Волк. ориджинал.

[stervaN]

Обалденная вещь. Всем советую.

Волк

Автор: Тони aka Arianrod

ориджинал

Рейтинг: R ( нецензурная лексика, некоторое количество насилия и т.д.)

Жанр: drama/romance

Саммари: Оборотни, немного фантазии и вездесущий слеш.

Дисклеймер: Абсолютно все мое. Короче говоря - ©.


- Ты - что?!!

Виктор стоит передо мной, засунув руки в карманы. На его лице обычное его холодновато-насмешливое выражение, но в этот раз в нём чувствуется что-то пугающее. Учитывая только что сказанные слова, которым просто невозможно поверить… Чушь какая-то.

Я обвожу взглядом комнату. Обшарпанные стены, кровать, единственный стул, на котором я сейчас и сижу. Маленькая квартира в грязном квартале. Одна из многих. Мне потребовалась четыре дня рыскать по городу, обнюхать все углы местных забегаловок - в прямом смысле, между прочим, - чтобы его найти. И просто так я не уйду.

- В каком смысле – ты уходишь? Что это ещё за номер? У тебя, что, крыша поехала?

Виктор продолжает смотреть на меня также спокойно. Этот мудак уже явно все решил и разложил по полочкам, и меня информировать о своих планах не собирается. И какой же кирпич ему на голову свалился с утра пораньше?

Быстро перебираю в памяти события последних трех недель. Что такого могло произойти, что он просто решил развернуться и исчезнуть, наплевав на Школу, меня и Магса, наш мистер Ответственность? Ведь должно быть что-то из ряда вон выходящее… Но как назло, ничего не приходит в голову. Никаких заданий, никаких драк… Нам даже выговоры не делали ни разу. Все как обычно: учеба, тренировки, прогулки по барам и девочкам… Черт, что же происходит?

- Ну может, ты что нибудь скажешь, наконец? – рявкаю я уже зло. – Или будешь и дальше играть в молчанку?

Он качает головой, пропуская резкий тон мимо ушей.

- Пауль, я сказал, я так хочу. Почему бы тебе не смириться с этим?

- Смириться?! – вот теперь я действительно зол, настолько, что невольно вскакиваю на ноги. – Черта с два! Ты исчезаешь, не сказав никому не слова, мы с Магсом выписываем круги по городу, наплевав на учебу, наконец, я тебя нахожу и все, что ты можешь мне сказать – «Пауль, смирись, я все решил»? Знаешь что, Вик! Может, ты и самый высокомерный сукин сын в этом мире, но мне хотелось бы знать, что происходит! И пока ты мне это доходчиво не объяснишь, хрен ты от меня избавишься!

Произнеся эту тираду, я снова сажусь на стул с видом человека, готового ждать хоть сто лет, если понадобится. Виктор вздыхает, скрещивает руки на груди и следующие две минуты мы испепеляем друг друга взглядами. То есть это я испепеляю, а он старательно пытается меня заморозить заживо. Ничего, у меня большой опыт в этой области...

Мы с Виктором одного возраста и роста, но совершенно не похожи. Он светловолос и поджар, как борзая, часто кажется младше своих лет. В голубых джинсах и белой рубашке – так просто мальчик-одуванчик. Если, конечно, не смотреть ему в глаза. Они у него ярко-голубые и люто холодные. Всегда. Когда он сидит над книгой, когда он пьёт, когда он убивает. Наверно, даже когда он трахается.

Я не могу долго смотреть ему в глаза. И никто не может. Разве что директор – но это вообще статья особая. А так – никто.

Он перекидывается в белого волка. Когда я первый раз увидел, просто остолбенел. Здоровенная зверюга, белее снега, и с этими ледяными глазами на морде. Говорят, он откуда-то с севера, но откуда – бог весть!.. Говорят, его родителей убили. Сожгли заживо. Говорят, он потом сбил небольшую стаю и в отместку вырезал всю деревню. Но мало ли кто что говорит? Он не рассказывает, а я не спрашиваю. И только полный дурак мог бы такое спросить. Тем более у Виктора.

Плевать на все. Сейчас, не услышав ответа, я не уйду. И не факт, что уйду, даже его услышав.

