, что симпатичный неухоженный сосед его не привлекает. Гоша хлопнул его по плечу, и объятие перестало намекать на что бы то ни было.
— Олесь, завтра после больницы заходи. У меня будет съемка, отвлечешься немного.
— Я не знаю, когда освобожусь, — он отступил на шаг и улыбнулся. Из вежливости. — А ты весь день снимать будешь?
— Да, до вечера. Начинаем часа в два.
— А я не помешаю?
— Нет, наоборот, — ухмыльнулся тот. — Посмотришь, с кем мне приходится работать. Может, посочувствуешь.
— Ну, мне-то с ними не работать, — сумел пошутить Олесь, и Гоша вполне ожидаемо хмыкнул.
Сорок минут. Всего. Он шел в твердой уверенности, что они поговорят, что сам извинится, а это продлилось всего сорок минут. Завтра начинался длинный уик-энд, завтра была пятница, отгул, взятый на работе, операция… нет, вернее, сначала операция, потом отгул, а потом — длинные выходные.
Олесь поднимался по лестнице и думал о Катерине, хотел было позвонить, но у двери квартиры его ждал сюрприз.
— Олесик, здарова, — весело сказал Ростислав. — А ты быстро. Я всего десять минут жду.
Глава 6
Какие у него тоненькие запястья, подумал Олесь. Какие узкие бедра, джинсы в облипку подчеркивают то, что ножки тоже тонкие. Хлипкая шейка, кудри эти белесые. Оно и понятно, Ростику еще формироваться, сколько же ему лет?
— А тебе сколько? — вместо приветствия брякнул Олесь.
— Не бойтесь, дяденька, восемнадцать.
Олесь смерил его насмешливым взглядом и достал ключи.
— Добро пожаловать, — открыл двери и впустил Ростика.
Олесь всегда был педантичным чуть больше, чем следует, и в квартире даже в отсутствие жены было чисто.
Ростик сбросил кроссовки, оставшись в белых носках, и осмотрелся.
— Чистенько, но бедненько.
— Ты мне больше нравишься, когда сосешь, — огрызнулся Олесь. — Тебе вообще лучше молчать.
— Ахха, — кивнул Ростик весело и прошел в гостиную.
На столе все еще стояла бутылка с остатками виски и два бокала.
— М-м-м, ты его провожать ходил? — спросил Ростик, взяв в руки бутылку и рассматривая этикетку. — Сомневаюсь, что девки пьют виски.
Олесь смотрел на его задницу и думал о том, она тоже тощая, ну, совсем. От этой мысли во рту почему-то пересохло.
— На халяву все пьют. Тебе показать, где душ?
— Я дома помылся. И клизму сделал.
Откровенно говоря, без таких подробностей Олесь бы точно обошелся.
— Тогда кого ждем? Раздевайся, я хочу посмотреть, стоит ли.
— Встанет, не переживай, — хмыкнул Ростик, бродя по комнате и трогая вещи. Без спроса.
Олесь плюхнулся на диван и нахмурился. Сама мысль о том, что сейчас он в семейном гнездышке будет трахать юного мальчика, вызывала рвотные позывы, а Ростик еще и вел себя, как избалованное дитятко. И было только хуже.
— Зачем тебе это? — спросил Олесь.
— Что "это"?
— Секс со мной.
Ростик повернулся к нему и пожал плечами.
— Ты красивый. Не брутальный мужик, но и не сопля какая. Мне нравится. И еще у тебя член хороший.
— Ты считаешь это достаточным поводом для секса?
Олесь не был ханжой, но и подобную легкость в отношениях тоже не понимал. У всего должны быть границы, а ложиться под кого-то только из-за смазливого лица? Тем более, никакой он не смазливый, обычный, каких в Москве тысячи. Миллионы.
Ростик снова пожал плечами и схватил с дивана буклет, который Олесь взял у Гоши, но так и не просмотрел.
— Мне хочется. Я тебя увидел в офисе и захотел. У тебя такое бывает же — смотришь и думаешь: вот бы хорошо трахнуть?
— Нет, — соврал Олесь.
-
-
10.12.2010 в 14:45— То есть, ты меня не хочешь? — Ростик читал буклет почти внимательно. — О. Гордеев. Это тот самый мужик, который твой друг. А он ничего… Его ты тоже не хочешь?
Олесь сложил руки на груди и вытянул ноги, посмотрел на свои носки и пошевелил пальцами ног.
— Я думаю, что это не твое дело, — сообщил он паркету. — Или тебя заводят разговоры о других мужчинах?
— Меня все заводит. У меня такой возраст, — улыбнулся мальчишка и, отложив буклет, примостился рядом.
— СПИДа не боишься? — поинтересовался Олесь язвительно.
— А резинка на что? — Ростик придвинулся ближе и положил руку на его колено. — Все по-взрослому.
Олесь начинал сомневаться, что после такого вступления что-то сможет. И что вообще хочет продолжать.
Ростик, конечно, был очень милым мальчиком, но усталость, похмелье и беседа с Гошей никак не способствовали возбуждению. И, что было самым важным, Олесь совсем не так представлял свой первый гомосексуальный опыт.
— Резинка не от всего защищает. Кроме того, в рот резинку не засунешь и на руки не наденешь.
— Да я чистый, — обиделся Ростик. — Вот насчет тебя сомневаюсь.
— Мне надо выпить, — сообщил Олесь и снял его руку с колена.
Быстро поднялся и ушел на кухню — помыть грязные стаканы и сполоснуть лицо холодной водой. Некстати вспомнился Гоша — это же у него имелась привычка умываться, чтобы прийти в чувство. Как ни странно, помогло, но возбуждению никак не поспособствовало. Олесь прислонился к стене возле мойки и постарался понять, действительно ли хочет продолжения.
Ростик появился на кухне сам, какой-то притихший, и сразу же поспешил его обнять. Олесь закрыл глаза, почувствовав горячие губы на шее.
— У меня нет... короче, ничего нет. Ни презервативов, ни лубриканта или как там он называется.
— Презики я взял, — шепнул Ростик и потерся низом живота о его зад, обняв Олеся сзади. — А крема никакого нет? Или вазелина?
— Для рук сойдет? В ванной видел у жены… — прошептал Олесь, повернувшись и обнимая его за плечи.
Подумав, склонился и поцеловал Ростика в губы — они были влажными и торопливыми.
— Да похрен. Счас, — тот быстро пошел в ванную и вернулся с какой-то баночкой. — Вот. Пойдет.
Олесь не был уверен, что хочет трахать мальчишку, который будет пахнуть Катериной, еще и на семейном ложе, но возбуждение медленно росло.
— Пойдем, — сказал он и потянул Ростика в сторону спальни. — На кровати будет удобнее.
— Да, как скажешь, — ухмыльнулся мальчишка, успев по пути обнять его за талию.
Это ощущение чужого тела совсем выхлестнуло Олеся, вытащило наружу все те мерзопакостные мысли, что лезли в голову в метро или по дороге домой. Вот же, рядом, согласен, именно такой, какие нравились все время. Как на всех этих сайтах: щуплый и почти невесомый, с острыми локтями и коленками, как всегда хотелось.
Не то.
Возбуждение поддерживало только то, что Ростислав был одного с ним пола и, отчасти — то, что он охренительно сделал тогда минет.
В комнате снова накатило: на этом диване они с Катериной любили валяться в тот период, когда быть вдвоем означало проводить время вместе. Олесь вздохнул, решил, что уже поздно отказываться, и обнял Ростика за пояс. Тот был тоненьким, как девочка, даже через футболку чувствовались ребра и углы, и в паху потяжелело.
— Раздевайся, — сказал и потянул его футболку вверх.
Ростик ухмыльнулся похабно, на шаг отступил и быстро разделся, не сводя с Олеся мутного взгляда.
Оставшись в одних трусах, отставил ногу в сторону, провел ладонью по груди и вздернул подбородок.
— Нравлюсь?
Олесь кивнул, словно завороженный подошел, коснулся его плоского живота с еле заметной полоской волос и судорожно выдохнул. Хотелось — телом — так, что челюсти сводило. Мозгом хотелось бежать. Не то. Не так.
Не хотелось брать, ласкать, готовить — всего того, о чем когда-то мечтал. Хотелось… Олесь посмотрел в Ростиковы глаза и усмехнулся.
Сам мечтал. Мысли материальны, получай. Забирай, он ведь только этого и хочет.
— Раздень меня, — разлепил он губы.
Ростик хмыкнул и потянулся к верхней пуговице его рубашки.
Никакой игры в этом не было: пацан просто раздевал, стараясь делать это быстро, но Олесю хватало и вида его горящих глаз и приоткрытого рта.
Не выдержав, он сам сорвал с себя рубашку — стянул через голову — и потянулся к ремню. Пальцы Ростика сильно мешали, но касаться их в этом полубреду было приятно.
— Ложись и раздвинь ноги, — сказал Олесь. — Хочу на тебя посмотреть.
Тот послушно лег на диван, ухмыляясь как последняя девка, и Олесь понял, чего не хватало. Ростик должен был хотя бы казаться мальчиком, а не девчонкой с членом, не слащавым — просто мальчишкой хотя бы.
— Подрочи себе, — сказал Олесь.
Ростик спустил трусы на бедра, обхватил член, все так же улыбаясь, и пару раз провел кулаком вниз-верх, лениво, будто делает одолжение.
— Не то, — сообщил Олесь себе под нос.
— Ты определяйся, — хихикнул Ростик и разжал пальцы. — Ты трахаться хочешь или смотреть?
— Трахаться, — Олесь встал на диван на колени и навис сверху, рассматривая его. — Тебя же подготовить нужно, да?
— Ага, — Ростик приподнял зад и избавился от трусов. Без одежды, которая казалась на пару размеров меньше, чем нужно, он казался еще младше.
Олесь облизнул губы и вдруг понял, что хочет не мальчика, а мужчину. Постарше. Кого-нибудь с широкими плечами и густой порослью в паху. Кого-нибудь, похожего на Гошу.
Неожиданный поворот, подумал Олесь, касаясь ягодиц мальчишки, сжимая пальцы и понимая, что ладонь немногим меньше.
— Продолжай дрочить, — сказал, отвлекшись на тюбик с кремом Катерины.
Выдавил на пальцы небольшое количество, размазал между указательным и большим. Представил, как бы готовил себя, и вдруг подумал, что неплохо бы отправить Ростика домой — хотелось засунуть в себя пальцы и двигать, и орать, представляя, что это пальцы Гоши.
Он поднял голову и посмотрел на мальчишку.
— У тебя есть охрененная возможность показать, как нужно готовиться… к… короче, как это делается.
Пацан удивленно улыбнулся.
— Хочешь, чтобы я тебя пальцами трахнул?
— Нет, — покачал головой Олесь. — Меня не надо. Себя.
— Дядя, ты скучный.
Ростик раздвинул ноги шире, взял у Олеся крем, выдавил на пальцы изрядное количество и тут же полез рукой. Олесь следил за его действиями, не отрываясь, и пытался понять, возбуждает его это зрелище или нет. Ростик пыхтел, но и только — никаких сладострастных стонов или подмахиваний попой не было.
Возбуждение кое-какое было, но именно что кое-какое. Через пару минут Олесь уже не был уверен, что вообще хочет секса.
Именно в этот момент он вспомнил Гошу и то, как тот порывался закончить начатое с мальчиком-моделью, а потом пытался понять, что на него нашло. Мысль пошла дальше: Олесь представил, как выглядит распаленный Гоша, и от одной этой картинки опавший было член дрогнул. А когда Олесь вспомнил их поцелуй и вообще вечеринку в клубе, стало очень даже до секса, пусть перед ним валялся не Гоша. Да и не стал бы он валяться, что тут говорить.
Олесь, не говоря ни слова, остановил Ростика, и засадил с размаху — благо, не растерялся. Хотелось освобождения, хотя бы такого — чтобы не ломило мучительно в паху.
Ростик, несмотря на обширный опыт, оказался тугим и подмахивал тоже здорово. Олесь быстро вошел во вкус, обхватил его плечи и принялся двигаться, и все бы ничего, но удовольствие портило кислое выражение лица млаьчишки. Тот будто долг отдавал, и в очередной раз наткнувшись на его обиженный взгляд, Олесь остановился и уточнил:
— В чем дело?
— Продолжай. Животное.
— Тебя что-то не устраивает?
— Да нет, я привык, чтобы меня сначала просили себя растянуть, а потом тупо трахали. Ты вообще помнишь, что здесь не один?
— И что мне сделать? — спросил Олесь; вышло зло.
— Да нихера, — Ростик его оттолкнул и повернулся на бок. — Трахай жену. Я тебе не мальчик по вызову, заебал.
Олесь сразу же отстранился.
— Ты чего-то другого хотел? — спросил он, усаживаясь на диване. Вот такой, голый и нескладный, он бесил самого себя еще больше. Даже пацана выебать как следует не смог, о чем тут можно говорить? — Собирайся и уматывай. — Мальчик, девочка… какая нахер разница, если у дяди на тебя не стоит.
— Урод.
Он пожал плечами.
— Какой есть. Я тебе не твои… эти...
— Да уж, — Ростик рывком поднялся. — С виду не скажешь, что ты импотент.
Олесь кисло улыбнулся.
— Твоя горячность тебя погубит, — он упал на диван, заложил руки за голову и улыбнулся в потолок. — Вот сделал бы дяде минет или объяснил бы — получилось бы лучше. А так... сам виноват.
— Ты даже не в состоянии сделать вид, что я тебе нравлюсь! — фыркнул Ростик, натягивая штаны.
— А это обязательно?
— Пошел ты! — он поправил футболку, и через полминуты входная дверь хлопнула.
Олесь улыбнулся еще шире, начислив себе бонусные баллы за то, что жене все-таки не изменил. И вообще устоял.
То, что его послали, что секс все же случился, пусть и не завершился, что Кате хватило бы картины с голым Ростиком на диване, Олесь как-то не учитывал.
А еще он забыл о том, что у него встало на Гошу, и вспомнил, только когда подобрал с дивана тот самый буклет и просмотрел. На развороте было много фоток с какой-то презентации, и Гоша смотрелся сногсшибательно. Глядя на него, такого красивого (настоящей, бля, мужской красотой), Олесь и получил разрядку. Хватило всего пары движений по члену.
Он долго сидел на диване, размазывая сперму по животу и рассматривая свою руку так, словно видел ее впервые.
Мучительно хотелось не рождаться никогда.
Он представил, что теперь начнет исполнять Ростик в офисе, и стало совсем паршиво.
Сходил в ванную, смыл руку, поборол внезапное желание снова наведаться к Гоше и лег наконец спать.
-
-
10.12.2010 в 14:45В одиннадцать утра Олесь был уже у постели Катерины.
Та нервничала, комкала носовой платок и несла какую-то хрень начет того, что передать родителям, если она умрет. Олесь вяло отмахивался. Не потому, что не сочувствовал — просто понятия не имел, как утешать жену. А утешение ей явно требовалось.
В итоге, когда ее позвали в операционную, Олесь уже сам был готов лечь под нож, только бы не слышать Катино нытье.
Через час довольный профессор сообщил, что операция прошла успешно, все будет хорошо, лекарства есть, Катерина в реанимации, завтра можно навестить.
Олесь требовал, чтобы его провели в реанимацию, ему объясняли, что там стерильно и нельзя, и так минут пятнадцать. В итоге профессор махнул рукой и ушел не прощаясь, а Олесь отправился домой.
Пока ехал — думал, что все хуево, но у двери подъезда отпустило. В основном потому, что в лицо пахнуло дорогим одеколоном, и Олесь буквально наткнулся на какого-то парня.
— Упс, сорри, — довольно проговорил тот, оборачиваясь.
— Ничего, — ответил Олесь, делая шаг к лестнице, но внезапное желание обернуться уже невозможно было объяснить. — Вы к Гордееву?
— Да, — обрадовался парень. — Ну не пишут номера квартир, третий подъезд обыскиваю.
— Пошли… то есть, пойдем, — сказал он, направляясь к дверям Гошиной студии.
Георгий открыл, улыбнулся Олесю и, бросив на парня один только взгляд, сообщил:
— Не подходишь. И Наташе передай, что я ее помощь ценю, но когда мне обещают блондина — должен быть блондин.
Тот кивнул, молча развернулся и сбежал по ступенькам вниз.
Олесь пожал плечами и собрался уже подниматься, когда Гоша уставился ему в глаза, а потом расплылся в широкой улыбке.
— Слушай! Ты сейчас не занят?
— Не особенно, но...
— Дело есть, — Гоша втащил его в студию, захлопнул двери и принялся объяснять, быстро размахивая руками: — Вчерашний мальчик меня нахуй послал... Короче, я сам виноват. А клиент его утвердил, мне фотографии в понедельник сдавать нужно, еще день дизайнеру на чистку нужен, моделей подходящих нет... Короче, попробовать не хочешь?
— Так я ж не модель, — протянул Олесь удивленно.
— Мне только тело нужно, волосы — повод, их видно будет только на фотографиях сзади. Давай попробуем, а? Мне кажется, что ты подойдешь. У тебя ж нет загара типа "я все лето ходил в майке-алкоголичке"?
— Нет, — улыбнулся Олесь, — я вообще не загорал еще.
— Я заплачу... Точнее, часть долга вычеркнем. Идет?
— Сколько? — спросил Олесь, чувствуя себя идиотом.
— Двадцать тысяч. Я плачу по полной ставке, хотя это пробы. Соглашайся.
— А если пробы подойдут, то что?
— Тогда подпишем контракт, и ты мне ничего не будешь должен.
Олесь решил, что всю жизнь не тем занимался — если какой-то контракт тянет на сто тысяч, а всей работы — попозировать перед камерой.
Гоша трогал его плечи, рассматривал, сужал глаза, и под такими взглядами было как-то неловко — особенно после вчерашнего. Ну, вчерашних мыслей.
— А что надо делать? — спросил Олесь, понимая, что уже согласился, несмотря на вопрос.
— Сними рубашку, — сказал Гоша. — Я тебе сейчас все расскажу, — делая большую паузу после каждого слова, ответил он.
Олесь успел расстегнуть только одну пуговицу, как вдруг Гоше вздумалось помогать, и надо сказать, у него получилось гораздо лучше и увереннее. Он обнажил плечи Олеся и знакомо склонил голову набок.
— Так, отойди на пару шагов и посмотри на меня.
Олесь моргнул, но повиновался.
— Сейчас приедет Светочка, стилист, она подправит тебе рельеф. Пока можешь, — он махнул рукой, — душ принять.
— Я лучше домой схожу, — поежился Олесь: он чувствовал себя неудобно.
— Сходи. Только не пей, иначе...
— Ты меня каким-то алкашом считаешь! — возмутился и поморщился.
С учетом данной ситуации Гошу следовало слушаться и не пререкаться.
— Я не про алкоголь. Воду не пей, чтобы пузо не выпирало, — улыбнулся тот.
Олесь даже к двери пошел, а потом вернулся.
— Я тут подумал, — улыбнулся он, стараясь делать это небрежно, — я лучше у тебя. А то время зря потеряю. А ты разрешишь мне покурить.
— На улицу, — шутливо нахмурился Гоша. — Вместе пойдем. Я устал уже адски, весь день работал.
Они покурили во дворе, а вернулись уже в компании небесного создания с синими волосами, торчащими в разные стороны. Кажется, Светочке должно было быть за тридцать, судя по манерам, но смотрелась она девчонкой.
— После душа можешь не одеваться, — сказал Гоша и, заметив странное Олесино выражение лица, усмехнулся. — Вот, надень.
Он швырнул ему белые трусы-боксеры.
— Сниматься в этом?
— Ага. Постарайся не намочить и не испачкать. У меня еще есть, а дизайнер всегда сможет заретушировать, но лучше, чтобы они оставались чистыми.
Олесь быстро помылся, подумав, голову решил не мыть, расстроился из-за отсутствия дезодоранты и вышел в комнату.
Светочка уже разложила перед зеркалом какие-то баночки, кисточки и огромные палитры, и Олесь мысленно хмыкнул: мало того, что пидорас и педофил, сейчас еще и будет накрашенным, как какой-нибудь транссексуал.
Пиздец.
— Гошик, а мальчика стричь? — спросила тем временем Светочка, и они оба встали перед Олесем, одинаково склонив голову набок.
— Из мальчика делать человека, — ухмыльнулся Гоша и подмигнул Олесю так, словно следующее предложение будет о сексе втроем.
Олесь сразу нахохлился. Не то чтобы его пугала подобная перспектива, но ощущение причастности к чему-то запретному накрывало, а от предвкушения в груди что-то радостно трепетало.
— Хорошо, — сказала Светочка и поманила к себе Олеся.
И весь следующий час творила с его головой и лицом что-то непонятное. Пахло аммиаком, волнующе обивало ароматами чего-то свежего и в то же время пряного, пахло Светочкиными духами и мятной жевательной резинкой, пахло новым, и это волновало.
Наконец гримерша позвала Гошу, и оба снова встали перед Олесем, рассматривая его и не говоря ни слова.
— Да… — нарушил молчание Гордеев.
— Глаз у тебя, Гошик, — хмыкнула Светочка.
Олесь попытался повернуться к зеркалу, но Гоша не дал: схватился за спинку кресла и навис сверху, внимательно рассматривая его торс.
— Волос на груди почти нет, это хорошо. Те, которые есть, сбрить, потом намажь его бронзой.
— Эй! Мы так не договаривались! — возмутился Олесь.
— Это работа, детка, — хихикнула Света. — Гош, а с пахом что-то делать будем?
Тот посмотрел и покачал головой.
— Тещина дорожка — непременный атрибут мужественности. Пусть будет.
Олесь не сразу сообразил, что речь идет о его — его! — пахе, поэтому даже возмутиться не успел: Светочка нанесла на его грудь обыкновенную пену для бритья и вытащила одноразовый бритвенный станок.
Еще через полчаса Светочка растирала Олесю спину. Да, трусы все-таки пришлось снять — Гоша настоял, испугавшись за их сохранность. Олесь чувствовал себя и смешно, и глупо. Но улыбаться не хотелось, потому что Гоша… он смотрел. Нет, он возился с камерой, выставлял свет, разговаривал со Светой, которая, кстати, вообще не обращала на причиндалы Олеся никакого внимания. Но Гоша смотрел, и Олесь знал, что это не просто взгляд, поэтому изо всех сил старался думать об острых коленках Ростика — оказалось, что это воспоминание напрочь убивает возбуждение.
Руки у Светы оказались профессиональными — как у массажиста. Сильные, неженские руки, которые не вызывали никаких неуместных желаний. Если бы не Гошин взгляд, то Олесь бы даже не напрягался.
— Слушай, я устала, — сказала Света через какое-то время. — Гош! Го-оша! Закончи спереди сам, хорошо? Я не думала, что нужно будет так долго. Мне еще ребенка у матери забирать.
Тот зашел в комнату с зеркалами, согласно кивнул и протянул Свете пачку денег.
Олесь снова, в тысячный раз, подумал, что явно не тем занимается, если стилист зарабатывает за два часа работы больше, чем он за неделю.
Пользуясь тем, что Гоша пошел провожать гримершу, он повернулся к зеркалу. И потрясенно замер. Себя Олесь красавцем никогда не считал, но тут было глупо спорить с очевидным фактом: из зеркала смотрел парень, наполовину загорелый (насколько хватило мужественных Светочкиных рук), светловолосый и даже… черт, симпатичный, что ли.
— То, что надо, — раздался негромкий голос Гоши. — У тебя отличное тело. Отличное.
Олесь хотел что-то ответить, но снова опоздал — Гордеев подошел очень близко и, положив ладони на его грудь, провел ими вниз — до живота.
По телу тут же пробежалась дрожь. Олесь втянул живот и даже перестал дышать.
— Я не пристаю, — хмыкнул Гоша, — нужно тебя намазать.
Взял оставленный Светой крем с блестками, зачерпнул хорошую такую горсть и провел ладонью по груди — плашмя, тоже, как и Света, не лаская, а просто размазывая крем. Но смотрел, и от взгляда в его ярко-голубые глаза у Олеся сбивалось дыхание.
И хотелось, чтобы он подольше наносил этот чертов крем, смотрел так, бля… внимательно. Олесь видел, как вздрагивают его ноздри, и понял, что случилось с Гордеевым накануне. Тело, запах крема и недоеб. Все было слишком очевидно, но от этого не менее неприятно. Олесь разочарованно вздохнул и отвел взгляд.
-
-
10.12.2010 в 14:46— Нет.
— Хорошо.
Он продолжал гладить его грудь, вернее, наносить крем, но движения стали поспешными и вскоре закончились вовсе.
— Ягодицы сам, — Гоша протянул ему баночку. — Не полностью, до копчика намажь. И аккуратно одевайся. Сможешь?
— Справлюсь, — буркнул Олесь.
Но, естественно, через несколько минут взмолился. И они вдвоем надевали на Олеся трусы. Не было ничего более глупого, чем это, но, стоя в идиотской позе, расставив в стороны ноги, Олесь окончательно понял, что хочет Гошу.
Тот смотрел так, что было понятно — знает, заметил. И молчал. Олесь лишний раз напомнил себе, что у них нет будущего, что Гоша для него слишком хорош, и пошел в комнату-студию.
Сначала Гордеев щелкал вроде бы бездумно, а Олесь стоял в позе оловянного солдатика, руки по швам, но потом, выставив свет, Гоша начал командовать: «Согни ногу, повернись, напряги пресс, склони голову к плечу, замри». За исключением этих обрывочных команд съемка проходила в полной тишине, громко щелкал затвор фотоаппарата, а свет от ламп, которые ярко вспыхивали каждый раз, когда Гоша делал снимок, слепил, и из-за этого слезились глаза. Олесь терпел, его грела мысль о тысячах и о перспективе того, что клиенту понравится. Почему-то он был уверен, что понравится. Не потому что он такой красавец и модель, а потому что Гоша — профессионал.
В буклете говорили, что у него из всех российских фотографов больше всего премий и регалий. Значит, Олеся возьмут, и не нужно будет искать деньги.
Он был ослеплен светом, голос Гоши казался голосом Гудвина из Изумрудного города — слишком громкий, уверенный… равнодушный. Олесь подслеповато прищурился, глядя из-под ладони.
— Еще раз, очень хорошо…
Он неловко улыбнулся и сразу же спрятал эту улыбку. Захотелось, чтобы в голосе Гордеева послышалось возбуждение. Не следовало ему рассказывать Олесю о вчерашнем, и не было бы вчерашнего, если бы не…
Он подумал, что никогда не видел геев и не представлял, как они себя ведут, за исключением карикатурных жеманных жестов, которые и близко не подходили Гоше. А как вел бы себя Гоша, подумал Олесь, распрямляя плечи. Он положил ладони на бедра и запустил большие пальцы за широкую резинку трусов. Посмотрел в камеру исподлобья, потом улыбнулся кончиком губ, повернул голову в профиль, запрокинул ее. Это сопровождалось только звуком бесконечных щелчков фотоаппарата.
— Два кадра готово! — сообщил Гоша весело, и Олесь напрягся.
— Два? Да ты уже сто кадров сделал, если не двести!
— Два готовых. Из сотни если один в работу пойдет — уже хорошо. На самом деле можно и не продолжать, но... — Гоша снова наставил на Олеся фотоаппарат. — Хочу фотографировать тебя, а не трусы. Ты не против?
— Нет, а что нужно? — неожиданно быстро согласился Олесь.
— Играй себя. Или секс. Или мальчика. Даже девочку. Что хочешь.
Олесь понятия не имел, как играть все перечисленное, включая, как ни странно, девочку. Поэтому сначала насупился и был в этом состоянии пойман, смутился — и снова Гоша щелкнул камерой. Олесь посмотрел в объектив и подумал о том, что хочет Гошу — без напряжения в паху, просто констатируя факт.
— Хорошо… — отозвался Гоша как-то глухо.
Олесь непонимающе взглянул на него, понимая, что очень устал. Провел ладонью по лицу, размазывая весь этот роскошный бронзовый крем.
— Еще… лучше…
Он понятия не имел, что же там хорошего, поэтому еще больше удивился, когда Гоша шагнул к нему и, быстро притянув за шею, поцеловал. Это даже поцелуем назвать было трудно, Олесь качнулся в сторону, едва не потеряв равновесие, а Гоша уже вернулся к своей камере.
— Бесподобно. Ты не красавец, но цепляет, как же цепляет…
В Олеся полетел халат.
— Курить, срочно. А то у меня что-то голова поплыла, — признался Гоша.
— Э-э, — Олесь, охренев, так и остался стоять с этим халатом в руках, а за Гордеевым уже хлопнула дверь.
Что это было вообще? То работает, то подходит и целует какого-то хрена.
Халат было жалко — после той блестящей фигни, которой Олеся обмазали, вещь наверняка будет испорчена. И он с какой-то мстительной решимостью всунул руки в рукава, у порога обул свои сандалии и вышел на лестницу, прикрыв двери.
Гоша уже курил у подъезда, выпуская в небо густой сладковатый дым.
— Что куришь?
— Да я обычно нормальные курю, но купить забыл, а у... короче, были только эти, — он протянул Олесю пачку «Captain Black». — Будешь?
Олесь такие пробовал, конечно. После них губы становились сладкими, в институте этой херней было прикольно цеплять девчонок. И по мозгам били. Выпендрежные сигареты для мажоров и геев. Он вытащил коричневую трубочку и сунул в рот.
— Спасибо. Балуешь меня, — сказал он, прикуривая. — Атрибуты сладкой жизни для занюханного соседа.
— А ты привыкай, — отозвался Гоша. — Никогда бы не подумал, что в тебе столько секса. Впечатляет.
— Я заметил.
Гоша бросил на него быстрый взгляд.
— Посмотришь распечатки — сам не поверишь.
Он протянул к Олесю руку и сжал его плечо через халат.
Второго неудачного опыта за сутки не хотелось. Да и вообще — Олесь был не готов. И боялся, что с Гошей тоже будет не так и не то. И не хотел испортить то, что между ними начиналось — дружбу-не дружбу, но что-то. Рядом с Гошей было хорошо, Олесь чувствовал себя гораздо лучшим человеком, чем был на самом деле, и даже если Гоше в голову стукнуло потрахаться, а самому хочется так, что скулы сводит — ну уж нет.
— Ты доволен работой? — спросил Олесь ровно.
— Да, — пальцы сжались чуть сильнее.
— Тогда я пойду, — он запустил окурок в кусты и развернулся к дверям. — Пойду оденусь.
— Давай, — ответил Гоша таким тоном, что было непонятно — ему в самом деле плевать, или это только поза. — Заходи в понедельник вечером, фотографии покажу.
— Я не сомневаюсь, что фотки хорошие.
— Не люблю слово "фотки", — сказал тот, поморщившись. — Фотографии.
— Как скажешь.
Олесь пожал протянутую руку, зашел в студию, собрал свои вещи и сбежал домой.
Ему нужно было о многом подумать.
-
-
10.12.2010 в 14:46— Ты какой-то новый, — сказала Катерина.
Олесь смотрел на нее и улыбался. Радовался, что ее быстро перевели из реанимации в отдельную палату: все-таки деньги все решают, это верно. Жена выглядела бледной, но в глазах читалось новое выражение, и Катька даже нравилась той полузабытой естественностью, которая привлекла в студенческие годы.
— Подстригся. Гоша помог, — ответил он, прекрасно зная, что это вызовет много вопросов.
— Гоша? — переспросила Катерина.
— Да. Наш сосед. Он фотограф.
— Помог?
— Он предложил заработать денег, я согласился. Пришлось постричься.
— Что это за работа такая?
— Он фотограф, — терпеливо повторил Олесь, — ему нужна была... то есть, нужен был модель. Мужчина. Короче, он меня сфотографировал, но пришлось постричься. Там какая-то модная стилист была, она меня и обстригла. Даже осветлила немного.
— Хм, — произнесла Катерина глубокомысленно и отвернулась к окну.
— Ну что такое?
— Ничего. Пока я тут торчу, ты развлекаешься.
— Кать, это работа, какие развлечения, что ты? Я, между прочим, у Гоши сто тысяч занял, чтобы лечение оплатить, и двадцать этой работой уже отбил. Ну чего ты возмущаешься?
— Ничего, — махнула она рукой. — На здоровье.
— Да, — Олесь решил сменить тему: — Расскажи лучше, как ты себя чувствуешь?
— Нормально, оно не болит даже. Во вторник переведут в онкологию.
От одного только слова Олесь покрылся липким холодным потом.
— Онкология?
— Да, — буднично сказала Катерина, и стало ясно, что она уже рыдала, а сейчас мстительно ждет его реакции.
Олесь жену знал слишком хорошо: она очень любила преподносить уже пережитые новости таким тоном, что становилось херово.
— Зачем? — он постарался скопировать этот гребаный тон, но получилось плохо.
— Затем. Для профилактики, — Катя повернула к нему голову. — Ты прослушал, когда я рассказывала. Вот так, Олесик.
Сказала так, словно он был виноват в ее болезни.
— Катюш…
— Паша звонил, — она холодно улыбнулась. — У него тут какие-то знакомые в больнице. Спрашивал, все ли хорошо.
Так вот откуда отдельная палата, запоздало понял Олесь. Ну, Пашка…
— Небось, проведать тебя обещал, да?
— Ох, — улыбнулась она недобро, — а ты никак ревнуешь? Вспомнил старые добрые времена?
— Мне повезло, — Олесь сумел состроить печальное лицо, — ты же меня выбрала, а не его. Пашка в пролете последние пять лет.
Катя расслабилась, морщины над переносицей разгладились, и он довольно выдохнул.
Пронесло.
***
Вечером он забаррикадировался в квартире с двухлитровой бутылкой пива. Телефон положил рядом — вдруг Катерина позвонит. Но мобильник молчал, а Олесь самозабвенно поглощал пиво и смотрел душераздирающий фильм о подростках, попавших в руки к маньяку. Тот методично убивал их одного за другим согласно сценарию, пока не оставил двух, и ближе к концу начало казаться, что один из них маньяку помогает. Олесь ловил себя на разных мыслях: ему очень понравился второй парень, более взрослый, хладнокровный. А еще он думал о том, что сценарий поражает своей нетривиальностью: обычно оставалась влюбленная пара, и они убивали ублюдка, а потом целовались на фоне горящего здания, взорванной машины или чего там еще. Олесь представил этих двух парней, целующихся на фоне полуразрушенного здания, и пролил на себя пиво.
Когда маньяк разобрался с первым, оставив на закуску второго, Олесь понял, что ему нравятся брюнеты. И вообще — очень нравятся мужчины такого полубогемного вида, как Гоша.
На звонок в дверь он отреагировал тихим матом, но все же поплелся открывать.
— Я не взял твой мобильник, — сказал Гоша, ступая в прихожую.
Олесь протянул ему свой телефон и улыбнулся — пошутил, мол.
Гоша вежливо хмыкнул.
— Фотографии посмотреть хочешь? Дизайнер моя уже прислала. Сказала, что у тебя кожа отличная, ретушь почти не понадобилась.
Олесь подумал о том, что это у Ростика отличная кожа — гладкая и юная, не то что у него. Хотя умом дизайнеров и фотографов не понять, конечно.
— Ага, хочу, — кивнул и взял с тумбочки ключи.
Уже закрывая двери, подумал, что не взял ни сигареты, ни деньги — снова придется курить Гошины. И от этой мысли почему-то не было неудобно, хотя обычно бывало: любой долг Олесь протоколировал и запоминал, а потом при случае возвращал. Даже если речь шла о стрельнутой сигарете.
Уже в Гошиной студии он понял, что тот ведет себя, будто нервничает: слишком рваные жесты, слишком односложные ответы.
— Я пару распечатал, остальное на ноуте, — эта Гошина фраза оказалась более связной, чем предыдущие.
А потом он сидел и, улыбаясь, смотрел на Олеся, который переводил взгляд с одной фотографии на другую, поворачивался к Гоше — и так бесконечно, кажется. А на фотографиях был охеренный парень: молодой, нахальный, с блядскими глазами и бронзовой кожей. Гоша распечатал последние снимки — Олесь помнил, о чем думал тогда, и эти мысли читались с фото прямым текстом.
— Пиздец, — нарушил молчание он и снова уставился на свои фотки, вернее, фотографии.
Олесь не думал, что выглядит вот так. Верил в мастерство Гоши, но парень на фотографиях был не им, а тем, другим Олесем, из красивой жизни. Тот умел зарабатывать и тратить, точно не испытывал никаких проблем в личной жизни и пользовался успехом у всех, включая начальство.
— Черт, я и не знал, что у меня такие мышцы!
— Думаешь, что мальчики из журналов на самом деле выглядят так, как на фото? — ухмыльнулся Гоша. — Это правильные свет и грим, плюс фотошоп. Модели в последнее время вообще расслабились. Прошу не жрать перед съемкой — заявляют, что дизайнер все равно отретуширует. Скоро вообще перейдем на моделей из компьютерной графики.
— Это ты мне сейчас так тонко намекаешь, что на самом деле я урод? — уточнил Олесь.
— Нет, нет!.. Я бы не стал снимать урода. Просто ты не профессионал, это видно, но это и подкупает. Если ты вот так, — он сунул Олесю под нос распечатку, — на улице будешь в толпу смотреть, то через полгода сможешь залезть на бйоневичок и устйоить йеволюцию.
Олесь хмыкнул и посмотрел вот так. Посмотрел и снова подумал о том, как хотел тогда Гошу, не испытывая сейчас желания, но будучи крайне польщенным его словами.
Уголок рта Гоши пополз вверх.
— Да, — Гордеев покачал головой в знак согласия. — Именно так.
Он неожиданно обнял Олеся за плечи.
— Я чувствую, тебя утвердят. Я бы так и сделал.
— Посмотрим.
Скрывать гордость было очень трудно. Олесь представил, как его эго заполняет комнату, и засмеялся.
— Что? — спросил Гоша.
— Так, — махнул рукой Олесь. — Подумал, что я как Золушка после бала. Осталось пару минут потерпеть, и принц достанет хрустальный башмачок.
Гордеев хмыкнул.
— Завтра Митя должен утвердить пробы. Вообще у меня ощущение, что он лезет в рекламу только для того, чтобы лишний раз меня за жопу пощупать. В нормальных компаниях для этой работы специально обученные люди есть, владельцы или директора другими вопросами занимаются... Не обращай внимания, я перед встречей с Митей всегда такой.
— Да ничего, — Олесь вежливо улыбнулся и уставился на свои плечи на фото.
Он бы себя выебал, это точно. Значит, не урод. Как минимум симпатичный.
— Я бы сходил с тобой, но у меня работа... если меня, конечно, завтра не уволят.
— А что такое? — удивился Гоша.
— Да я Ростика послал. Он пришел потрахаться, а я... В общем, он сын генерального и настолько въедливый, что если решит мне отомстить, то у него получится.
— А почему послал?
— Не хотелось... Покурим? — он второй раз за день неумело менял тему, и это раздражало.