На несколько минут (или мне так кажется?) в комнате воцаряется тягостное молчание. Не выдержав, я спрашиваю:

- Ну?

Ещё секунд через тридцать Виктор отводит от меня взгляд, вздыхает и достает из кармана пачку сигарет. Вытаскивает одну, раскуривает и, продолжая глядеть куда-то в сторону, спрашивает:

- Пауль, какой сегодня день?

Я обалдело моргаю. Может, он вообще с ума сошел?

- Ну… Среда…

Виктор с досадой морщится.

- Да я не об этом! Фаза луны какая?

- Новолуние… - черт, к чему он ведет? Новолуние как новолуние, ничего особенного. Не полнолуние же, в конце концов. Впрочем, я не замечал за ним привычки сходить с ума ни в первом, ни во втором случае.

- Ты знаешь что-нибудь о синдроме Притчарда?

Гм… Что в этом есть смутно знакомое, но что? Я на лекции хожу через одну, и там в основном занимаюсь тем, что отсыпаюсь или предаюсь воспоминаниям о бурном ночном времяпровождении. Так что большинство того, что нам рассказывали, я не вспомню и под пыткой.

Виктор терпеливо глядит на меня, и я неохотно пожимаю плечами.

- Слушай, хватит ходить вокруг да около. Говори прямо, черт бы тебя побрал!

- Хорошо. – Его голос теперь звучит как-то по другому, и мне это ох как не нравится, настолько, что по позвоночнику пробегает легкий холодок, сигнализируя об опасности. – Тогда я напомню. Синдромом Притчарда называют случаи, когда оборотень в полнолуние теряет силу. Становится… человеком.

- Ну и что? - огрызаюсь я. И только через мгновение до меня доходит…

- Подожди, ты же не хочешь сказать, что ты…

- Именно это я и хотел сказать. – Сухо отвечает он. - Надеюсь, этого достаточно?

Я старательно мотаю головой из стороны в сторону, надеясь проснуться.

- Как… - Черт, да все уже понятно, как. Что теперь с этим делать?

- Ничего, - кажется, последнее я сказал вслух… – С этим ничего нельзя сделать. Поэтому, пожалуйста, оставь меня в покое.

В другое время я бы уже сказал ему все, что о нём думаю, но сейчас неподходящий момент. Проще говоря, меня малость переклинило.

- Ты… уверен?

Он усмехается. Вытаскивает из кармана складной нож и легким взмахом вспарывает кожу чуть выше запястья. Кровь стекает по руке, по пальцам, я вдыхаю её запах, и внутри меня тут же начинает ворочаться голод, потому как это - чистый запах добычи. Виктор продолжает пристально смотреть на меня, кровь уже капает на пол, хотя у самого слабого оборотня она бы была должна остановиться почти сразу – сработали бы отточенные веками механизмы выживания, позволяющие нам оставаться тем, что мы есть; но она продолжает течь – яркая, теплая, остро пахнущая человеком…

Я отвожу взгляд и продолжаю сидеть, уже уставившись в пол. Виктор выходит из комнаты, и я слышу шум текущей воды. Дрожащими пальцами вытягиваю из кармана куртки сигареты, с трудом закуриваю. Как называется это чувство? Страх? Или скорее ужас?

Такое невозможно, невозможно в принципе. Этого не может происходить. Не здесь, не сейчас, и уж конечно не с нами.

Нет, было бы понятно, если Магс – его покусали, когда ему было десять. Я первые четырнадцать лет жизни вообще не знал, что я оборотень. Но Виктор – дело другое. Он - волк по рождению, по природе, тут нет других вариантов… Таких, как он, очень мало, и в этом он сильнее меня и Магне вместе взятых.

И вот теперь я не знаю, что делать. Обычно, чтобы помочь кому-то, представляешь, чего бы ты хотел от жизни, оказавшись в таком же дерьме. Но даже попытка примерить это на себя так невыносима….

Виктор снова появляется в комнате. Его рука перевязана полотенцем, на котором уже выступили красные пятна, но внешне он совершенно спокоен.

Я смотрю на него, безуспешно пытаясь совместить то, что я о нём знаю, с тем, что я узнал сейчас. Довольно-таки безнадежное занятие…

- Слушай, должны же быть способы… Ты к врачу хотя бы ходил?