Нужно было или не влезать в ситуации, которые потом требуют оправданий, или научиться врать, не краснея.
— Давай в окно, — кивнул Гоша и подошел, собственно, к трехметровому окну.
Олесь на удивление отметил это крайне опосредованно — ну, окно здоровое, так это же студия. Его больше волновало, будет ли Гоша задавать вопросы.
— Не мое, конечно, дело, — начал тот, устраиваясь на подоконнике, — но… не захотел?
— Ага, — ответил Олесь, усаживаясь рядом. — Не захотел.
— Что — не нравятся больше?
Твою же мать! Он поежился под внимательным взглядом.
— Угостишь сигаретой? Спасибо. Я свои дома забыл…
Гоша поднес ему зажигалку, зажав ее двумя руками, чтобы укрыть пламя от несуществующего ветра.
— Нравятся, — продолжил Олесь, не в силах выносить заинтересованное молчание. — Но не мальчики. Острые коленки и тощие задницы… что-то я ошибался, похоже.
— А, — улыбнулся Гоша довольно, — как я и думал. И что теперь?
— Теперь меня уволят.
— Я не об этом, — поморщился тот, — а об... Что думаешь дальше делать?
— Ничего вообще-то, — Олесь затянулся и выдохнул дым за окно. — Меня сейчас больше Катерина волнует. Ее в онкологию переводят, будут проводить химиотерапию. Говорят, что для профилактики, но все равно стремно.
Сказал и почувствовал себя лучше — будто и в самом деле в первую очередь думает о жене, а уж потом — о себе. Как правильный.
— Деньги нужны? — поинтересовался Гоша деловито, и Олесь испытал неожиданный прилив благодарности.
— Нет, но спасибо. Мне очень приятно, что ты... такой.
— Я нормальный.
-
-
10.12.2010 в 14:47Они молча докурили, Гоша, не спрашивая, снова протянул ему пачку. За окном было душно, а из комнаты тянуло кондиционерным холодом. Где-то во дворе орали дети, и какая-то мамаша звала домой Колю, а тот тоненько отвечал, что будет через пять минут.
— Ты мне оставь свой мобильник, Олесь.
— Хорошо.
— Я тебе позвоню через пару дней.
— Ага.
Темы растворялись в сумерках, молчание не тяготило, но полузнакомые люди должны о чем-то говорить.
— Я не знал, что ты такой знаменитый, — сказал Олесь.
— Да. И твой Михалыч тоже не знал. Есть над чем поработать.
— Михалыч, — протянул Олесь и понял, что не видел его уже давненько. Надо бы навестить.
Но на фоне Гоши единственный приятель казался полной противоположностью, и если к Гоше Олесь тянулся и пытался соответствовать его уровню, то рядом с Михалычем деградировал.
— Он все равно считает пидорасов кончеными людьми, а я пидорас. Так что с Михалычем нам не по пути.
— Вы ж дружили, вроде бы?
— Да, но с ним только бухать можно. У нас даже общих тем для разговоров нет, кроме цен на бензин и повышения квартплаты.
— Хм.
— Что? — вскинулся Олесь, уже понимая, что ничего хорошего не услышит.
— Быстро ты от него отказался.
— Я не отказался! Просто говорю, как есть. Мы разные... Ладно, — он выбросил сигарету и протянул руку. — Пойду я. Давай прощаться.
— Распечатки можешь забрать, — бросил через плечо Гоша.
Олесь опустил руку и даже засунул ладонь в карман джинсов.
— Не надо, спасибо. Катерина увидит, подумает всякую хрень.
Гордеев повернул к нему голову, неприятно улыбаясь.
— Конечно.
***
Он отзвонился, как и обещал, но не через пару дней, а в пятницу. Поздоровался, спросил о жене, поинтересовался, как там увольнение, Олесь рассказал, что Ростислав на работе не появляется, типа в отпуске, а на самом деле рванул, наверное, с друзьями отдыхать — погоды-то какие жаркие. Гоша постоянно отвлекался и что-то приглушенно говорил в сторону, один раз извинился и отключился.
Олесь пожал плечами и вернулся к работе. Цифры расплывались, потому что кондиционер работал вполсилы: Наталья Николаевна жаловалась на адский холод, а Олесь думал, как холод может быть адским, и раз за разом возвращался к началу таблицы.
Гордеев перезвонил через два часа, спросил о планах на вечер и мимоходом заметил, что презентация как раз сегодня, клиент счастлив.
— Так что, я теперь модель?
Наталья Николаевна тут же отвлеклась от работы (или от игры в "Сапера", что было ее любимым занятием в рабочее время) и прислушалась.
— Да. А я разве не сказал?.. Извини, заработался. Короче, съемка на следующей неделе, пока планирую субботу, а Митя жаждет с тобой пообщаться.
— Чтобы переключиться с твоей задницы на мою?
Главбух сдавленно вздохнула, и Олесь прикусил язык.
— Нет. Он просто любит общаться с бомондом. Вроде как молодеет.
— Ну... предупреди заранее насчет съемки. Только в рабочие дни я не могу, у меня скоро квартальный отчет.
— Насчет съемки решим, а вот на презентацию тебе тоже надо бы появиться.
— Сегодня?
— Да. В восемь, — и Гоша назвал клуб, о котором Олесь слышал только то, что там жутко дорого. — Нахрен не нужна эта презентация — я еще понимаю финальные макеты, а тут вообще вроде как тебя презентуют. Просто Митя, как обычно, пыль в глаза всем пускает.
— Хорошо. Шмотки есть, если надо — я там появлюсь. Но я в восемь только дома буду.
— Ничего. Я тебя заберу, если не возражаешь.
Когда Олесь нажал "отбой", Наталья Николаевна разве что из юбки не выпрыгивала, желая подробностей. Он сделал вид, что занят работой, и на просительные взгляды не реагировал.
Так прошло около часа. Наталья Николаевна успела позвонить домой, выйти в соседний кабинет, вернуться, сыграть в свою любимую игрушку.
— Олесик, ты не говорил, Катерине лучше?
— Лучше, — буркнул он.
— Вот и хорошо. А один справляешься? Ну, без нее?
— Да, спасибо.
— Скучно по вечерам, небось?
Она так толсто намекала, что Олесь не выдержал:
— Нет, что вы. Мне друг не дает скучать, постоянно таскает по клубам и ресторанам. И сегодня… тоже. Надо к восьми быть, а я никак не успеваю.
Он полностью скопировал Гошину ехидную ухмылку, испортившую настроение в понедельник.
Как следствие, с работы он ушел не только вовремя, но и задержался минут на десять: добрая Наталья Николаевна, ратовавшая за семейные ценности, завалила его бумажной работой, которую должна была сделать сама, и давно. Олесь не спорил. Наоборот, предвкушал свое опоздание и великого Гордеева, который самолично его собирался забрать.
Гоша пришел не с пустыми руками. Видимо, хотел, чтобы Олесь соответствовал, поэтому притащил рубашку с модными рукавами в три четверти и тонкий синий галстук. Заставил Олеся переодеться и удовлетворенно кивнул.
— Отлично. Все парни будут твои.
— Не нужны мне парни, — буркнул Олесь.
Настроение стремительно портилось. Он снова чувствовал себя Золушкой, но не той, которая в финале сказки выйдет замуж за принца и будет править королевством, а бедной родственницей.
— И не нужно мне больше одежду покупать. Спасибо, я сам как-нибудь.
— Так не поймут, если ты придешь в шмотках с рынка, — сказал Гоша устало.
— Да плевать мне на то, что обо мне подумают.
До клуба они ехали в полной тишине, а Олесь задумчиво курил в окно.
-
-
10.12.2010 в 14:47Они стояли возле бара и общались с гребаным Митей уже полчаса. За это время Олесь услышал многочисленные версии собственного имени и понял, что когда Гоша обнимает его за пояс, хочется Гордеева ударить. Именно так — двинуть в наглую физиономию, на которой благодаря потрясающему актерскому таланту было выражение искренней привязанности. Так, наверное, модные девочки любят своих щуплых собачек — за то, что те помещаются в сумочки и не гадят в них же.
— Спасибо вам, — нежно улыбнулся Олесь. — У меня такие комплексы, не поверите… И только Гоша, — он погладил Гордеева по спине и снова улыбнулся, — дал мне понять, что такое настоящая мужская красота.
И тут Митя скосил взгляд на его правую руку и удивленно хмыкнул.
— Вы уже поженились?
— В смысле? — не понял Олесь.
— У тебя обручальное кольцо на пальце.
Олесь посмотрел на руку и понял, что забыл его снять. Пиздец.
— Я... — протянул он, не зная, что соврать.
— Он женат, — сказал Гоша. — Как и ты, Митя.
— Ну я ж с парой по клубам не хожу.
— А я тоже не хожу, — брякнул Олесь. — И вообще разводиться собираюсь. Брак не сложился, я понял, что не по девочкам, вот и...
Он бы еще продолжал выбалтывать о своих тайных желаниях — рассказывать о них Мите было забавно, — но увидел с другой стороны бара Пашку.
Тот таращился на него со странным выражением лица — словно пытался узнать, но не узнавал. Олесь понимал, конечно. Не каждый день видишь бывшего однокурсника, стоящего в обнимку с мужиком. Женатого однокурсника, уточнил Олесь сам для себя, и стало как-то похуй. Тайное становилось явным, что тут дальше.
— В общем, Гоша — это Гоша, — невпопад брякнул он и ухмыльнулся Мите. — Извините, знакомого увидел.
Пока он шел к порядком прифигевшему Пашке, успел услышать за спиной:
— Значит, женатый мальчик? А принципы как же? Кто говорил, что с женатыми…
— Митя, мальчик — модель. И будет ходить в ваших трусах и торговать своей задницей.
Ублюдок, мстительно подумал Олесь. И сам не понял, кого так назвал.
Пашка сделал вид, что в этой встрече нет ничего необычного, и даже слегка приобнял.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, Олеська!
— Так мы ж уже на дне рождения Мити встречались, — пожал он плечами. — Я вот тоже не знал, что ты такой тусовщик.
— Положение требует. Я бы рад дома сидеть под телевизором, но не могу. Да и, — Пашка вздохнул, — не с кем.
— И поэтому ты к Катьке моей в больницу наведываешься?
— А ты против? — сразу вскинулся он. — Я ее сто лет не видел, она торчит в этой гребаной больнице, скучает!.. Ты же не думаешь, что я...
— Нет, — сказал Олесь, — не думаю.
И решил, что ему похрен. Что он даже обрадовался бы, если бы Катерина завела с Пашкой роман. По крайней мере, совесть за свои желания бы не так мучила.
— Ты с Гордеевым?
— Да. То есть... нет, я был моделью, Гордеев меня снимал. Фотографировал.
— А, — Пашка даже не удивился. — Ты всегда смазливым был, тоже хороший способ денег заработать, — а потом добавил шепотом: — Ты с ним осторожнее. Он, говорят, педик.
Олесь усмехнулся.
— Знаю. Он этого и не скрывает. Причем, не нарочито, как некоторые… — он кивнул на сцену, где надрывался очень модный певец из ранних.
— Все равно осторожнее. Тебе же на съемке раздеваться придется.
Нельзя было говорить о том, что Олесь с удовольствием разделся бы еще раз, что ему ничего не светит, вообще никак, хотя очень хочется…
Он поискал глазами Гошу — тот навис над одним из диванчиков и, смеясь, что-то говорил какому-то мальчишке.
— Они не такие, — задумчиво ответил он Пашке. — Во всяком случае, мне никто не предлагал оргию.
— А ты и не против был бы? — облегченно рассмеялся старый друг.
— А что?
— А Катерина?
— Катерина, да, — покачал он головой.
Пашка подался ближе и вполне серьезно сказал:
— Ты ее береги. Она у тебя — золото. Я бы такой никогда не изменял.
— А я и не изменяю. Не с кем потому что, — буркнул Олесь злобно.
— Ну... Слушай, а ты же экономист, вроде бы.
— Ну да, как и ты.
— Нет, работаешь же по специальности?
— Да, — Олесь не понимал, к чему он ведет.
— А зачем тебе подработка? Жопу демонстрировать на потеху публике, — Пашка махнул рукой в сторону большого баннера на стене с фотографией.
— Лицо не видно все равно. А еще Катино лечение стоит дохрена. Приходится вертеться.
— Ты же лучше всех в группе учился!
— Да. Но экономисты много не зарабатывают.
Пашка задумчиво наморщился, а потом допил свою водку и сообщил, что позвонит.
— Опять в гости заедешь?
— Может, и заеду... Ладно, я там увидел кое-кого, — они распрощались, и Олесь вернулся к Мите, потому что не знал, куда ему приткнуться.
Тот сразу же принялся отвешивать комплименты, знакомить с кем-то, а Гоша тем временем трепался то с одним каким-то мужиком, то с другим, потом его обступили со всех сторон три модельки и принялись щебетать.
Олесю хотелось домой.
Как назло, всюду были его фотографии: на большом экране, на баннере. И мальчики эти полуголые — типа официанты. Сладкая жизнь. Олеся мутило.
Но подойти к Гоше и отозвать его в сторону он не мог — не хотел уподобляться. Думал свалить по-английски, но понимал, что нужно отрабатывать, и это ставило его в одну шеренгу с девицами-модельками, которые вились вокруг Гоши. С той только разницей, что порядковый номер у него был первый. Даже не надраться было: Гоша предупредил, что пить много нельзя. Нельзя — значит нельзя, все понятно.
Олеся постоянно фотографировали, с ним разговаривали, с ним знакомились.
— Ну как? — раздался голос Гордеева.
Гоша подошел со спины и сразу же обнял его за плечи — бдительный Митя ошивался рядом.
— Нормально, — отозвался Олесь.
— Хорошо. Ты домой сам доберешься? У меня тут… дела.
— Я подожду.
— Не надо. Это надолго.
Олесь повернул к нему голову и увидел Гошины губы, очень близко.
— Доберусь, — хорошо, что взял собой кошелек.
Еще и сигареты закончилсь, как назло.
— Какое здесь метро рядом?
— Метро? — слово Гоша произнес так, будто Олесь упомянул НЛО. — Не знаю. Давай я тебе такси вызову.
— Нет, спасибо, — он махнул рукой и ушел, даже не попрощавшись с Митей.
В этот момент было плевать и на Митю, и на работу.
***
Через пару дней на работе появился Ростик. Олеся он словно не замечал: трудился на благо собственного отца, с кем-то общался, уходил за пять минут до конца рабочего дня. При таком раскладе обстановка в офисе складывалась более чем приятная, но при взгляде на Ростислава в Олесе неконтролируемо поднималось чувство вины. Слабенькое такое, но все-таки. Пацан не выглядел особенно притихшим, но одно то, что с виду словно повзрослел — перестал жеманничать и кокетливо улыбаться… Олесь даже не пытался с ним поговорить. Воспитывать чужого сына как-то не хотелось, тут бы с собой разобраться.
А с собой сложно оказалось. С одной стороны он должен был благодарить Гошу за возможность подработать. Но с другой — вспоминалось, как Гоша болтал с тем мальчишкой. Не стоило съезжать: и дебилу было бы понятно, какие неожиданные дела нашлись у Гордеева в тот вечер.
Олесь еще два дня назад понял, как называется это чувство, но озвучивать даже самому себе не хотел. Это означало бы полную и окончательную капитуляцию, а в нем еще оставались остатки гордости.
На пару секунд удалось задуматься о смерти, но сильно рефлексировать не позволили работа, Катерина, Пашка (добрый гений). И Михалыч.
Да, Михалыч пробудил в Олесе редко используемую и почти забытую склонность защищать интеллигентов.
В один из вечеров, когда Олесь зашел в подъезд, возвращаясь из магазина, он обнаружил Михалыча и Гошу, беседующими о том, кто и куда должен пойти. Михалыч брызгал слюной, а Гоша, прислонившись к дверному косяку, терпеливо объяснял, что используемые фразеологизмы с точки зрения русского языка невозможны.
— Привет, — Олесь остановился и перевел взгляд с одного на второго.
Михалыч выглядел так, будто готов начать драку: кулаки сжаты, и без того маленькие глаза сузились в щелочки, из-под век полыхает гневный огонь.
Олесь решил, что будет на Гошиной стороне, хоть тот и мудак.
— Привет, — сказал Гордеев. — Твой друг решил, что мне нужно срочно найти другую студию, ибо ему мешают пидорасы по соседству.
— Да, блять! Нехуй тут притон устраивать, у нас приличный дом!
Рядом с замызганным Михалычем, заросшим щетиной и с немытой головой, Гоша выглядел просто идеально.
— Прекращайте, — сказал Олесь, — нашли повод.
— А хули он сюда своих пидовок водит?! — взвыл Михалыч. — Мне, может, противно видеть этих вафлистов у дверей своего подъезда!
— А мне противно видеть маргиналов, но я же не возмущаюсь, — сказал Гоша и ухмыльнулся.
— Михалыч, хорош, — сделал последнюю попытку Олесь. — В студии не притон, а тебе пора завязывать с пивом.
— А ты мне чо? — прищурился сосед. — Указывать будешь, пацан?
— Надо мне больно. Ты чего на человека наехал?
— Олесь, спасибо, — подал голос Гоша, — но я с твоим приятелем сам разберусь.
— А он мне не приятель, — сказал, брезгливо усмехнувшись. — Полупьяная скотина мало кому может быть приятелем. Жалко, что я раньше этого не понимал.
— Ты чо, блять, охуел? — удивился Михалыч. — Ты кого сейчас скотиной назвал?
— А как тебя еще назвать? — удивился в ответ Олесь. — Время восемь вечера, ты уже бухой в хлам, пристаешь к людям, слова нехорошие говоришь. У тебя проблемы, Михалыч? Недостаток общения?
— У меня проблем нет, — ответил тот. — А вот у тебя начались, энтегехент херов.
И двинул ему в лицо.
Олесь охренел поначалу: он-то думал, что придется растаскивать Михалыча и Гошу, а в итоге пострадал первым. Вдохнув побольше воздуха, замахнулся и ударил в ответ, отметив, что пузо у соседа рыхлое. От удара кулак даже не заболел.
-
-
10.12.2010 в 14:48Олесь метелил все, что под руку попадалось. Наверняка пару раз засандалил и Гоше тоже, но азарт подстегивал, в крови бурлил адреналин, и останавливаться не было никакого желания, несмотря на боль и заливающую губы кровь — старый друг умудрился всё-таки расквасить ему нос.
Болела спина, болел нос, ныла рука, но Олесю было хо-ро-шо!
Он впервые за долгое время чувствовал себя живым. Ощущение того, что вся жизнь впереди, как в школьные времена, воодушевляло и толкало вперед. За гаражами, где дрались пацаны из его параллели, не существовало никаких правил, кроме «не бей лежачего», Олесь вспоминал те подзабытые ощущения и бил. Так же, как в школе: не стараясь сделать больно или непременно победить, а просто выплескивая гнев.
В итоге Михалыч оказался на спине, скулящий и тихо матерящийся о пидорасах, которые избивают честного человека.
Гоша тут же встал на ноги, отряхнулся и поморщился: ему тоже досталось.
— Могу вызвать милицию, не вопрос. Хотите?
Михалыч посмотрел на них и, повернув голову, сплюнул.
Плевок был розовым. Наверное, зуб выбили, подумал Олесь отстраненно.
— Сука, — ответил Михалыч, пытаясь подняться, и тут Гоша снова удивил, предложив ему руку. — Да пошел ты, педрила!
Сосед поднялся сам и поплелся к двери подъезда, на ходу рассказывая, что пидорасов надо убивать, что зараза распространяется. Знал, что никто не побежит и не врежет еще раз, вот и пользовался.
— У тебя вся рубашка в крови, — сообщил Гоша Олесю. — И лицо. Заходи, умоешься.
— Я дойду, — отмахнулся он.
Гоша помолчал.
— Как знаешь. Спасибо.
— Не за что. Ты тоже весь извозился, кулак вон, — у Гоши на костяшках была содрана кожа, и это наверняка стало не единственным последствием драки. — Пойдем ко мне, обработаю.
— Зеленкой помажешь? — улыбнулся он.
— Ага. Или йодом.
Глава 8
Полуголый Гордеев, сидящий на диване рядом, его влажные волосы, кожа с запахом собственного земляничного мыла, его рука в собственной — это было слишком для взбудораженного Олеся.
Он еще раз промокнул ранку ватой, смоченной перекисью, и выпустил Гошину ладонь.
— Все, вроде бы. Что-нибудь болит?
— Спина, — сказал тот и развернулся.
Там чуть ниже лопатки багровел синяк. Олесь осторожно дотронулся до него пальцами, и Гоша прошипел: "С-с-с".
— Тебе к врачу надо, это может быть перелом ребра.
— И что они мне скажут? Гипс же все равно не наложат.
— Ну хотя бы рентген сделаешь.
— Само пройдет, — он повернулся и посмотрел на Олеся вопросительно и немного виновато. — А у тебя нет какой-нибудь мази типа "Спасателя"? Такой, которая синяки заживляет.
— Сейчас посмотрю, Катерина запасливая.
Олесь метнулся в кухню, нашел в аптечке какой-то тюбик и вернулся. От одной мысли, что сейчас он будет втирать это в кожу Георгия, сбивалось дыхание.
Один-один, Гордеев, подумал он, вспомнив, как тот мазал его бронзовым кремом.
— Сейчас спасем известного фотографа. А то поклонники мне не простят.
Гоша хмыкнул.
Олесь выдавил небольшое количество крема на пальцы, потер между указательным и большим, и с трудом перевел дыхание. Возбуждаться от одного вида спины с синяком — это было уже слишком.
— У тебя удар хороший, — довольно сказал Гордеев, не оборачиваясь. — Вмазал мне по плечу, хорошо, что успел уклониться.
— Извини.
— Да ничего… О-ох… — он даже вздрогнул, когда Олесь начал втирать мазь в синяк согласно инструкции.
— Терпите, господин Гордеев. Представьте, что вы в спа-салоне.
Он понятия не имел, что это за салоны, но Катерина восторгалась и мечтала туда попасть хотя бы разок.
— Я бы сейчас от спа не отказался. Полночи разбирал твои фотографии, думал, можно ли что-то использовать, — Гоша повернул голову, и Олесь уставился на его профиль. — У тебя, я надеюсь, синяков по телу нет?
— Не знаю. Готово, — он попытался завинтить тюбик, но получилось только со второй попытки.
— Давай я проверю, — сказал Гордеев, сразу же поворачиваясь к Олесю, и, бля, так естественно потянулся к пуговицам на его рубашке. — Я теперь о тебе должен постоянно думать, ты же моя ведущая модель.
На миг показалось, что Гоша нарочно его провоцирует. Скосив взгляд, Олесь понял, что возбужден тут не он один — через тонкие светлые брюки отлично просматривались контуры привставшего члена. Немаленького такого члена.
Решив, что хрен с ним, Олесь быстро стащил рубашку и посмотрел на грудь. Спереди все было вроде бы неплохо.
— Повернись, — шепнул Гоша, и шепот оказался каким-то слишком интимным.
Олесь послушно сел к нему спиной.
— Что там?
— Тут болит? — Гоша дотронулся до низа спины.
— Не особенно. А что там?
— Ссадина, а вокруг синяк.
— Ссадина? — Олесь поднял с пола рубашку и развернул: она была разорвана вдоль, не по шву. Значит, зашить не выйдет. — Черт!
— Это всего лишь рубашка, — сказал Гоша тоном заботливой мамочки, — ничего страшного. А вот ссадина — это куда хуже.
Ну конечно, для него ничего страшного, а у Олеся таких, с коротким рукавом, три штуки всего. На работу в футболках нельзя: дресс-код, мать его.
— Ага, всего лишь рубашка, — буркнул он.
— Ложись на живот, я тоже перекисью обработаю, а потом помажу.
Олесь лег на диван и закрыл глаза. Он не мог назвать себя чувствительным, справедливо полагая, что имеет всего две эрогенные зоны, причем обе расположены в области паха. Но первое же прикосновение ваты, смоченной холодной перекисью, вырвало из груди сдавленный вздох.
— Прости, — неправильно понял его Гоша.
Или сделал вид. В любом случае, Олесь был ему за это благодарен.
— Ничего, — ответ прозвучал двусмысленно.
— Синяк большой, — тем временем пояснял личный лекарь. — Будет черным, потом начнет переливаться всеми цветами радуги, если постоянно мазать… хотя все равно недели две. Мать твою, я этого Михалыча теперь убить готов.
— А что такое?
— У нас съемка, маленький. Заказчик в восторге от твоей спины и бедер. А у тебя теперь на пояснице синячище размером с Африку, масштаб один к четырем, — он отложил вату и взял мазь.
— Миллионам?
— Ага.
Они рассмеялись, и это позволило на секунду забыть о том, какие охрененные у Гоши ладони.
— Фотошоп тебе на что? Замажешь.
— Замажу… — задумчиво сказал Гоша, и жесты его стали задумчивыми.
Сначала ладони прошлись по пояснице, коснулись боков, а потом неожиданно сжали ягодицы.
— Олесь… я тут буду делать фотосессию для женского журнала. Там будут парни в грязи, с синяками, со шрамами — редактор хочет больше брутальности. Я подумал…
Ладони вернулись на поясницу, а Олесь постарался добавить в голос больше небрежности:
— Хочешь меня избить, а потом пофотографировать?
— Вообще там стилист журнала выбирает моделей, но я могу ее уболтать.
— Стилист — это же тот, который красит и прическу делает, разве нет?
— Нет, это две разные профессии. Там Женечка, она выбирает моделей, одежду, позы, а я только фотографирую. Кто-то вроде режиссера съемки, просто они стилистами называются.
— А Света?
— Света гример.
Гоша выдавил еще мази, и движения стали более плавными. Олесь серьезно полагал, что еще немного — и не выдержит, несмотря на все свои установки.
— И хорошо платят?
— Стандарт, долларов триста. Ты скажи — ты сам-то хочешь сниматься? Я просто увлекаюсь, я же тебя вроде как открыл, теперь как Пигмалион пытаюсь придумать, куда тебя еще приткнуть.
— А... — от движений его рук мысли путались. — А ты считаешь, что у меня получится?
— Да. По-хорошему тебе в агентство нужно, но там работа крайне нерегулярная, без подмазывания манагера все равно ничего не выйдет, а я могу проекты подбрасывать время от времени. Если хочешь, конечно.
— Хочу, — сообщил Олесь дивану.
Судя по всему, синяк был уже замазан основательно, но Гоша никак не мог перестать втирать мазь.
— Хорошо… — Гордеев понизил голос. — Даже убалтывать не придется… какое у тебя тело…
— Какое?
— Красивое, — ладони поднялись выше синяка и прошлись по лопаткам.
Олесь шумно выдохнул.
— Тут тоже болит?
— Нет.
Настолько хотелось продолжения, что даже злость какая-то появилась.
— Нет, — повторил Олесь. — Просто ты так мой синяк мажешь, что я возбудился.
Он приподнялся на локтях и попробовал обернуться.
— И если продолжишь в том же духе, я трахну диван.
— Хм, — Гоша тут же убрал руки. — Извини.
Встал и сбежал в ванную смывать мазь. А Олесь сел, с грустью посмотрел на валяющуюся на полу рубашку и понял, что встрял по полной программе.
***
Мальчик призывно улыбался и смотрел в камеру, облизывая губы и поглаживая себя по груди. "Хочешь меня?" — бегущей строкой шло поверх видео.
— Хочу, — глухо сказал Олесь.
"Отправь СМС на короткий номер и получи код доступа…"
Стоимость сообщения была заоблачной, но хотелось знать, что будет дальше.
После ухода Гоши Олесь устроился за компьютером и почти сразу полез на сайт. Он уже отбил пару СМСок, но это давало доступ только к части видео, а стояло так, что хоть член в морозилку засовывай. Смотреть порнуху не хотелось: уже не заводило так сильно. Другое дело — онлайн, живое чтобы общение, как будто по-настоящему.
Мобильник завибрировал, получив сообщение с кодом доступа, и Олесь дрожащими пальцами вбил его. Мальчик отошел от веб-камеры и лег на постель.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
-
-
10.12.2010 в 14:48И хер с ним, подумал Олесь, выключая комп. Фантазировать было даже интереснее. Воображение работало исключительно, и вскоре выяснилось, что можно легко представить продолжение Гошиного визита — с поцелуями, взаимными касаниями и прочим. Олесь возбудился еще на поцелуях, но до члена не дотрагивался: ждал, когда желание станет сильным до боли в члене. Дождался. Любое прикосновение к головке теперь вызывало стоны.
Он поплевал на ладонь — идти за Катиным кремом было лениво. Подумал, что стоит купить какую-нибудь смазку. И сжал кулак.
Гоша в его фантазии был напористым и сильным: сжимал, мял и давил своим весом, вжимая Олеся в диван. Когда Гоша ввел в него пальцы (сам Олесь в это время с трудом извернулся так, чтобы просунуть только кончик указательного) — оргазм накрыл моментально и вышиб из головы все посторонние мысли. Впервые из-за дрочки Олесь отрубился, а когда пришел в себя, то охренел и понял, что нужно что-то сделать. Трахаться хотелось так, что он уже готов был купить фаллоимитатор и засунуть себе в задницу.
Ягодичные мышцы непроизвольно сжались, и он глухо застонал в ладонь.
Дожил: двадцать шесть лет, жена и мастурбация на соседа. Кому сказать — не поверят.
А кому, собственно, рассказать? Развалившись на диване, Олесь мысленно перебирал всех, с кем общался.
Катерина отпадала по определению, понятное дело. Он и так вел себя как ублюдок, а новость о том, что ему нравятся мужчины, ее вряд ли воодушевит.
Михалыч отметался по причине того, что был мудаком и быдлом. Олесь все еще испытывал острое желание ему врезать. Какие тут разговоры по душам?
Пашка не подходил по причине своей предвзятости. Олесь в глубине души понимал, что он с Катериной общается куда больше, чем оба ему рассказывают, а это означало многое. Например, что Пашка сдаст его при первом же случае. Не из ублюдочности натуры, а из патологической честности. И гетеросексуальности.
Подумав о вопросах ориентации, Олесь вспомнил обоих знакомых геев и пару раз стукнулся лбом в диванную подушку.
Ростик тоже отпадал по причине его предвзятости, но, в отличие от случая с Пашкой, эту ситуацию следовало считать клинической. Ебать пацана не хотелось, а по-другому они общий язык — какая ирония! — не найдут.
Гоша вообще шел вне списка. Не советоваться же с ним по поводу того, что его-то и хочется. Причем до онанизма. Олесь представил его лицо и губы, изогнутые в брезгливой усмешке, и покачал головой.
Голова стала совсем дурная, потому что в нее пришла идиотская мысль рассказать Гоше все. Всю правду. Не соврать ни слова. Но имени не назвать. Типа: нравится парень с работы, вроде один раз целовались, заводит и все такое. Олесь даже фразу придумал — на тебя чем-то похож.
Но Гоша был не дураком, и, прикинув варианты, Олесь решил все же ему ничего не говорить.
Потом вспомнил про гей-форум, на который он недавно наткнулся и даже зарегистрировался, чтобы смотреть фотографии участников. Подумал и понял, что стоит задать вопрос там. Все равно никто не узнает, что это именно он. И никому не расскажет. А еще там все пидорасы, так что можно не стесняться.
Полчаса Олесь бродил по квартире, формулируя, несколько раз бегал на кухню курить, и в итоге запостил новое сообщение в теме с советами. Максимально иносказательно, чтобы даже Гоша, если прочитает, не догадался — кто его знает, может, он на этом форуме торчит круглосуточно? Там даже был какой-то товарищ с ником "Фотограф", и у Олеся по спине пробежал холодок. Но сообщение он все же повесил и принялся ждать ответов.
Первый пришел десять минут спустя, потом еще один, и в итоге Олесь торчал на этом форуме до трех часов ночи, отвечая на наводящие вопросы и составляя ответы, чтобы по ним его тоже нельзя было вычислить.
Утром, резюмируя все советы, Олесь еще раз вспомнил, насколько поразился доброжелательной обстановке. Нет, дебилов хватало. Один даже написал: "Да, отсоси у него, и дело с концом!" И долго стебался по поводу Олесиной стыдливости. Чувак с ником "Чорт лукавый" сказал, что по-любому говорить надо, если хочешь взять то, что хочешь. Кто-то предложил свою кандидатуру для разогрева, кто-то поинтересовался, какой у Олеся размер…
Резюме было такое: хочешь — говори, боишься или сомневаешься — молчи. Олесь сомневался.
Уже перед уходом на работу он еще раз проверил форум. "Фотограф" отметился последним.
"Друг мой, вам бы надо его как-то заинтересовать. А то вы так безапелляционно говорите о взаимном влечении, а чем, собственно, вы его привлекли? Тем, что брыкаетесь как необъезженный ахалтекинец? Или тем, что предпочитаете торчать на форуме, вместо того, чтобы проводить с ним время? Удачи..."
Олесь выключил комп и всю дорогу в метро думал о том, что по сути они с Гошей и не говорили нормально никогда.
Вечером он купил кефир, бананы, на всякий случай — шоколад, и поехал к Катерине.
Ее перевели в онкологию, в отдельную палату. Как сказал врач, это было обязательной услугой для хозрасчетных больных. Олесь поразился цинизму: тут же больные с раком лечатся, а даже с них деньги дерут. Но палата впечатляла чистотой, как и все отделение. Ремонт тут был свежий, все блестело, а в Катиной палате даже был кондиционер и маленький телевизор. Курорт, а не больница.
-
-
10.12.2010 в 14:49Про синяк сказал правду: подрался с Михалычем. Катя даже посочувствовала, но это было ожидаемо, потому что Михалыч ей никогда не нравился.
— Кстати, — сказала она, — Паша говорил что-то насчет работы. Позвони ему. Он сейчас много чего может, помочь хочет. Я ему сказала, какой ты молодец, и он обещал подумать.
Олесь едва сдержался, чтобы не объяснить Кате, что думает о ее ухажере. Охренеть просто: потенциальный любовник мужа на работу пристраивает. Прям фаворитка короля Людовика четырнадцатого. Тьфу.
— Представляешь, он мне сказал, что я хорошо выгляжу, — она кокетливо улыбнулась, смахивая со лба прядь волос. — А ты, говорит, подработку себе нашел. Какой ты у меня умничка, Олесь.
"Умничка" его добила окончательно. Катерина улыбалась, даже вполне себе нежно, но явно знала больше, чем говорила.
— Да, неожиданно привалила удача. Я же про Гошу рассказывал, — сказал он, улыбаясь и почему-то вспоминая Митю — наверное, потому, что быстро учился поддерживать беседу, даже если тема неприятна. — Он меня поснимал для рекламы трусов, меня утвердили, и теперь мои ягодицы будут на всех плакатах и даже в Интернете.
Катя все знала, он понял это по тому, как она поджала губы, готовясь к нравоучениям.
— Тебе не кажется, что приличный человек…
— Не кажется, — отрезал Олесь. — Деньги, Катюш, не пахнут. А мне на работе сто лет придется вкалывать, чтобы тебе было хорошо.
— Я знаю про Гордеева. А ты знаешь?
— То, что он мальчиками интересуется? Ох, Катюш, знаю. Гоша мне сразу сказал, что я не в его вкусе.
— Гоша? — Катерина поморщилась. — Он никогда своих пристрастий не выпячивает, а потом полезет к тебе в эти трусы коллекционные… фу.
— Ох, какая щепетильность, — благодушно усмехнулся Олесь. — Пусть лезет, Катенька. Ты же к мужчинам не ревнуешь?
Она смерила его недоверчивым взглядом, а потом неожиданно улыбнулась.
— Шутник, — помялась и продолжила: — Ты молодец, Олесик. Правда, молодец.
***
Домой он возвращался в приподнятом настроении. У Кати все хорошо, насколько может быть хорошо. Обещали, что через месяц она уже будет дома, хотя еще придется проверяться какое-то время. А Пашка... Ну, если ей хочется обожания — на здоровье.
Неожиданно, когда Олесь уже шел от маршрутки к подъезду, вспомнился вчерашний вечер, дрочка на Гошу, и вдруг проснулась совесть.
Это какой же я мудак, думал Олесь, глядя себе под ноги. Это каким же козлиной нужно быть, чтобы мечтать о соседском мужике, когда жена в больнице, готовится к химиотерапии.
Сказали, что у нее какой-то легкий курс будет, без последствий вроде лысины, может, даже без тошноты обойдется, но она все равно болеет, хоть и храбрится — ей страшно, видно же. А он на мужиков дрочит.
Гоша, как в поговорке, тут же попался на глаза. Стоял у своей сверкающей машины, почти прижимая к ней какого-то мальчишку лет восемнадцати. Длинные крашеные в белый цвет волосы, шортики короткие, румянец, рост под два метра. Это вот настоящая модель, а не то что я, подумал Олесь.
— Олесь, привет! — окликнул его Гоша, напрашиваясь.
Олесь ведь мог пройти, кивнуть, запереться дома, выдуть пива и сожрать положенные пельмени. Но нет, Гордееву надо было отвлечься от сладкого своего мальчика и лишний раз привлечь к себе внимание. В глубине души Олесь понимал, что сам себя накручивает, но остановиться было трудно.
— Привет, Гоша, — радостно ответил он, подходя ближе.
Подумал и поцеловал Гордеева в щеку. Имидж надо поддерживать.
— Привет, — улыбнулся мальчишке и решил в очередной раз, что Гоша — мудак.
Сам говорил, что мальчиков не любит, а это создание, почти неземное, эльфийское, зажимал, не стесняясь.
— Знакомься, это Петя, — улыбнулся Гоша. — Петя, это Олесь, он тоже модель, но начинающая.
Эльф внимательно изучил Олеся и благосклонно улыбнулся в ответ.
— Ну, что ты, — Олесь коснулся Гордеевского плеча. — Разве я модель? Так, задницу посветить. Хотя.. мы все задницы светим, правда?
С балкона Михалыча раздался пьяный рев: "Бей пидорасов!", и Олесь поморщился. Два — это пара, а три — и правда почти притон.
— Общественность негодует, — сказал он Гоше. — Я общественность в данном случае поддерживаю. Твое стремление плюнуть в лицо стереотипам тоже, но сегодня драться не готов — и так на работе каждому второму отвечать на вопросы о фингале пришлось. Так что зажимайтесь лучше в студии.
— Я…
— Дружеский совет, — перебил Олесь и подмигнул мальчику Пете. — Не более того.
И пошел к подъезду, гордый собой до охренения.
— Вы дрались? — послышалось из-за спины.
— Да. Вчера. А сегодня Олесь ревнует меня к тебе.
Он остановился и повернулся к сладкой парочке.
— Гордеев, ты, конечно, гламурный, но если у меня на тебя встал, это еще не значит, что я ревную.
Петя хмыкнул, и стало как-то совсем обидно. И понятно, что никому Олесь о своих чувствах не расскажет — после такого-то заявления.