Что-то в его взгляде меняется, он садится на кровать и, глядя на меня почти с жалостью (он! на меня!), говорит терпеливо, как учитель непонятливому ученику:

- Пауль, это не лечится. Ты же жил среди людей, верно? Представь себе врожденный порок сердца или что-то в этом роде. СПИД, например. Это … насовсем, понимаешь?

- Нет, - честно отвечаю я. Я действительно не могу этого понять. Виктор с врожденным пороком сердца? Легче представить Саддама Хусейна, собирающего цветочки аккурат перед Белым домом в компании Джорджа Буша. Я вообще сомневаюсь, есть ли у него сердце. Правда, речь сейчас не об этом. Черт, черт, черт…

- Уходи, - говорит он повелительно, это в нём ничуть не изменилось, - « делай, как я говорю!»: - Ты все знаешь, так что уходи.

Я гляжу на него, на обшарпанные стены комнаты, на медленно темнеющие пятна крови на полу…

- Выпить есть?

Он несколько секунд смотрит на меня с чем-то, напоминающим интерес, потом кивает и вытаскивает откуда-то початую бутылку виски.

- Стаканов нет, предупреждаю.

Пожимаю плечами. Мне не привыкать, а выпить хочется жутко. В голосе все смешалось, и в этой куче хлама удается откопать только две более-менее ясные мысли, которые, впрочем, ещё больше все запутывают.

А - Я не могу ему помочь. И B – я не могу уйти. Потому что это будет неправильно. Потому как сидя здесь, пусть даже без всякой пользы, я ненадолго отдаляю этот самый окончательный конец, после чего это действительно потеряет всякий смысл. Потому что я не хочу в это верить.

С Виктором все ясно. Он всегда принимает единственное возможное решение. Интересно, что бы сделал он на моём месте? Ушёл? Пристрелил бы из жалости? Во всяком случае, не сидел бы тут просто так, не зная, что сказать. А я, увы, делаю только то, что умею.

Минут двадцать мы сидим молча, передавая друг другу бутылку. Виктор вообще может молчать часами, а я тщетно пытаюсь придумать что-нибудь ободряющее, но выходит даже глупее, чем обычно. Нет, я далеко не всегда говорю до того, как подумаю, хотя, конечно, абсолютное большинство моих знакомых придерживается прямо противоположного мнения. Во всяком случае, сейчас я точно знаю: что бы не было сказано, это будет глупо и не к месту. Для того, что произошло, никаких утешений недостаточно; к тому же Вик вообще ненавидит, когда его утешают.

Неожиданно вспоминаю, что нужно позвонить Магне – тот, наверно, все ещё кружит по городу в поисках Виктора и ничего не знает. Его же счастье, впрочем…

Я вытаскиваю из кармана мобильник и тут же обнаруживаю, что деньги на нем кончились. Впрочем, когда это они у меня были?

Виктор задумчиво смотрит на меня. Спокойно бросаю, как будто в ситуации нет ничего необычного:

- Я сгоняю, Магне позвоню…

Он кивает и снова прикладывается к бутылке. Я торопливо застёгиваю куртку и выскакиваю из комнаты. Надеюсь, ему не придет в голову смыться, пока меня нет… Впрочем, вряд ли это возможно – только один выход, и он отсюда отлично просматривается.

Нашариваю по карманам мелочь. Ещё идя сюда, я приметил телефон-автомат – так, на всякий случай. Набираю номер Магне, отсчитывая гудки. Он берет трубку на третьем:

- Да?

- Магс, это я. Ты сейчас где?

- В Черном Квартале, а что? – осторожно спрашивает он.

- Слушай, мне очень нужно, чтобы ты кое-что сделал. Это очень срочно…

- Да, я слушаю. – В голосе Магне чувствуется тревога, но пока что он не задает вопросов, и слава Богу, так как я не хочу на них отвечать.

- Возвращайся в Школу, отправляйся в лазарет, найди кого-то из врачей и спроси, лечится ли синдром Притчарда. Хоть каким-то способом.

Тишина в трубке красноречиво говорит о том, что Магне все-таки учится значительно лучше меня.

- Это Вик? – спрашивает он неуловимо изменившимся голосом.