— Да ладно. Я бы тебя к Пете тоже приревновал бы, — сказал Гоша и потрепал пацана по щеке.
Олесь задохнулся от возмущения.
— Да плевать мне, кого ты трахаешь!
— Он меня не трахает, — сказал ухмыляющийся Петя.
— На это мне тоже плевать.
Гоша тоже лыбился, и у Олеся создалось ощущение, что над ним глумятся. Снова. Он нахмурился и добавил:
— Если ты трахаешь все, что с членом — не стоит всех по себе равнять.
— Придурок, — сказал Гоша и приобнял Петю. — Знакомься, Петр Либерман.
— Да мне все равно, какая у него фамилия.
— У нас общая фамилия, идиот!
— Это вы типа женаты?.. Ты ж Гордеев!
— Я Либерман по паспорту, я же говорил! Или не говорил?
Олесь все еще не понимал, и Гоша громко картинно выдохнул:
— Петя — мой младший брат. Натурал, кстати. Сообщаю только из-за твоих странных фиксаций насчет ориентации.
— Поэт, бля, — отозвался Олесь. — Очень творческий у вас брат, товарищ Либерман.
— Гоша, он мне нравится, — сказал Петр. — Он, по крайней мере, не заглядывает тебе в рот и не говорит с придыханием, как все твои эти… За исключением…
— Он мне тоже нравится, — перебил его Гордеев-Либерман.
Олесь понял, что вспомнили о том американском друге, и что Гоше тема не нравится. А еще самого Олеся обсуждали как того ахалтекинца.
— Мне очень приятно, милые вы мои, — очень нежно сказал он. — Но, простите, вынужден откланяться. Надо пойти немного подрочить на фотографию Георгия, а после позвонить жене и спросить, как она. Столько дел!
Он улыбнулся им напоследок и снова пошел к подъезду, поймав себя на мысли, что порой высказанная правда выглядит как изощренная ирония.
А еще ему очень, очень понравилось выражение Гошиного лица.
***
В субботу Олесь навестил Катю. Та выглядела подавленной: уже начали химотерапию. Ее подташнивало, и Олесь пару часов выслушивал истории о том, от чего лечатся пациенты отделения. Катя уже завела пару подружек, с которыми увлеченно перетирала возможные последствия того, что заболеет. Хотя лечащий врач сказал, что профилактика дает почти стопроцентную гарантию, Катя с мученическим выражением лица живописала, как умрет. Заткнуть ее не было никакой возможности — она явно наслаждалась этим рассказом. Олесь злился и одновременно испытывал острое чувство вины.
Сбежать вышло только после того, как запиликал будильник в телефоне.
— У меня съемка, пора домой.
Катя покивала, пожелала удачи и потянулась к своему мобильнику. Наверное, Пашке решила позвонить. Олесь удивился тому, что не испытывает ни грамма сожалений по этому поводу, и распрощался.
— Привет, герой, — сказал Гоша, впуская его в студию. — Я как твой открыватель уже задолбался отвечать на вопросы поклонников. Кстати, Петя меня тоже задолбал.
— Мне вот приятно, ты себе не представляешь, — ответил Олесь.
Он прошел в комнату, на ходу снимая рубашку. На форуме сказали, что тело — это главное.
— Хорошо у тебя. Кондиционер в такую жару — самое то.
Гоша сделал вид, что голый торс ему побоку: ни один мускул на лице не дрогнул. Олесь мысленно записал себе несколько бонусных баллов.
— Сейчас Света придет, будет доделывать в тебе человека.
— Во мне? — театрально удивился Олесь и еще пару баллов прибавил: Гоша фыркнул и пошел возиться с камерой.
— Что бы я ни говорил, но тебе, мой дорогой, до человека еще далеко, — послышался голос Гоши. — Вот скажи, как можно носить черные брюки, белую рубашку и эти твои сандалии? Тебя самого не коробит?
— Ни боже мой, — сказал Олесь, расстегивая брюки. — Как чертовски привлекательный юноша я стараюсь таким образом отвадить поклонников.
— А что, поклоняются?
— Ох, да. Где трусы?
— В гримерке пакет стоит, выбирай любые.
Олесь прошел туда, открыл пакет с логотипом производителя и охнул: там было пар двадцать, не меньше.
— Как — любые?
— Мы сегодня фотографируем новую упаковку, так что все придется перемерить. А с каких начинать — твое дело, — крикнул Гоша.
Олесь вздохнул, почувствовал запах дыма и понял, что Гоша курит прямо в студии.
Вот гад.
Хотя это тоже могло быть реакцией на прелести Олеся.
Он мстительно ухмыльнулся. Высыпал содержимое пакета на стул и, порывшись, выбрал самые узкие трусы с голой задницей и какими-то лямками снизу. Исключительно смелая модель как для российского производителя.
-
-
10.12.2010 в 14:49— Это что за хрень вообще? Для геев? Митя выпускает спецодежду для своих мальчиков?
— Это трусы, которые носят под тонкой одеждой, чтобы не было видно, что на тебе белье. Я сам такие ношу, — Гоша снова повернулся к лампе на треноге и принялся что-то на ней крутить, держа в левой руке сигарету, а Олесь представил Гошу в этих вот трусах и с трудом вдохнул воздух.
Два:два, или сколько там? Не имело, в сущности, значения. Хотелось продолжать. Олесь никогда не играл в подобные словесные игры и чувствовал азарт. Говорить то, что думаешь, но с иронией, было приятно: адреналин в жилах так и бурлил.
Через десять минут появилась Светочка и на этот раз общалась с Олесем уже как со старым другом, даже рассказала, что собирается поехать отдыхать, но вот никак не может решить, куда.
— Гошик, а вы куда-нибудь поедете?
Олесь не сразу сообразил, что она имела в виду их обоих, как пару, но потом, конечно, разулыбался, ожидая, когда великий и ужасный сообразит ответ.
— Поедем, золотко. Куда-нибудь обязательно. Только сдадим фотографии и сразу — заграницу, — сказал Гоша.
— А куда?
— В Одессу, — быстро ответил Олесь. — Там очень хорошо. Тоже заграница. И море. Для разнообразия можно, не все же на Лазурном берегу плавиться.
— Ой, что там этот Лазурный, — отмахнулась Светочка. — Ниццу в этом году вообще смыло. Европа медленно уходит под воду, оно вам надо?
— Не надо, — ответил Гоша. Он подошел к ним и склонил голову набок. — Светик, ты его сегодня целиком бронзатором натрешь? Или опять сбежишь?
— Я его сегодня в лучшем виде представлю. Ты посмотри, какой хороший мальчик получился.
— Знаешь, — сказал Гоша, подумав, — обойдемся без бронзы. Задолбемся потом поправлять, сегодня все равно упаковки, там вообще черно-белые на выходе. А вечером, если успеем — реклама. Хотя сомневаюсь, что Наталья приедет.
— Наталья? — уточнил Олесь.
— Любовница Мити. Он ее во всех рекламах снимает — и женского белья, и имиджевых.
— Любовница? Охренеть. Наш пострел везде поспел.
— Это статус, солнышко, — сообщила Света поучительно. — Ему положено девочку на содержании иметь.
— Я ему соболезную. Хочет мальчиков, а содержит девочку. Какая несправедливая у Мити судьба.
— Да он ее обожает, — сказала Света, брызгая ему на голову лаком. — Мальчики — это азарт, а девочки — для любви.
— Гомофобка, — сказал Гоша. — И сплетница. Сплетничайте, я пойду свет выставлю. Работа сегодня тупая, никакого творчества, так что можно сильно не стараться.
— Суровый какой, — проговорила Светочка с явным удовольствием. — И как ты его терпишь?
— Я же не гомофоб, — улыбнулся Олесь.
— Оно и видно. Смотрю я на тебя, Олесик, и понимаю, что лучших мужиков теряем.
— Скажешь тоже — лучших.
— А что? Ты такой симпатичный, Гоша — как хорош, а тянет вас друг другу. И только нам, бедным девочкам, достается всякое быдло.
Олесь прослушал пассаж про девочек.
— Тянет, конечно, — с явным сомнением произнес он.
— Я вот слепая, да? Ты видел, как он на тебя смотрит? А сам-то, — она двинула его кулачком в плечо.
— Светочка, ты предвзята.
— Правда глаза колет, — усмехнулась и продолжила укладывать ему волосы, поглядывая в зеркало, чтобы на лету оценить результат.
— Георгий с работой не спит, так что твои фантазии — всего лишь фантазии. Расскажи лучше, что жене подарить. Она в больнице, нужно ее чем-то порадовать. Ты же девочка?
Все оставшееся время Света, попавшая в свою стихию, распиналась о кремах и шампунях, а Олесь терпел издевательства над своим лицом и волосами.
Прическа повторяла предыдущую с той только разницей, что теперь волосы выглядели шелковыми и мягкими, как в рекламе "Пантина". Олесь хотел их растрепать, но Света шикнула на него — лак, мол, нельзя. Потом долго замазывала круги под глазами — остатки фингала. И материлась похуже грузчика, когда добралась до спины. Последствия драки удалось скрыть, но Светочка серьезным тоном сообщила Гоше, что за такое требуется доплата. «Шрамы украшают мужчину», — ответил Гордеев.
Бронзой все же покрыла, сказав, что Наталья смуглая, нужно, чтобы они гармонично смотрелись.
А потом началась съемка.
На этот раз было проще: каждая модель трусов требовалась в трех ракурсах на Олесиной попе, и где-то на пятой паре он уже сам становился в нужную позу, выставлял ногу и распрямлял плечи.
Светочка суетилась, ощущая свою бесполезность: сбегала в магазин, притащила каких-то салатов и сок, заставила их сделать перерыв, потом сообщила Гоше, что ему следует слегка осветлить волосы ("Так, чтоб рыжинка была, тебе пойдет"), но, несмотря на ее подбадривания и перекуры, к вечеру Олесь вымотался так, будто вагоны разгружал. Оказалось, что работа модели не такая уж простая: плечи затекли, спина ныла, резко заболел синяк.
А потом приехала Наталья: высокая черноволосая девушка азиатского типа, надменная и холодная, как вобла. Олесю она сразу не понравилась, Гоша тоже встретил ее довольно холодно. А Светочка расцвела и утащила ее красить, пока Гоша отснимал последние кадры.
— Хорошо, Олесь, — сказал он, неприятно морщась: голос Натальи был нарочито громким.
Она как раз рассказывала Светочке, что работать приходится уже чуть ли не по ночам.
Олесь резонно подумал, что она и работает по ночам, но озвучивать не стал.
— Сучка, — прошептал Гоша, подойдя ближе и якобы показывая отснятые кадры. — Фотогеничная сучка. Сейчас она будет всех учить, готовься.
— Мне похрен, — прошептал Олесь, глядя на его губы.
— Перестань, — Гоша хмыкнул.
— Я легенду блюду, — отозвался Олесь. — Наточка расскажет Мите, и он поверит.
Георгий провел пальцами по его щеке.
— Наточка… надо будет взять на вооружение.
— Возьми, — проговорил Олесь и поймал его взгляд.
— Это удар ниже пояса.
— Какой ты отзывчивый.
— Я не…
Гоша не договорил — придвинулся ближе, но не поцеловал, просто посмотрел очень внимательно. После долгой паузы, когда Олесь ждал хоть чего-нибудь, кроме флирта, сказал:
— Ты изменился. Я даже не знаю, что именно другое, но ты как-то иначе себя ведешь. Увереннее, наверное.
Спасибо форуму, подумал Олесь.
— Учусь, — сказал вслух и приподнял бровь.
— Чему именно?
— Жить в свое удовольствие... Там еще трусы снимать нужно? Или это последние были?
— Снимай трусы, — хмыкнул Гоша. — Нет, еще две пары. Это быстро, минут десять, и сможем сходить перекурить.
Остаток сессии Гоша отснял молча, а Олесь радовался, что приходится стоять преимущественно спиной: даже отсветы вспышек от ламп ослепляли, если бы нужно было лицо — он бы точно зрение потерял.
— Нам еще минимум полчаса, — сообщила Света, когда он зашел за халатом, который уже резонно считал своим и принес с собой, рассчитывая снова забрать после съемки.
Наташа сидела голая, прикрыв грудь махровым полотенцем, и смотрела сквозь Олеся, не замечая. Фигура у нее была отличная, особенно ноги — просто бесконечные.
Олесь представил, каково ее трахать, и даже почувствовал шевеление чуть ниже пояса. Это означало, что он не окончательный гей. И радовало, конечно.
На улице Гоша сообщил, что все эти трусы можно забрать себе.
— У меня разным шмотьем со съемок шкаф забит. И не только шмотьем. Жалко, что ювелирщики после предметки свое добро не оставляют, — протянул пачку и кивнул: — Бери.
— Да я взял сегодня, — Олесь долго не мог прикурить, а когда затянулся, понял, что именно этого ему и не хватало. А еще массажа спины.
Он так и сказал. Очень буднично — дескать, сейчас бы массаж не помешал.
— Сомневаюсь, что Наточка это поймет, — ответил Гоша.
То есть, согласился, что массаж возможен.
— Сложная у нас работа, — вздохнул Олесь. — Я вот что не понимаю: на кой хрен в рекламе мужских трусов женщина?
— Пф-ф, что тебе непонятно? Мачо доморощенный видит фото мужика в трусах, что он думает?
— Пидорас какой.
— Именно. А прибавить красивую девку с рукой под резинкой, что получается?
— Я в этих трусах неотразим, — послушно ответил Олесь и только пару минут спустя понял: — Бля, она мне в трусы будет лезть?
— И ползать по тебе, — кивнул Гоша. — Митя попросил больше секса.
— Дрочер.
— Заказчик, — ухмыльнулся Гордеев.
Следующие три часа Олесь изображал статую, пока Наталья его обнимала, целовала, лезла в трусы, да, и кривила лицо, как только Гоша опускал фотоаппарат.
Единственное, что она сказала Олесю за все время съемки — это что сессия без стилиста отстой по умолчанию. Все остальное время она молчала и профессионально выгибалась.
-
-
10.12.2010 в 14:50— Я домой? — спросил Олесь, чувствуя легкое разочарование.
Пусть эта работа была тяжелой, но считать себя моделью оказалось приятно. И у него даже начало что-то получаться. За исключением поцелуя. Но Наталья ему не нравилась, а изображать страсть, не ощущая ничего похожего, не получалось.
— Нет. Мне твое прекрасное тело еще снимать для портфолио, ты забыл? — Гоша даже не смотрел на него, но ощущение причастности к заговору воодушевило.
— А, да, — он набросил халат пошел открывать окно, чтобы покурить на подоконнике.
Гоша присоединился. Минут через десять Светочка пришла прощаться.
— Мальчики, вы прекрасны, — улыбнулась она. — Потрясно вместе смотритесь.
Олесь воспользовался моментом и приобнял Гошу за плечи.
— Спасибо, Светуль.
— Позер, — фыркнул Гоша.
После Светочки из коридора послышался голос Натальи. Гоша вздохнул и пошел провожать, бросив на Олеся взгляд "божемойкаконадостала".
Олесь вышел следом, поулыбался Наталье, чтобы на прощанье услышать что-то вроде "увидимся".
Ну и хрен с ней. Фифа. Пусть вот Митя с ней и мучается.
Гоша прошел в гримерную и открыл дверцу холодильника. Ничего, кроме выпивки, там не было. Разумеется.
— Спасибо, что остался, — сказал, разливая по стаканам джин с тоником.
Олесь даже залюбовался движениями Гордеева: очень эротично у него получалось. Сначала тот насыпал лед в стаканы — доверху, достал бутылки, подождал, когда лед чуть-чуть подтает, а потом высыпал его в раковину. Налил джина, щедро, не на два пальца, разбавил тоником.
— Профессионал, — восхищенно подытожил Олесь.
— Я два года барменом проработал. На заре своей карьеры.
Они взяли стаканы, и Гоша подмигнул:
— На брудершафт?
Эх, была-не была, решил Олесь: выпил, поставил стакан на стол и потянулся навстречу, собираясь обойтись поцелуем в щеку. Но Гоша хлопнул своим стаканом об пол, обхватил Олеся за шею, притянул ближе и сразу же раскрыл языком его губы.
Это нихрена не был брудершафт, потому как в его поцелуе чувствовался настолько животный голод, что ноги тут же стали ватными.
Нужно было прекратить. Хотя бы ради того, чтобы потом Гоше хотелось большего. Но Олесь не мог, просто не мог оторваться, потому что это было охуенно.
Гоша быстро сдернул с его плеч халат, огладил его руки и обнял с такой силой, что кости хрустнули. Его язык врывался в Олесин рот, зубы кусали, пальцы сжимались на ягодицах, и стало ясно, что сейчас будет секс. Так не целуют только ради поцелуя, это точно было наглое и неприкрытое соблазнение.
Захотелось поддаться, согласиться… и в этот момент раздался звук хлопнувшей двери.
Олесь оторвался от Гошиных губ, холодея — а вдруг Михалыч? Тогда точно пиздец.
Но на пороге гримерки стояла Светочка и смущенно улыбалась.
— Наташа сказала, что оставила мой крем в ванной, я вернулась забрать. Извините, что помешала... Смотритесь обалденно!
Она бросила взгляд в комнату и посмотрела на Гошу вопросительно.
— Что? — спросил тот, не отпуская Олеся.
— Можно вас сфотографировать? Красиво очень.
Гоша кивнул, тут же снова поцеловал Олеся, и никаких сил прервать этот поцелуй не было. Теперь появилась искусственность: чувствовалось, что Гоша становится и двигается так, чтобы это хорошо выглядело на снимках. Светочка взяла фотоаппарат; раздавались щелчки, вспыхивала вспышка — обычная, не лампы. А Олесь думал о том, что готов продолжать даже под прицелом фотоаппарата, потому что в его жизни еще не было поцелуев, от которых уплывало сознание и сжималась задница.
Глава 9
Олесь пытался не вспоминать о том поцелуе три дня.
Воскресенье он провел в больнице у Кати, понедельник и вторник прошли как обычно: работа-больница-дом.
Гоша не звонил, и вечером вторника Олесь осознал, насколько он никчемный и никому не нужный. Единственный приятель, который к нему хорошо относился — Михалыч — наверняка не захочет иметь с ним ничего общего.
От тоски Олесь полез на форум и как-то неожиданно увлекся. Там обсуждали любые темы, откровенно рассказывали о своих фантазиях, опыте. Олесь узнал об анальном оргазме, что член у пассива вовсе не должен стоять в процессе, и это все равно охренительно приятно, что обсуждать дрочку можно на пятидесяти страницах, и людям не надоедает.
Ответил в одной теме, во второй, увлекся и завис на форуме до двух ночи. Казалось, что посетители форума — не просто строчки на мониторе, что они настоящие, живые. Живее Михалыча и самого Олеся.
А в среду позвонил Пашка.
— Здарова, Олесь, ты куда пропал?
Пропал, да. Пять лет пропадал — и ничего, а тут неделю не виделись, уже тревогу бьет.
— Привет. Работаю в поте лица.
— И хорошо тебе платят?
— Смотря где. Если мозгами работаю, то не очень. А задницей — дороже выходит.
Пашка хохотнул.
— Ты, Олесь, циник.
— Я, Паш, реалист.
— Ладно, — его голос посерьезнел. — Я тебе чего звоню. Встретиться бы надо.
Олесь хотел сказать, что Катерина свободна, ее можно ухаживать и вообще, но почему-то сдержался.
— Давай. Где, когда?
— Сегодня вечером к Кате едешь?
— Еду. Ну, в больнице и встретимся.
— Можно и там, но я по делу. У тебя обед когда?
-
-
10.12.2010 в 14:50Олесь выбрал какой-то салат и сок, уверяя себя, что дело не в экономии, а в том, что скоро съемка для того женского журнала, нужно выглядеть прилично.
Пашка опоздал и отговорился пробками.
Он даже обед заказывать не стал: попросил у официантки большую порцию холодного латте и сразу же взял быка за рога:
— Мне нужен ведущий экономист. Хочу тебя переманить.
Олесь ожидал чего-нибудь подобного, но соком все-таки поперхнулся.
— Катерина говорила... не стоит, Паш. Это смешно — брать меня на работу только из-за того, что жена жалуется на безденежье.
— Дело не в Катерине. И она не жаловалась, просто сказала, что ты свою работу не любишь. Наоборот, хвалит тебя постоянно… Короче, мне действительно нужен экономист. Я уже пятерых за последние пару лет уволил — воруют, суки. Мне нужен не столько специалист, сколько свой человек среди директоров.
Олесь снова поперхнулся соком.
— Директоров? Ты меня директором зовешь? Я простым экономистом работаю. Причем работаю последние пять лет на одном месте, у меня руководящего опыта — ноль.
— Олесь, у тебя мозги есть. Во всяком случае, пять лет назад были. А опыт придет. Отправишься на тренинг, нахватаешься. У тебя с английским как?
— Нормально, — промямлил он.
— Нормально — это не ответ. Придется подтянуть.
— Урод ты, Пашка. Кто тебе переводы делал последние три курса? — настроение неожиданно поднялось.
— А я подтянул, — рассмеялся сокурсник. — Не поверишь, как затрахался, но выучил.
— Ты всегда был упертым.
— А ты нет?
— А я нет, — Олесь говорил очевидные вещи, которые раньше вызывали только депрессивные мысли о собственной никчемности, но оказалось, что правду говорить может быть приятно.
— В общем, ты подумай. Подумай и скажи мне. Или задницей лучше торговать?
— А ты меня не стыди, — Олесь закурил. — Мне понравилось. Во мне, может, эксгибиционист дремал все эти годы.
— Сколько так будешь играться? Еще лет пять, а потом детки подрастут на смену. Тоже все эксгибиционисты.
Олесь выдохнул дым и подпер щеку ладонью.
— Знаешь ведь, что я еще до твоего вопроса согласился.
— А зарплата тебя не интересует? — расплылся в улыбке Пашка. — Условия?
— Знаю, что ты не обидишь.
— Давай так... чтобы по-честному. Опыта у тебя нет, испытательный срок обычный, три месяца. Стартовая для директоров у нас восемьдесят тысяч, потом поднимаем. Если справишься — будет двести.
Олесь охуел. Цифра в двести тысяч мелькала перед глазами, словно отпечаталась на сетчатке.
— Сколько? — переспросил он на всякий случай.
— Восемьдесят и двести. Тринадцатая зарплата и премии, разумеется. Водителя пока не дам, у нас две машины на ремонте, но как только починим — выделю. Пока можешь брать любого из водил, всегда есть кто-то свободный.
— Господи... — слов не находилось. — Если окажется, что мне секретарь положен — я съем свою шляпу.
— Нет, у тебя отдел маленький, должность чисто административная. Так что перебьешься. Кроме того, ты без шляпы.
Пашке принесли латте, и он выдул сразу половину чашки.
— Недели хватит, чтобы уволиться?
— Да я хоть сейчас могу уйти.
— Эй, полегче. Это тоже работа. От меня так же легко сбежишь, если тебе больше предложат?
— А бывает больше? — ляпнул Олесь и прикусил язык.
Теперь Пашка казался крестной феей. Он, а не Гордеев. Потому что за такую зарплату Олесь готов был киллером работать. Или в порно сниматься.
— Бывает. Но собой я тебя не возьму, извини, — хохотнул Пашка.
А Олесь подумал, что недоеб сказывается: «собой не возьму» прозвучало слишком кокетливо.
— Не надо меня собой брать, — не удержался он. — Ты же не такой.
Пашка неприлично заржал.
— Черт с тобой, возьму. Не могу же я старого друга обидеть!
Они поглумились так какое-то время, и Олесь впервые за очень долгое время понял, что у жизни помимо задницы бывает еще и лицо, только она редко им поворачивалась раньше.
— …А я-то все думаю, чего это Пашка один да один, — продолжал тему Олесь, хрюкая от смеха. — А он меня ждет.
Постепенно удалось успокоиться, и сам собой родился вопрос:
— Пашка, а ты хоть женился?
И старый приятель сразу помрачнел.
— Да. Детей двое. Два и три, погодки.
— О, поздравляю! Жена-красавица?
— Была.
— Развелись? — спросил Олесь, чувствуя неладное.
— Нет. Я вдовец.
И так он это сказал, вычурно, что даже стало не по себе.
— Прости.
— Да ничего. Жалко только, что дети с нянями растут, а меня видят только по праздникам. Работа, чтоб ее... кстати, у нас рабочий день ненормированный. Если надо будет — задержишься.
— Я и тут задерживаюсь, — махнул рукой Олесь. — Привык.
Настроение было отличным, как в детстве после визита деда Мороза с подарками. Такая зарплата означала не только безбедную жизнь, а и смену статуса. Он сможет поехать отдохнуть не в Подмосковье, а на Крит. И одеваться в тех же магазинах, где и Гоша. Водить жену в рестораны и не смотреть на цены. Ремонт сделать, в конце концов.
— Кстати, Катя же тоже экономист, почему ты ее не позвал?
Пашка нахмурился виновато.
— Квалификация не та. Она ведь бухгалтером работает, а мне экономист нужен. Да и училась она не так чтобы... короче, женщина должна сидеть дома.
— Так ты шовинист! — картинно удивился Олесь.
— Нет. Просто твоя Катя из тех жен, которым лучше дома.
Ну да, конечно. Теперь это вполне осуществимо.
Олесь не хотел представлять ближайшее будущее с женой: мысли о разводе возникали все чаще, но нужно быть совсем уж скотиной, чтобы бросить жену, пока она лечится.
Потом, решил Олесь. Обязательно.
***
Гоша позвонил в пятницу.
Как ни в чем не бывало, весь деловой, убийственно серьезный. Заботливо спросил о синяке, Олесь поблагодарил за участие и сказал, что синяк все еще черный, хотя до радуги недалеко. Гоша спросил, пользуется ли Олесь мазью. А он ответил, что мазью пользуется, но это его личное дело.
Гордеев хмыкнул в трубку.
— Невозможно с тобой разговаривать. Завтра съемка. Выезжаем в восемь, готовься.
— Вечера? — уточнил Олесь.
— Утра, маленький, — ответил Гоша и отключился.
В половину восьмого Олесь стоял у его дверей при полном параде: те самые джинсы, новая рубашка, туфли. Даже нацепил подаренный когда-то Катериной серебряный браслет. Раньше казалось, что это не по-мужски — цацки носить, но он выгодно подчеркивал запястье, а Гоше хотелось нравиться.
Мудак. Сначала целует, а потом пропадает на три дня.
Олесь позвонил, но ответом была тишина. Запоздало вспомнил, что это вроде офиса, а живет Гоша в другом месте. Хрен его знает, где.
Он покурил у подъезда, а потом подрулил Гоша, и в джипе на переднем сиденье сидел тот самый мальчик из клуба. Хотя не совсем мальчик: плечи его были пошире, чем у Олеся, да и возраст далеко не детский. Он представился Димой и продолжил рассказывать Гоше, как прекрасно съездил на экскурсию по Золотому кольцу.
Олесь запрыгнул на заднее сиденье и с тоской взирал на Димин стриженый затылок, завидуя ему по-черному.
Значит, Гордеев его все же трахает. Вслушиваться не хотелось, но они постоянно разговаривали, забыв об Олесе, и стало ясно, что ночевали оба у Гоши.
Дима не вызывал отвращения и даже понравился, хотя по всем канонам психологии Олесь должен был его возненавидеть. Тем противнее было понимать, что это все, конец, что Дима на переднем сиденье благодаря своему официальному статусу. Отшить так, без объяснений, было вполне в духе Гордеева. Ублюдок.
-
-
10.12.2010 в 14:51В конце поездки их ждала игрушечная поляна в городском парке, на которой уже тусовались какие-то люди, стоял микроавтобус и несколько машин.
Манекенов (Олесь подслушал это их определение у одной из групп) нагнали человек десять. Особенно выделялся один — черноволосый и кареглазый. Но это только на предвзятый Олесин взгляд. А заправлял стадом странно ориентированных юношей какой-то смазливый блондин, которого все называли по фамилии (Орлов) и беззлобно стебали прямо в глаза. Были там и барышни, расхлябанно одетые и в бейсболках. Судя по чемоданчикам с косметикой, гримеры. Стилист от журнала тоже присутствовал — девица в темных очках невозмутимо курила и ни с кем не общалась. Олесь понял, что она стилист, только потому, что Гордеев подошел к ней и начал общаться так, будто всю жизнь хотел трахнуть ее прямо с сигаретой. А потом подарить остров. В качестве извинения за бездарно проведенную ночь.
Олеся раздели, выдали модные узкие плавки и начали красить.
Пока он изнывал в неудобной позе и пытался поддерживать разговор с гримершей, началась съемка.
Прежний опыт мерк по сравнению с тем бедламом, который творился на поляне. Стилист Женечка (именно так, и никак иначе) явно не знала, в какие позы мальчиков поставить после заготовленного набора, который отсняли довольно быстро. Ей было мало. И Олесь лежал, прыгал, бегал, обнимался с Никитой Орловым, стараясь прижиматься к нему так, чтобы не стереть нарисованные гримершей шрамы и грязь.
Дима смотрел на него как-то странно, и Олесь пахал на износ, мечтая о том, чтобы Гоша, сукин сын, выделил его из толпы моделей. Но тот работал. Молча. Хотя Диму пару раз отзывал покурить, а с Женечкой разговаривал уважительно даже местами подобострастно.
К вечеру их накормили привезенными Женечкой сэндвичами (и на том спасибо), а Олесь окончательно понял, что он Гоше никто. Сосед. Модель. И больше ничего.
— Курить есть? — спросил тот самый брюнет, имя которого Олесь так и не узнал. — О, класс, — отреагировал он на протянутую пачку. — Тебя как зовут?
— Олесь.
— Кле-ево. Че за имя?
— Украинское.
— Ник, что ли?
— Нет. Родители постарались. Прадед у меня был героический, в честь него.
— Ну, ваще, — парень затянулся. — Я со своим Вольдемаром нервно курю.
Олесь хмыкнул.
— Ты тут первый раз? — тем временем спросил Вольдемар.
— Ага.
— А я смотрю: раньше никогда тебя не видел.
— Меня Гордеев притащил. Мы вроде как соседи.
— А-а…
Промелькнула мысль, что если начать флиртовать с Вольдемаром, то Гоша обязательно обратит на это внимание, приревнует, и…
Нет, решил Олесь. Ну его нах. Много чести.
Он еще потрепался с Вольдемаром, узнал о том, что из всех присутствующих только Никита — модель в чистом виде, остальные просто подрабатывают, и отошел в сторону. И вообще всю съемку постарался ограничиться минимумом слов, потому что с губ готовы были сорваться матерные.
Ближе к вечеру его поймал великий и ужасный. На глазах у всех безапелляционно заявил, что довезет его до дома, и проигнорировал просьбу Никиты его подбросить до метро. Дима в сторону Олеся вообще не смотрел.
А по дороге домой пришлось слушать вполуха обсуждение съемок, то, какой Орлов показушный (солировал Дима), какая Женечка заебанная и как кризис влияет на модельный бизнес. В окне мелькали подмосковные пейзажи, мучительно хотелось водки. Со льдом и двумя каплями лайма. Олесь понял, что даже мыслит как пидорас, и горько усмехнулся.
У подъезда Гоша соизволил выйти из машины, пригладил свои черные кудри и посмотрел как-то виновато. Это нихрена не радовало.
— Мы с Димой решили слетать отдохнуть, у меня как раз неделя свободная.
— Удачи, — буркнул Олесь.
— Я хотел попросить тебя за студией присмотреть, — Гоша вытащил из кармана ключи и протянул ему. — Будешь сдавать — меньше сотни за час не соглашайся.
И подмигнул.
Нах, подумал Олесь в сотый раз за день.
— Сотня в час?
— Ну да, студии обычно на час снимают. Я тоже так раньше делал, — он улыбнулся и хлопнул Олеся по плечу. — Ну, пока?
— Ты когда улетаешь?
— Надеюсь, что завтра. Я уже заказал путевки, заедем в агентство и сразу на моря. Не скучай, — Гоше явно не терпелось поскорее закончить разговор, и Олесь скривился.
Точно: просто сосед, которого можно попросить присмотреть за квартирой.
— А меня Пашка к себе работать пригласил. Коммерческим директором. Я как раз увольняюсь.
— Поздравляю... Слушай, я спешу, мне еще вещи собирать. Давай поговорим, как вернусь?
— Хорошо. Пока, — он махнул рукой Диме и отправился домой.
День был ужасным, радовали только деньги, выданные Женечкой в обмен на подпись на документе, что Олесь позволяет делать с этими фотографиями все, что она пожелает.
И только дома он вспомнил про те фото с поцелуем. А что, если Гордеев решит их где-нибудь выложить? Это же пиздец будет.
Дома Олесь включил компьютер, полез на форум и после просмотра интересных тем решил заняться своим профилем. Возраст указал реальный, а обо всем прочем наврал.
Кураж прошел, это он понял, просидев пару часов в нескольких темах, вяло общаясь с тамошними обитателями. Оказалось, что есть книги и фильмы, Олесь пошел по ссылке, скачал какое-то кинцо и посмотрел. Он не мог сказать, что ему понравилось — занятно, но не более того. Стал ощущаться вакуум, словно все вокруг вымерли, а он, Олесь, остался один.
***
Следующее утро было ознаменовано тем, что мир о нем вспомнил. Сначала позвонил Пашка и спросил, когда он сможет выйти, потому что надо было срочно разгребать завалы. Потом вызвал к себе генеральный, а уже во время разговора с ним Олесю позвонила девушка, которая представилась Евгенией, и Олесь не сразу сообразил, что эта та самая заебанная Женечка, которая стилист. Женечка спрашивала о Гоше и неприятно изумлялась тому, что Олесь его не может позвать.
— Извините, — Олесь показал свой старенький телефон директору, как будто именно аппарат был повинен во всех грехах.
Генеральный сурово сдвинул брови и спросил, правда ли это.
Правды у Олеся было много, в том числе и неприятной, поэтому он осторожно поинтересовался:
— Что именно?
— Мне сказали, что ты хочешь увольняться.
— Хочу, — кивнул Олесь. — Заявление Наталье Николаевне еще в понедельник отдал.
— И могу я узнать о причинах?
Олеся прямо разрывало от желания объяснить причины. Ростик. Зарплата. Жена в больнице. Начальница, которая нихрена не делает, потому что можно свалить всю работу на него. Отсутствие перспектив.
Он выбрал самый простой вариант:
— Там предложили больше.
— Так сказал бы, я же не изверг, поднял бы зарплату.
До недавнего времени Олесь считал, что Валерий Витальевич даже имени его не знает.
— Не думаю, что настолько.
— Насколько?
— Восемьдесят тысяч на старт, — сказал Олесь и улыбнулся.
— Сколько? Ты там что, трупы расчленять будешь?
— Нет, я буду коммерческим директором страховой компании.
— За какие такие заслуги тебя сходу директором берут? — удивился тот. — Ты же без опыта, не умеешь нихрена.
Олесь проглотил замечание про «нихрена» и пожал плечами.
— Ну, вы же Ростислава на работу взяли, хотя у него опыта нет. Я в бухгалтерии сижу, знаю, сколько он получает. Больше, чем я.
Тот отвернулся и скривился — типичное поведение человека, которого споймали на горячем.
— Да, меня тоже позвали в компанию друга... вы заявление подпишете, Валерий Витальевич?
— А куда я денусь? Платить экономисту восемьдесят тысяч я не смогу. А взять тебя коммерческим… — он сделал вид, что задумался, но Олесь его насквозь видел. — Сам понимаешь, Олесь.
— Да, я понимаю.
— Две недели отработаешь, положено. А так — удачи.
Вот это было ударом, но Олесь не мог не понимать, что порядок есть порядок. И что последняя мстя руководителя тоже закономерна.
— Спасибо. Но я хотел с понедельника уже уволиться, Валерий Витальевич.
Тот усмехнулся.
— Должен — значит, надо, — сказал генеральный.
Олесь посмотрел ему прямо в глаза.
— Я ведь больничный возьму. Положенный.
— Сукин сын, — порадовался босс. — Ладно, иди. Чтобы с понедельника духу твоего в офисе не было, — он добродушно улыбнулся. — Наташа сама пока справится.
И Олесь понял, что только неудачники ничего не могут.
«Наташа» восприняла новость о внезапном увольнении Олеся почти стоически, но с некоторыми оговорками. Выяснилось, что только в понедельник с утра ему смогут выплатить положенную часть зарплаты вместе с отпускными и прочим, потому что обходной лист подпишут только в пятницу во второй половине дня. Он не спорил. Выигранный раунд с шефом перекрывал все бюрократические заморочки, да и деньги пока водились, чтобы из-за пары дней переживать.
Наталья Николаевна вставила несколько шпилек по поводу отсутствия у Олеся опыта, но в целом вела себя более-менее.
-
-
10.12.2010 в 14:51Полдня понедельника он провел у Катерины в больнице, но даже ей успел надоесть: она все время бросала взгляды то на часы, то на телефон. Олесь раскланялся и поехал домой. Включил компьютер, залез на форум и увяз там надолго.
Но и общаться с незнакомыми парнями тоже быстро надоело, хотя несколько раз возникали мысли кого-нибудь развести на встречу. Олеся спасла банальная лень: что-то делать, говорить, улыбаться, прельщать и прочее не сильно хотелось. Он так и провисел на форуме, лениво общаясь с посетителями, а заодно задавая интересующие его вопросы. Его собственная тема как-то завяла, да и не особенно теперь была актуальной.
От скуки он полез в тему, кто кем работает, и нашел сообщение с вопросом, не сдает ли кто-то недорогую студию. И вот тут коммерческая жилка Олеся на его беду проявилась.
Он нашел сайт с объявлениями "из рук в руки" и запостил сообщение, что сдает студию с оборудованием за 100 долларов в час.
Первый желающий позвонил сразу же, торговался, но Олесь отказался снизить цену. Еще двое согласились и договорились на следующий день, и жизнь заиграла новыми красками.
Он не задумывался о том, зачем это делает — точно не ради денег, хотя была надежда, что Гордеев часть отвалит за содействие. Просто это было интересно и позволяло как-то убить время.
Первый клиент, парень с большим цифровым фотоаппаратом, долго восхищался студией, а потом сказал, что возьмет не два часа, а четыре.
Олесь сидел на красном кожаном диване и наблюдал. Саша работал совсем не так, как Гордеев: он быстро выставил свет, проверил, а потом просто щелкал затвором, позволяя модели становиться в любые позы. Казалось, ему вообще все равно, что именно фотографировать.
Второй, пожилой Исаак Ионович, пришел с пленочным фотоаппаратом и привел с собой целую толпу. Оказалось, что снимать нужно свадьбу, и Олесю пришлось отмахиваться от предложений выпить шампанского и встать в круг. Пить не хотелось, совсем.