Я закрываю глаза, прижимаюсь лбом к стеклу. Никогда так сильно не хотел не иметь ничего общего с этой реальностью, но, похоже, на данный момент моё мнение никого не интересует.

- Да.

- Хорошо, я сейчас…

-Позвони мне сам, ладно? - говорю я и, не дождавшись ответа, вешаю трубку. Ещё несколько секунд стою, прижавшись лбом к стеклу и стиснув зубы.

По опыту я знаю: Виктор всегда прав. Ну, или почти всегда. Пусть он хотя бы раз ошибется. В этот самый раз...


***

Когда я снова вхожу в эту проклятую квартиру, на лице Виктора в первую секунду читается удивление. Кажется, он не ждал, что я вернусь. Изнутри поднимается непонятная злость, но я не позволяю ей выйти наружу: вот уж когда-когда, а сейчас точно не время для выяснения отношений.

Он сидит на кровати, упершись в вылинявшее покрывало сжатыми кулаками. Бутылка стоит перед ним на полу – уже почти пустая. Я подхватываю её с пола, ничего не говоря, допиваю остаток из горлышка. Остро хочется хватить ей об пол, так, чтоб это было громко, очень громко, чтобы острые осколки стекла брызнули фонтаном в воздух, зазвенели на полу, разлетевшись по углам, отразили тусклый свет единственной лампочки… Вместо этого я аккуратно ставлю её на подоконник и спрашиваю:

- Ещё есть?

Виктор качает головой.

Жаль. Несмотря на приличное количество только что вылаканного спиртного я совершенно трезв, настолько трезв, что даже самому противно. Впрочем, с другой стороны, как раз сейчас мне нельзя напиваться. Кто-то из нас двоих должен нормально соображать, похоже, в этот раз, против обыкновения, это буду я.

Несколько минут мы в молчании от нечего делать разглядываем друг друга: он - с насмешливым интересом, я – с все нарастающей злостью. Черт, я действительно хочу ему помочь, или хотя бы попытаться это сделать, почему же этот ублюдок так старается ухудшить и без того не лучшее положение вещей?!

- Что, так и будешь изображать немого? – спрашиваю, пытаясь удержать себя в рамках.

Уголок рта Виктора дергается, на мгновение образуя странную полуулыбку. Я знаю, что никакой угрозы тут нет – если он и правда стал человеком, передо мной он беспомощен, как ребенок; как, впрочем, и перед любым из нас. Но ощущение опасности – инстинкт, которому я привык доверять, и тут оно уже просто зашкаливает, раз за разом посылая импульсы в мозг с такой силой, что мне стоит огромного труда стоять на месте, сохраняя человеческий облик. Адски хочется выпить…

- Пауль, чего ты хочешь? – этот вполне обычный вопрос окончательно выводит меня из себя.

- Я-то как раз ничего не хочу, - огрызаюсь зло. – А вот чего хотел ты, когда свалил, не сказав нам не слова? Мы за эти дни оббегали весь город! Дьявол, Вик, неужели это было так сложно?!

- Я не понимаю, - парирует он холодно, - если ты так недоволен тем, что потратил на меня столько времени, почему ты до сих пор все ещё здесь? Или это я тебя держу?

Я задыхаюсь от гнева, но ничего не могу ему ответить. В общем-то, он действительно меня держит, - отталкивая и притягивая одновременно, с этой странной смесью агрессии и беспомощности, это почти физически болезненно… И все-таки мне кажется, что он не хочет, чтобы я ушёл, по крайней мере – не до конца, раз позволяет втянуть себя в разговор. Хотя, возможно, это обычный самообман...

Но, поскольку всего этого я ему говорить не могу и не хочу, выпаливаю первое попавшееся на язык:

- Я уйду тогда, когда сам пожелаю!

- Отлично, - в его голосе прорезается привычная насмешка, - Тогда скажи, что мне сделать, чтобы ты этого захотел?

Слов снова нет, да и что можно на такое ответить? Можно только развернуться и уйти, но ведь этого он от меня и добивается. И чтоб я сдох, если я это сделаю.

Снова пауза. Теперь начинает говорить, как ни странно, он – глухим голосом, почти вибрирующим от напряжения:

- Пауль, я очень ценю твои попытки мне помочь, но, кажется, я уже объяснил, что ты не можешь ничего сделать. Почему бы тебе не уйти, наконец?