В третий раз Олесь попал на съемки настоящей обнаженки. Сначала стеснялся, а потом чуть сам не попал под объектив, еле отбился. Заплатили ему щедро, а обещали еще больше.
Телефон начал разрываться уже через пару дней. Всем фотографам Москвы почему-то захотелось снимать именно в Гошиной студии.
Бронировались разные часы, несколько раз приходилось отказывать, а некоторые вернулись по второму разу. Олесь мысленно себя поздравлял с хваткой, с чутьем рынка и подсчитывал выручку, а она составляла уже больше прежней зарплаты и даже больше, чем он заработал у Гоши.
Гордеев определенно должен был радоваться.
На выходных Катя сказала, что через неделю ее выпишут, и это даже обрадовало. Олесь надеялся, что теперь, когда он зарабатывает гораздо больше, поводов для ссор больше не будет.
Новый офис был в десяти минутах от дома, и это означало, что служебной машиной попользоваться не выйдет, зато появилась возможность хоть как-то выспаться.
Олесю выделили отдельный кабинет, небольшой, но это было неважно.
Подчиненные в количестве трех человек оказались вполне квалифицированными, и Олесь никак не мог понять, почему Пашке понадобился директор со стороны. Потом вспоминалась фраза о "своих", и тревоги по поводу того, что потенциальный любовник жены устроил его на работу, пропадали.
Пашка запретил говорить, что они бывшие однокашники, это было нетрудно — Олесь почти ни с кем не общался, вникая пока. А потом и выяснился шкурный Пашкин интерес: в середине недели, Олесь, заскочивший посредине дня в туалет, услышал не особенно лестную характеристику себя, любимого. Два мужских голоса упражнялись в остроумии, придумывая ему эпитеты, среди которых особенно запомнились «красавчик в сандалях» и «пидор, зуб даю».
Критику, как известно, лучше воспринимать в глаза. Он толкнул дверь кабинки и вышел, после чего состоялся не лучший в жизни разговор с едкими циничными замечаниями и почти переходом на личности. Коллеги посоветовали ему собирать вещи, потому что Павел Николаевич коммерческих директоров увольняет пару раз в полгода. И если бы не воспоминания о Мите и его манерах, Олесь бы сдулся, конечно. Но он лишь улыбнулся.
Пашка не шутил: он записал Олеся на тренинг и сказал кадровику Василию подать заявку на МВА, строго спрашивал и вообще вел себя как нормальный начальник, а не любовник жены.
Олесь знал, что МВА — это не пять часов в пригородном пансионате, и знание внушало надежду на то, что получится здесь задержаться дольше, чем на три месяца. Пашка бы не вкладывал в него деньги без надежды на то, что Олесь отработает.
Днем снова позвонили насчет студии, Олесь предложил девять вечера, и товарищ согласился.
История повторилась во вторник и в среду, и Олесь уже предвкушал, как обрадуется Гоша пачке баксов. Вообще-то Гордеев должен был вернуться, но почему-то не проявлялся.
Стопка долларов росла, новая работа увлекала. В пятницу Олесь даже выпендрился на совещании, предложив ввести детскую страховку — у конкурентов они были, у Пашки — нет. Выслушал от директора по развитию Владислава гневную тираду о сложностях ведения бизнеса, уже готовился аргументировать, но Пашка мигом их развел, сказав, что новый взгляд на устоявшиеся принципы может быть правильным. Решение о новом пакете приняли почти единогласно, и Олесь даже почувствовал себя немного отмщенным — этот Владислав был одним из тех, кто обсуждал его в туалете.
Вообще Олесь не помнил, когда чувствовал себя настолько хорошо.
Пришлось купить с полученной в последний раз зарплаты пару рубашек и брюки, но он решил списать это на необходимые производственные расходы.
Списывать что-то на производственные расходы оказалось приятно. Вложение денег в рубашки и брюки стало вкладом в собственную уверенность. Дышать стало легче, а стоптанные старые сандалии отправились в мусорный бак.
К концу второй недели Олесь поймал себя на новом чувстве: он скучал по Гоше. Безотносительно его личной жизни — просто хотелось поговорить, похвастаться, что ли, услышать в ответ одобрение или критику, все равно. Олесь сидел в его студии порой заполночь и курил на подоконнике, воображая, как рассказывает Гоше о новой жизни. Ему очень хотелось, чтобы Гоша им гордился.
В четверг вечером на очередной съемке модель задела какую-то лампу.
Большую такую лампу на треноге.
Конструкция качнулась, Олесь рванулся к ней, но поймать не успел: лампа грохнулась на покрытый плиткой пол и разбилась. И ладно бы только сам осветительный элемент: боковушка погнулась, панель с кнопками отлетела в сторону. Было ясно, что починить ее маловероятно.
Олесь понял, что попал: он понятия не имел, сколько лампа стоит, и попросил у фотографа компенсацию.
Тот хмыкнул и напомнил об амортизации. После десятиминутной перепалки Олесь чувствовал себя хуже, чем после похода на рынок: его обматерили, рассказали, какой он лох, что никто ему ничего не должен и еще много всякого приятного.
Это был последний раз, когда он сдал студию — вероятный процент как-то совсем уже не грел.
Он знал, что Гоша не будет кричать или ругаться на манер Михалыча, и вот само осознание этого заставило несколько раз покрыться холодным потом. Разочарование Гоши было бы в сто раз хуже, чем любые крики, вопли или удары в лицо.
Пару дней Олесь ходил как в воду опущенный, но вскоре работа и подготовка к возвращению Катерины домой вытеснили муки совести. Пару раз попытался набрать Гошу, но телефон отвечал противным голосом автоматической тетки или был вовсе выключен, поэтому вскоре Олесь решил: пусть ругается, зато денег заработал. Не отобьет лампу — доплатит. Гоша же сам просил. А раз просил — пусть не жалуется.
Гордеев появился в воскресенье. Просто позвонил в двери, когда Олесь мыл пол к приезду Катерины: договорились, что заберет ее вечером после работы. На такси. Теперь они могли позволить себе такси.
Гоша начал орать с порога. И даже матом, что характерно. Весь лоск моментально слетел, лицо раскраснелось, глаза метали молнии, Олесь даже залюбовался и ненадолго перестал следить за речью Георгия, которая изобиловала сочными эпитетами и малоизвестными оборотами.
Гордеев, кажется, сильно расстроился из-за такого рассеянного внимания, поэтому подкрепил свои слова встряхиванием Олеся за плечи.
-
-
10.12.2010 в 14:52— Нет, я не понимаю, как можно быть таким идиотом! Это же ненарочно, это просто мозги находятся в заднице, тут на природу надо жаловаться! — проорал Гоша.
— Да что случилось?
Гордеев сделал глубокий вздох, перевел взгляд на стену, на потолок, а потом снова на Олеся.
— Первое, — сказал он почти спокойно, — я не просил тебя сдавать студию. Для меня это место — не просто работа, там много личных вещей, и ты прекрасно об этом знал. Ты же не сдаешь в аренду свою зубную щетку? Нет? Так займись. Второе. Эти вандалы расколотили оборудование. Я понимаю, что тебе насрать, ты понятия не имеешь, зачем все эти хрени. Третье. Об этом стало известно в тусовке. И теперь ходят слухи, что у меня проблемы с деньгами, если я вынужден сдавать почасово собственную студию.
— Бля, — Олесь развел руками, — ну извини! Ты сам сказал про сдачу, хули б я этим занимался, — он вытащил из кармана висящей на вешалке ветровки деньги и нахмурился. — А еще раз идиотом меня назовешь — пойдешь нахуй, понял?
— Потому что ты и есть идиот! — Гоша закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. — Ужасная неделя. Сначала Дима мозг ложкой выел, всё ему не нравилось. Потом мама начала любимую волынку о внуках, Петя еще мал для отцовства, а мне в самый раз. Не понимает, что я не хочу ни жену, ни детей. А теперь еще и это! — он опустил руки и посмотрел на Олеся грустно. — Напиться не хочешь?
— Нет, у меня Катю выписывают. И мне на работу. Новую. Я пару недель как коммерческий директор одной страховой компании.
— Поздравляю, — сказал Гоша, и было понятно, что ему плевать.
— Спасибо, — в тон ему ответил Олесь.
Ему было обидно, реально обидно. Сукин сын Гордеев еще имел наглость жаловаться, что ему кто-то выел мозг.
— Деньги себе забери, — мрачно зыркнул на него Гоша. — Это ты их заработал.
— Нет.
Гордеев покачал головой и пошел вниз по лестнице.
— Как знаешь, — холодно сказал Олесь в его спину. — Но помни: они лежат у меня, обращайся. И долг я отдам через пару месяцев.
Георгий резко обернулся.
— Ты мне ничего больше не должен.
— Не должен? — уточнил Олесь.
— Нет. Мы же договаривались: ты снимаешься в рекламе, и эта съемка покрывает расходы.
— Да? — Олесь сбежал следом и остановился рядом с ним. — Я тут спрашивал кое-кого... Тех. кто снимал студию, моделей. И получается, что ты мне соврал.
— Не понял?
— За пробную съемку не платят тридцать тысяч. А за съемочный день — семьдесят. Может, объяснишь, с чего такое меценацтво?
Гордеев отвел взгляд.
— Я сам выбираю, сколько платить моделям. Не волнуйся, материально я не пострадал.
— Конечно, ты же ГГ. Тебя так модели зовут, знаешь.
— Знаю. Говеное говно они переводят, — Гоша усмехнулся.
— Выходит, не такое уж говеное, — Олесь ответил на его усмешку, отчаянно пытаясь держать себя в руках. — Если парню, которого даже не выебал, платишь в три раза больше самой высокой ставки.
Гоша за пару шагов преодолел расстояние между ними.
— Я тебе говорил… — он осекся.
— А я тебе сейчас скажу, — ответил Олесь. — Я тебе все верну, все деньги. Мне этих подарков судьбы не надо.
Какое-то время Гоша смотрел на него, а потом резко отступил назад.
— Твою мать! — с чувством бросил он.
— Что? — с вызовом спросил Олесь.
— Ничего. Возвращай, если надо. Пока.
Конец первой части
Глава 10
Через пару дней Олесю позвонила очень злая Женя и срывающимся голосом спросила, где Гоша. Он честно ответил, что понятия не имеет, и услышал тираду о срыве съемки, о Гордееве, который на связь не выходит уже три дня и о безответственных фотографах. Олесь мысленно пожелал ему удачи в любви и сексе и вернулся к работе. Через час Женя перезвонила и спросила, может ли он передать Гоше, чтобы тот с ней связался. Олесь ответил, что ничего не может обещать.
Гошу он сразу же набрал. Эти истеричные вопли московского рекламного менеджмента подзаебали, о чем он собирался честно сказать Гордееву — перед тем, как послать.
Телефон хранил молчание, а знакомая автоматическая тетка, кажется, издевалась, используя новую речевку: «Абонент не может ответить на Ваш звонок…»
Ну и хрен с тобой, решил обиженный Олесь и решил хотя бы временно любить жену и заботиться только о ней.
Вернувшаяся домой Катя заметно изменилась: была спокойнее, тише, ничего не требовала, только изредка уходила поговорить по телефону в другую комнату, и Олесь прекрасно понимал, что с Пашкой.
Он даже предложил Катерине весело провести час-другой, но та закатила глаза, сказала, что ей нельзя еще как минимум месяц, и Олесь успокоился.
Жизнь налаживалась.
Если бы не Гордеев, эту самую жизнь можно было назвать даже очень сносной, во всяком случае, не тоскливой, как раньше.
Гоша позвонил сам через пару дней.
— Олесь, привет, — быстро сказал он в трубку. — Мне твоя помощь очень нужна. Надо из студии кое-что забрать, а доверять я могу только тебе, как ни странно.
Олесь набрал в легкие воздуха и уже готовился сказать «анепойтилитебекдиме», как вдруг услышал Гошин прерывистый вдох.
— Я тебе не мешаю, Гош?
— В смысле? — удивился тот — правда, голос был какой-то тусклый.
— Ты бы хоть закончил то, что делаешь, а потом звонил. Я на работе, мне тут рабочий настрой нужен.
— Н-да… — проговорил в ответ Гоша. — Какой темперамент, Олеська. Я один. Приезжай, пожалуйста, мне вставать нельзя.
— Почему нельзя?
— Потому что у меня ребра сломаны.
— Ребра?
— Блин, — вздохнул Гоша, — я в аварию попал, только что выписался из больницы, и то под расписку. Еще меня пытать будешь? Или, может, мне кого другого попросить?
— Черт с тобой, — сказал Олесь, — еду.
Впервые вызвал водителя и сорвался.
Гоша открыл дверь и сразу похромал в одну из комнат, оставив Олеся осматриваться. А оно того стоило: если студия говорила о фотографе Гордееве, то уютная квартирка в одном из спальных районов рассказывала о хорошем мальчике Гоше Либермане: чисто, уютно, без пафоса. Просто очень хорошая квартира с хорошим ремонтом. Чувствовалось, что сюда не приглашают просто так, и если раньше Олесь бы порадовался такому стечению обстоятельств, то сейчас просто констатировал факт.
— Проходи, — послышался голос Гоши. — Извини, ничего не могу предложить.
— Тебе же двигаться нельзя.
— Нельзя, — сказал Гоша и сел на диван. — Ключи на вешалке в прихожей висят.
— А что взять?
— Там в кухне, то есть, в гримерной, в крайнем правом шкафчике деньги. Привези их, пожалуйста.
— Еще что-нибудь? — Гоша посмотрел на него пристально. Наверное, решил, что Олесь издевается. — Я серьезно. Еду, лекарства?
— У меня есть еда и лекарства, пока ничего не нужно.
Олесь снова почувствовал себя холопом рядом с барином. Он делал одолжение, но Гордеев вел себя так, будто это барская милость — позволить себе помочь.
— Звони, если вдруг что вспомнишь.
— Не, не позвоню. Я телефон тоже разбил, все номера в нем были.
— Так, может, тебе телефон купить?
— А толку? Я ничего сейчас не смогу, а трезвонить будут с тура до вечера... Пошли они. Просто привези мне деньги.
— Ладно.
— Олесь, спасибо.
-
-
10.12.2010 в 14:52— Молодец.
— Ты пил? — спросил Олесь, разглядывая ссадины на его лице, запекшиеся губы — явно долбанулся об руль, а как же подушки безопасности?
— Я не пью, — отозвался Гоша и, уже догадываясь, скривился. — Да, напился. Надеюсь, ты меня не будешь отчитывать?
— Не буду, — согласился Олесь.
Он забрал в студии деньги, потом, подумав, заскочил домой и выгреб заработанные на сдаче студии баксы. Гоша мог говорить что угодно, но если ему нужны деньги, то эти лишними не будут.
Катерина спросила, откуда такая сумма, и Олесь честно рассказал.
Подумал и взял свой старый телефон: "Нокия" была потрепанной и поцарапанной, но работала, а Гоше наверняка понадобится связь.
Потом, уже на подъезде, возвращаясь, попросил водителя остановиться у супермаркета и купил готовой еды. За свои. Ничего сверхъестественного, но чтобы питательно было и вкусно — научился в последнее время и в еде разбираться, и в ее полезности. Олесь шел по тротуару к машине и словно наблюдал за собой со стороны. Что-то внутри такое творилось — то ли жалость ворочалась, то ли благодарность. Не Диму же Гордеев позвал и не брата.
Олесь открыл дверь Гошиным ключом и заглянул в комнату. Гоша спал, подложив под щеку ладонь, весь такой беззащитный, что пришлось заставить себя перестать пялиться и переместиться в кухню. Там Олесь заварил крепкого чая, себе сделал кофе из найденных запасов, отыскал на мойке поднос и отнес нехитрую снедь в комнату.
Гоша все еще спал, и он воспользовался минутой, чтобы выскочить на балкон покурить. Там и услышал:
— В комнате можно было. Закрой, кондиционер работает.
Олесь выбросил окурок на улицу и вернулся.
— Привет. Чай пей, вот. Бульон тебе надо, я поставлю сейчас, а пока … — он кивнул на поднос.
— Я тебя попросил просто деньги привезти, а ты сразу бурную деятельность развел, — Гоша вздохнул устало, и Олесь снова начал злиться.
— Не ешь, значит.
— Я говорил, что у меня есть домработница, она готовит. В холодильнике достаточно еды.
— Знаешь, — Олесь нервно провел ладонью по волосам, — иди в жопу, Гошенька. Заебал, — и уже подойдя к двери, добавил: — Дима пусть в следующий раз тебе за деньгами ездит. У меня рабочий день, между прочим.
— Я тебя не просил. Вернее, не просил за мной ухаживать.
— Это не ухаживания! — возмутился Олесь. — Это нормальная человеческая помощь!
— Спасибо, но я…
— Да, пожалуйста! Не просил он, гордый какой, — он нервно вздохнул и стукнул ладонью по дверному косяку. — Ладно, я в офис. Диме привет.
— Олесь…
Обернулся, пытаясь справиться с лицом.
— Что?
— При чем тут Дима, — устало ответил Гоша, закрывая глаза.
Снова злость такая накатила, Олесь даже оперся о стену, пытаясь справиться с желанием кому-нибудь двинуть. Очень неожиданно для себя самого понял, что нельзя уходить просто так. Не то чтобы хотелось быть жилеткой, но мысль эта дурацкая покоя не давала: а вдруг не просто так, вдруг не мальчиком на побегушках, а все-таки кем-то оказался? Он вздохнул и подошел к дивану.
— Почему не в спальне лежишь?
— Пожестче, — отозвался Гоша. — Мне сказали сидеть, но лежать легче. Ушиб брюшины, там синячище похлеще, чем вам на сессии девочки рисовали.
— Что произошло?
— Напился и поехал кататься. Идиот, сам знаю.
— Ага.
Олесь сел рядом и посмотрел на Гордеева. Тот был бледным, под глазами залегли темные круги.
— Страховка хоть есть?
— Это ты из вежливости интересуешься или статистику собираешь? — усмехнулся Гоша невесело.
— Интересуюсь.
— Есть страховка. Машина кредитная, так что... хотя я не помню, платил или нет в последний раз.
— Охренеть. Сколько тачка-то стоит? Тысяч пятьдесят?
— Сорок шесть.
— И тебя не волнуют сорок шесть тысяч долларов?
— С машиной я уже попрощался, сейчас меня больше волнует, что делать с работой и на что жить.
Олесь посмотрел на него удивленно.
— У тебя сбережений нет, получается?
— Ну, как же… Ты же привез.
Олесь вспомнил, сколько было в пачке, и покачал головой.
— Это все? — переспросил он, и Гоша снова прилег. Было видно, что бравада напускная, а бодрый внешний вид дается ему с трудом.
— Все, — ответил Гоша. — Митя оплатит позже, что-то еще должны…
— Ты вот скажи мне, — медленно начал Олесь, — ты вот известный человек и все дела… У тебя бухгалтер вообще есть? Ты же по договорам работаешь, или…
— Добей меня, — мрачно посоветовал Гоша. — У меня эти бумажки по всей квартире разбросаны. Сколько раз хотел порядок навести…
— Пиздец, — резюмировал Олесь. — Сколько тебе дома лежать?
— Два месяца.
— Ну, уже полегче. На два месяца тебе точно хватит.
— Так кредит же, — напомнил Гордеев, — а заработать я не смогу.
— М-да, — Олесь вздохнул и посмотрел на него с укоризной, — давай мне свои бумажки. Жена все равно дома сидит, как раз может разобраться.
— Да не нужно, — замахал руками Гоша, — мне налом отдают, там просто ненужные бумажки какие-то: акты, отчеты...
— Собирай и неси.
— Блин, — он сел, скривившись, и стало понятно, что дело не только в ребрах. Олесь помнил, как одноклассника избили и сломали ребро, так его только от физкультуры освободили на две недели. — Потом соберу. Приедешь — отдам. Но это лишнее.
— Врач тебе что сказал? — быстро спросил Олесь.
— Что-что, лежать и мазью мазать. Но я с ним не согласен. Внутри все болит так…
— …словно тебя боксерской грушей ударили, — кивнул Олесь. — Лежи… — он тронул Гошу за руку, зачем-то провел ладонью до локтя, заглянул в глаза и понял, что все как прежде: и желание, и злость, и ревность. Казалось, что стало полегче, но нет, ничего подобного.
А потом наклонился и поцеловал Гошу в губы. Вот так, без всякого перехода, без слов и чего-то еще. Олесю хотелось это сделать, он пялился на этот рот все время, даже когда разозлился. Очень хотелось — просто поцеловать… Нет, не просто. Он провел языком по Гошиной нижней губе и прикусил ее, а рука сама легла на его затылок.
Гоша сначала застыл, а потом приоткрыл рот и впустил язык Олеся. Это был не первый их поцелуй, но сейчас Гордеев был совсем не таким, как раньше: без своего лоска, без этой гламурности, выпендрежа он нравился Олесю еще больше. Мягкий, податливый, со вкусом чая на языке и чисто мужским запахом. Красивый. Идеальный. Внезапно захотелось его трахнуть прямо на этом диване — завалить и отыметь. Раньше Олесь даже мысли не допускал, что с Гошей сможет быть сверху.
Он еще раз лизнул Гошину нижнюю губу, легко поцеловал в щеку и отодвинулся.
— Что это было? — спросил тот, пару раз мигнув.
— Захотелось, — просто ответил Олесь. — Ты исключительно эротичен в домашней обстановке, извини.
Гулко стучало сердце. Просто «захотел» было бы лучшим определением, без ненужных дополнений. Олесь знал, что хочет Гошу, не знал только, что можно возжелать его трахнуть. Самому. В понимании Олеся трахать можно было мальчиков типа Ростика. О своей скромной роли в процессе с мужчиной типа Гордеева он старался не думать, но понимал, что подставить задницу придется — и наверняка с большим удовольствием.
— Мне приятно, — сказал Гоша, улыбаясь.
И вот поверил бы Олесь, если не знал Георгия чуть больше, чем тот догадывался.
— Всегда пожалуйста.
— Ты… меня извини тоже, — продолжил Гоша, — но… Олесь, я же говорил, что ты не в моем вкусе.
Этого следовало ожидать, но горло все равно сжалось.
— А когда ты меня в студии чуть не отымел — я тоже был не в твоем вкусе?
Гоша погладил его по щеке и отстранился, потянувшись за сигаретами.
— Мне тогда свою треногу хотелось трахнуть, — он посмотрел в сторону. — Знаешь, бывает такое.
— Знаю, — отозвался Олесь. — Катя говорит, что недоеб. У меня сейчас тоже голодание. Сам понимаешь, после операции. Думал, хоть с тобой повезет. А везет мне только на убогих.
Гоша снова лег, и стало понятно, что пора уходить.
— Страховка в какой компании? Я попытаюсь пробить, — сказал Олесь, понимая, что меняет тему только ради того, чтобы не опуститься еще ниже и не начать просить. Кроме того, даже вопреки словам Гордеева верилось, что тот очень даже хочет, но почему-то решил сыграть в недоступного.
— Да в вашей. Я с твоим Павлом знаком, Митя мне его присоветовал.
— О, ну тогда проще. Пробью по базе.
— Олесик, мне помощь не нужна, — напомнил Гоша. — Я справлюсь.
— Олесиком меня называть не надо, — скривился он. — Не люблю.
И по поводу помощи промолчал, ничего не стал говорить, хотя хотелось ляпнуть, что Гордеев, несмотря на свой лоск, оказался очень непрактичным человеком. Это не было разочарованием в чистом виде, но впечатление портило. Или Олесь пытался не обращать внимания на то, что его снова мило послали.
— Как скажешь, — сказал Гоша, не открывая глаз.
Эта манерная поза выбесила Олеся окончательно.
— Я пошел. Что-нибудь будет нужно — звони, я... короче, помогу.
От собственной душевной щедрости немного полегчало.
***
-
-
10.12.2010 в 14:53Раньше Олесь бы расстроился, что приходится убивать нерабочее время на работу, но неформальная обстановка в компании новообретенных коллег могла помочь быстрее влиться в коллектив.
О корпоративе сообщила Галина, секретарь с ресепшна. Эта перигидрольная блондинка в последние дни слишком часто забегала к нему в кабинет, но Олесь предпочел делать вид, что не замечает повышенного внимания с ее стороны. Он спросил, можно ли позвать с собой жену, и Галина объяснила, что компания стремится насаждать семейные ценности, что мы все тут близкие друзья и прочую муть, в которую ни Олесь, ни она сама не верили, а потом добавила, что развлекаться лучше без супруги. И подмигнула.
Катерина на корпоратив ехать отказалась, отговорившись плохим самочувствием.
Олесь сбегал в торговый центр по соседству и купил себе новый спортивный костюм и пару футболок, а потом, подумав — и кроссовки.
Возвращаясь домой из магазина, он наткнулся на старушку, которая продавала цветы, и спонтанно купил Кате букет ромашек. Он уже лет пять дарил ей цветы только на праздники, а тут вдруг захотелось жене сделать что-нибудь приятное.
Катя мягко улыбнулась, а потом спросила, все еще улыбаясь, с кем Олесь ей изменяет. Едва удалось прикусить язык и не ляпнуть, что пока ни с кем, но!.. Олесь отшутился и с еще большим удивлением понял, что Катерина спросила просто так, из какого-то только ей понятного озорства. Во всяком случае, она даже не дослушала его весьма удачную фразу о женской олимпийской сборной. Рассмеявшись, поинтересовалась, является ли сумо олимпийским видом спорта, и они как-то спонтанно поглумились на эту тему.
Что-то происходило с Катей, Олесь чувствовал, но объяснить себе не мог, а задавать вопросы не стал. Он вообще не умел разговаривать по душам.
С чистой совестью и еще более чистыми помыслами он и уехал, пообещав Катерине звонить.
Субботнее утро уже близилось к полудню, когда они с Пашкой подрулили к пансионату, нашли место для парковки и лениво покурили в теньке прежде чем забрать из машины сумки и пойти вселяться. Пашка сам предложил его подвезти, проигнорировав нерешительный Олесин вопрос относительно корпоративного автобуса или водителя.
— Обратно доберешься с водителем.
— А ты что же?
— Я почти сразу уеду, у меня встреча. Вечером вернусь, — Пашка улыбнулся. — А тебя оставлю за главного. Вот и посмотрим, как ты в неформальной обстановке будешь рулить.
Он увидел, что Олесь немного напрягся, и продолжил со смехом:
— Не боись, аниматоры все сделают. А ты отдыхай, общайся, налаживай связи.
Отдыхать не получилось: поскольку корпоратив включал в себя только пьянку безо всяких тимбилдингов и тренингов, народ начал напиваться с обеда, плавно перетекающего в ужин. Пришлось засунуть поглубже привычку не отсвечивать — это раньше он был клерком, директору же положено блистать, а блистать Олесь просто не умел. Выпив с каждым желающим, к вечеру он был уже в нужной кондиции, тоскуя о прохладном душе в собственном одноместном номере с узкой казенной койкой.
Пашка вернулся к началу официальной программы, и стало попроще: вручения подарков, поздравления, потом оказалось, что у одного из финансистов день рождения, и все принялись пить за его здоровье.
Олесь так и не нашел себе места: бродил от компании к компании, напоминая себе о том, что нужно сохранять лицо, потанцевал с некоторыми из дам, нахамил Владиславу, а потом осознал, что Галина, полная перигидрольная сорокалетняя Галина клеится к нему, теперь уже откровенно и не стесняясь. Отшивать женщин Олесь не умел, поэтому кивал, улыбался и снова пил, мечтая о том, чтобы она провалилась сквозь землю и оставила его в покое.
Когда шутки стали совсем уж скабрезными, он отговорился тем, что устал, и слинял в свой номер.
Лежа на кровати и наблюдая вращающийся потолок, Олесь подумал о том, что Гордеев вел бы себя по-другому. Он бы не напивался и очаровывал окружающих, умело маскируя за почти искренней улыбкой свое отношение к скоплению пьяных директоров и прочего офисного планктона. Но у него опыт, мысленно спорил с собой Олесь. Один Митя чего стоит, такая же тупая скотина, как этот, Владислав Маргулин. Продажник херов, родную мать продаст, видно же. Гоша непременно сказал бы Галине, что она очаровательно выглядит и изящно проигнорировал бы пошлые намеки. Да, снова начал доказывать себе Олесь, что этот Гоша может? Даже от Мити отмазался с Олесиной помощью, дипломат чертов.
— А надо было Галине сказать, что я гей, — произнес он вслух и заржал, но смех быстро закончился, потому что слово прозвучало, а Олесь оказался к этому не готов. — Глупости какие, — он сел на кровати и посмотрел на свое отражение в зеркальной дверце шкафа. — У меня жена, какой я, нахрен...
Его душевные метания прервал настойчивый стук в дверь.
— Не спишь? — Галина сжимала в руках бутылку коньяка и два бокала. — Решила составить тебе компанию.
Он охренел и только поэтому отступил в сторону, впуская ее внутрь.
— Выпьем?
Олесь кивнул и опрокинул в себя первые пятьдесят грамм, даже не поморщившись. Потом они, кажется, танцевали в тишине комнаты, потом Олесь пытался объяснить, что женат и так далее, а после наступила блаженная темнота.
Утро встретило его головной болью и запахом лака для волос.
Рядом на подушке разметались высвеченные соломенные пряди, а Галина посапывала, смешно приоткрыв рот. Покрывало сползло, и Олесь смог оценить огромный темный сосок на необъятной груди.
Единственное слово, которым бы он мог описать происходящее, было "пиздец".
Он это озвучил. Вербализированный пиздец у Галины никаких эмоций не вызвал и даже не разбудил, самому Олесю в качестве аутотренинга тоже не помог. Варианты с "бляпиздец" и "значитнегей" тоже мало помогли: Олесь захотел не только внезапно умереть, но и не рождаться вообще. Точкой отсчета его жизни до и после теперь был вчерашний вечер, когда надо было подпереть дверь стулом и на все стуки, будь то даже пожар, потоп, наводнения, цунами и сели одновременно, не отвечать.
Оказалось, что он умеет быстро собираться: вещи волшебным образом сами сложились в сумку, а сам Олесь ровно через пять минут, полностью одетый, прокрался к двери и выскользнул в коридор.
В холле почти никого не было, а большие круглые часы над стойкой регистрации показывали восемь сорок три. Олесь честно сдал ключи, но предупредить о гостье постеснялся, а сам все ждал вопроса девочки-администратора. Но... она снисходительно ему улыбнулась и пожелала счастливого пути.
Домой Олесь добрался на попутке. Отвалил кучу денег, в другой раз бы пожалел, но сегодня хотелось бежать, бежать и никого больше не видеть.
Телефон зазвонил, когда он выходил из машины.
— Олесь, ты уехал?
Тон Галины был слишком игривым, чтобы надежда на благополучный исход выжила.
— Да, я уехал.
— А меня почему не разбудил?
— Потому что ты спала, — ответил он и стиснул челюсти, чтобы не добавить какое-нибудь крепкое словцо.
— Но корпоратив же двухдневный... — протянула она. — Павел Николаевич уехал, потом ты...
Ага, подумал Олесь. Ладно.
— Мне нужно на завтра отчет подготовить для налоговой, так что... — и, услышав в трубке грустный вздох, добавил: — Между нами ничего не было.
— Да-да, — сказала Галина и засмеялась. Заговорщицким таким смехом. "У нас одна тайна", послышалось Олесю, и он продолжил:
— Я не трахаюсь по пьяни. Не могу. Не стоит. Так что прости, подруга дней моих суровых, но у нас ничего не было.
— Как не было? — возмутилась она.
— А вот так. И я предлагаю забыть этот досадный инцидент. Я женат и никогда не изменял жене. И, несмотря на провалы в памяти, уверен, что мы не... не занимались сексом.
Олесь мог собой гордиться: ему удалось выдать речь ровным, не терпящим пререканий тоном.
— Чтобы избежать неловких ситуаций в будущем — предлагаю ограничиться рабочими отношениями.
— Хорошо, — снова вздохнула Галина, — но не стоит злиться, я ведь ничего плохого не...
— Я понимаю, — перебил ее Олесь, — поэтому давай забудем.
Настроение поднялось от отметки в "минус сто" до "чуть ниже нуля".
— А, знаешь, — сказала Галина, чуть помедлив, — верно, что Павел Николаевич не просто так людей выбирает.
Он списал это на похмельный бред и уже приготовился быстро проститься, как вдруг Галина добавила:
— Они тебя "Олесиком" прозвали, а надо бы по имени-отчеству.
Понятно, кого она имела в виду.
— Галина, мне пора. До завтра.
— До завтра.
-
-
10.12.2010 в 14:54Катерина открыла дверь и непонимающе нахмурилась:
— Ты чего так рано?
— Выгоняй любовников, я вернулся, — сказал Олесь, чмокая ее в щеку, а жена поморщилась, показывая, вероятно, что запахи были сногсшибательные.
— Выгнала уже, как знала, — ответила Катерина. — Иди в душ, от тебя разит как от твоего этого...
Он слегка напрягся, сразу подумав о Гоше и о том, чем от него может разить, но вовремя вспомнил о Михалыче.
— Я приличный человек, не путай меня с разными...
Но в душ все-таки пошел — не хватало еще, чтобы за ароматом переработанного виски Катерина различила другие запахи. Например, секретарских духов...
Накрыло его чуть позже. Олесь набрал себе полную ванну, лег, закрыл глаза — и началось. До тошноты: жирная пьяная Галина со съехавшей помадой, растекшейся тушью, в этом ее платье с декольте... Как он мог думать, что ему нравятся бабы с грудью пятого размера? Ведь в институте еще с парнями обсуждали, что главное — большие сиски. Сейчас от одного воспоминания передергивало.
И ладно бы с кем-нибудь молодым, так нет же! Некстати вспомнился Ростик с его локтями-коленками, и затошнило с новой силой. Олесь сел, включил холодную воду и направил себе в лицо, пытаясь понять, какого же черта. Уже ведь разобрался в своих предпочтениях, смирился, но от одной только картинки тошнота подкатывала к горлу, и пришлось дышать часто-часто, чтобы не вырвало прямо в ванной.
А потом вспомнил эту ужасную огромную грудь, складки на животе, лоснящуюся кожу, и стало чуть полегче. Тошнило не от воспоминаний о Ростике. Олесь снова плеснул в лицо холодной водой и окончательно понял, что почти сказанное накануне было правдой. Его тошнило от допущения, что Галина спала в его постели не просто так.
— Я гей, — сообщил он смесителю. — Я не люблю женщин.
Смеситель молчал, а потом Катерина постучала в двери и спросила, все ли у него хорошо.
— Отлично, — сказал Олесь, — просто прекрасно.
На стиральной машинке, куда случайно упал взгляд, обнаружился чужой ежедневник. Олесь вытерся, тщательно вытер руки, взял его в руки и понял, куда уезжал Пашка. Это была его личная черная книжка, с которой Павел Николаевич не расставался и берег как зеницу ока.
Первым порывом было устроить скандал и выспросить у Кати, какого черта происходит, потом вспомнилась Галина, Ростик, Гордеев, и желание ругаться мигом испарилось.
— К лучшему, — пробормотал он себе под нос.
***
Вечером он сбежал якобы в магазин. Катерине тяжелое носить было все равно нельзя, но в доме водились продукты, появлявшиеся словно из ниоткуда. Ну, Олесь всегда подозревал, откуда, но теперь уверился на все сто. Дурацкая была ситуация, идиотская по всем показателям.
Олесь спускался по лестнице и раздумывал, стоит ли говорить Пашке про ежедневник или просто положить завтра на стол. Не любил Олесь все эти выяснения отношений, разговоры. А с другой стороны — Катерину ему зачем удерживать, смысл какой?
Последняя мысль пришла в голову, когда он проходил мимо Гошиной студии.
Олесь хмыкнул и поспешил выйти на улицу.
В магазине купил чего-то по мелочи, всего на один пакет. Покурил возле дома, выпил баночку пива.
— Сосед! — раздался голос Михалыча, а потом появился и он сам — в любимом замызганном комбезе на голое тело.
— Привет, — сказал Олесь и хотел подняться к себе, но Михалыч, фыркнув, продолжил:
— Куда жидок-то пропал?
— Жидок? — спросил Олесь и повернулся к нему. — Ты о ком?
— Я хозяйке квартиры звонил, хотел объяснить про этот притон, который твой друг-пидор здесь устроил. И узнал, что он жидяра. Мало того, что пидор, так еще и еврей. Охуеть просто.
Олесь сделал глубокий вдох и едва сдержался.
— И что?
— Разграбили страну! — сказал тот и сплюнул на чистый пол подъезда. — Он же на наши с тобой деньги жирует, гнида!
— Он работает и зарабатывает... Мамин отец был евреем, так что я на четверть тоже жид, — Олесь махнул рукой и решил не дожидаться ответной реплики — развернулся и начал подниматься оп ступенькам.
Теперь от Михалыча еще больше житья не будет, этот дегенерат из тех, кто способен на двери студии желтую звезду налепить.
— Жид жида видит издалека, — получил Олесь в спину. — Он тебя уже отпидорасил, или только собираетесь?
Олесь остановился, сжав пальцами перила. Но, несмотря на ублюдочные эти слова, на мгновение представил Гошу: как тот наклоняется, чтобы поцеловать. И понял, что…
— Отпидорасить… слово какое паскудное, — сказал он глухо. — Такое же грязное, как ты сам.
И повернулся, чтобы посмотреть на Михалыча. Тот моргнул.
— Ах ты сука жидовская…
Была бы драка, точно: Михалыч уже набрался, судя по всему… но не сложилось. Олесь даже расстроился, когда дверь подъезда хлопнула, впустив Тамару — соседскую жену. Тамара волокла несколько пакетов и, увидев Михалыча, остановилась.
— О, уже собутыльников собирает. Куда тебе пить, сволочь, тебе доктор что сказал?! Язва!
— Врач, — пробормотал Олесь и добавил, громче: — Не волнуйтесь, я с ним пить не буду.
А дома, все еще злой, рассказал Кате сначала об этой беседе, а потом, разозлившись еще сильнее — и об инциденте с Галиной. Жена все-таки, самый близкий человек. Катерина сначала хмурилась, а потом, когда Олесь расписывал, как сбегал с утра из номера в пансионате, даже расстроилась и принялась его утешать, соглашаясь, что некоторые женщины готовы на многое, лишь бы мужика захомутать.
— Ты бы ее видела, — сказал Олесь, грустно вздохнув, — толстая и страшная. Нахрена она мне, если ты у меня красавица?
Катя отвела взгляд, и стало понятно, что Пашка был здесь не просто так.
Олесь прислушался к себе и снова понял, что не ревнует ну ни грамма. А вот Гордеева с его мальчиками и димами — еще как.
Он уже хотел было завести разговор по душам, даже настроился, но тут зазвонил телефон.
— Олеська, привет, — быстро сказал Гоша. — Ты можешь говорить?
— Да, — печально хмыкнул он, поднимаясь. — Привет.