Может, попробовать бить врага его же оружием?

- Ты всегда говорил, что вервольфы не оставляют своих, - бросаю я ему в лицо.

Виктор снова криво усмехается.

- Я больше не вервольф. Теперь я - добыча.

Он поднимает глаза, и этот взгляд затыкает меня окончательно. Я могу только яростно барахтаться в наплывающем чувстве собственной беспомощности, безбрежной как Атлантика.

И тут наконец звонит телефон.

Запутываясь в собственных карманах, я вытаскиваю его наружу и с надеждой спрашиваю:

- Магс?

- Да, это я, - отвечает он, и во взятом им тоне я чувствую странные нотки - смущение, неуверенность… Что там у них происходит?

- Ты сделал то, что я просил? – спрашиваю осторожно, косясь на Виктора, отвернувшегося в сторону и делающего вид, что ему происходящее совершенно безразлично. Я бы с удовольствием вышел, но это будет слишком…

- Да, я все сделал… - нервно частит Магне, запинаясь.- Слушай, сейчас с тобой будет говорить директор…

Директор? Вот тебе раз… Это же какой шум он там поднял, если всего за полчаса это дело дошло до высочайшей инстанции?

- Ты меня слышишь? – нервно переспрашивает Магс, неправильно истолковывая моё молчание.

Я провожу рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями.

- Да, да, конечно. Я слышу.

- Хорошо, тогда я передаю… - говорит он с явным облегчением. Я слышу неясный шум, и через несколько секунд в трубке раздается спокойный, чуть тягучий, как гречишный мед, голос нашей Леди:

- Пауль, вы меня слышите?

Она всегда и всем говорит «вы». Вам необходимо досдать долги; вам следует подумать о вашем поведении до конца сессии; вам лучше убраться из моего кабинета, мистер Монти, и не попадаться мне на глаза ближайшие полгода. Черт её знает, что она такое; но она видит нас всех насквозь, как стеклянных.

Я тщетно пытаюсь придумать, по какой причине Леди могла бы обратить свое внимание на наши скромные особы, когда она снова начинает говорить:

- Ваш друг посвятил меня в существо вашей проблемы, и мне бы хотелось, чтобы вы убедили Мортена вернуться.

- Вы… хотите поговорить с ним?- спрашиваю я, не слыша собственного голоса.

Голос на мгновение пресекается, потом снова звучит, почти ощутимо втекая мне в уши:

- Нет, я не хочу поговорить с Мортеном, поскольку сомневаюсь, что на данный момент он достаточно адекватен для этого разговора. - Я невольно бросаю взгляд на стоящую на подоконнике бутылку. – Но я прошу вас (слово «прошу» звучит почти как насмешка, не дорос я пока что до того, чтобы меня просили) поговорить с ним и убедить его возвратиться.

- Вы можете ему помочь? – выпаливаю я моментально, и тут же осекаюсь – я не имею права задавать ей вопросы вообще, в принципе, не говоря уже о вопросах, сформулированных таким образом.

Однако все же она находит нужным ответить, хотя тон становится ощутимо холоднее:

- Никто на данный момент не может гарантировать результатов, (снова маленькая пауза, отдающая звоном в ушах; черт, она просто издевается, как так можно…), но я могу вам сказать: да, мы попытаемся ему помочь.

Вообще-то теперь мне полагается её поблагодарить, но я не могу произнести и слова – ощущение, что меня зажимают в гигантском невидимом прессе, не то чтобы пропало совсем, но все же основательно ослабело, и я просто этим наслаждаюсь.

- Спасибо, - наконец выдыхаю я в трубку, кое-как собрав себя в кучу, но там уже звучат короткие гудки. Н-да, опять облажался… Впрочем, сейчас это неважно.

- Виктор, - говорю я, игнорируя его безразличие, - ты должен вернуться.

Он хмыкает, по-прежнему глядя в сторону.

- Ты должен вернуться, - повторяю я твердо. Теперь, когда ясно, что нужно сделать, все сразу становится проще. Он не избавится от меня, плевать на все эти фокусы. – Я сейчас говорил с Леди. Она сказала, что тебе можно помочь. Надеюсь, ты не считаешь, что ты умнее неё?

Виктор поднимается на ноги – медленным плавным движением, снова заставляющим все мои органы чувств взвыть от напряжения, это ему удается чертовски хорошо, несмотря на этот гребаный синдром и выпитое виски…

- Слушай, Пауль, слушай меня внимательно, - Он движется прямо на меня, в светло-голубых глазах пульсирует такая ярость, что я невольно делаю шаг назад, - ты ничего об этом не знаешь, но если тебя однажды хватит на то, чтобы дойти до библиотеки, то ты очень быстро поймешь, что это не лечится! Нет такого способа, понимаешь?

- Откуда ты знаешь? – почти кричу я, чувствуя спиной, что до стены осталось где-то полтора шага. – Как вообще ты можешь знать?!

Виктор останавливается, громко выдыхает через стиснутые зубы. Я слышу, как его сердце выбивает бешеный ритм, и он тщетно пытается его замедлить усилием воли.

- В отличие от некоторых, - теперь он говорит очень тихо, но четко, словно нарезая предложения на идеально ровные ломтики, - я открываю учебники не только на экзаменах. Я знаю, Пауль. И пара-тройка проведенных на мне опытов ничего не изменит.

Я невольно прикусываю губу. Все, что он говорит, звучит так…правдоподобно… с этой его безнадежной логичностью, которая в конце концов оказывается оправданной, что бы там не казалось вначале. И что этому можно противопоставить? Разве то, что я не могу и не желаю в это верить, и чхать я хотел на логику и опыт, если они идут вразрез с тем, что я хочу? Да пусть я триста раз идиот, но я не собираюсь поднимать лапы кверху и жалобно скулить. Хотя, если уж на то пошло, Виктор и не скулит, он вообще молчит, ещё неизвестно, что хуже…

Виктор смотрит меня прямо в глаза, и теперь в его голосе звучит не только приказ, но просьба:

- Уходи. – Немного помолчав, он добавляет: - Пожалуйста…

И это «пожалуйста» окончательно выбивает меня из колеи. Ощущение, что кто-то воткнул мне нож под ребра, но боли пока что нет – только расплывающееся тепло от собственной крови. Вообще этот вечер весьма обилен на новые ощущения. Я бы сказал, даже слишком.

Да, иногда это слово действительно трудно произнести…

- Нет.

Я смотрю ему в глаза. Вообще-то взгляд в таких случаях принято отводить в сторону. Прямой взгляд – это всегда вызов на драку. Но я просто не могу не смотреть.

Это как будто … как будто прыгаешь в ледяную воду. Резкий удар о поверхность и ощущение, что тебя ошпарили кипятком, а потом легкие начинает сводить, и сердцу в груди становится тесно, но дышать уже невозможно. Однажды, ещё в детстве, я осенью свалился в реку. Речушка была в общем-то мелкая, но тогда она мне показалась Северным Ледовитым Океаном. Я до сих пор помню ощущения…

Почти как сейчас. Два озера кристально чистой ледяной воды – и дна у них нет. Только темнота в глубине зрачка.

Мы ещё никогда не стояли так близко лицом к лицу. Нет, пару десятков раз Виктор тащил меня на себе после особо крупных передряг, и ещё тот десяток с лишним раз, когда я сам его тащил, матерясь во всё горло. Много раз мы были очень близко. Но тогда это было как-то по-другому.

Это как поединок. Если я отведу взгляд, мне останется только уйти, и это автоматически означает конец – конец нашей дружбы, конец всему. Он делает шаг вперед – и я не отступаю. Я часто отступал перед ним, даже слишком часто, но теперь у меня нет такого права. Но это чертовски трудно, потому что в нём есть, даже сейчас, что-то подавляющее, часть силы, которая всегда с ним и от этого у меня мурашки по коже. Ногти впиваются в кулаки, хочется рычать, но я продолжаю просто молча стоять на месте и смотреть ему в глаза, гадая что будет дальше.

Мне кажется, что он собирается ударить, и это даже радует – сейчас он всё равно не может причинить мне серьёзного вреда, максимум – пара синяков, которые исчезнут уже к утру. Я даже защищаться не буду – через секунду после удара ему станет стыдно, и тогда будет легче уговорить его вернуться.

Но всё происходит совсем не так, как думаю я. Виктор придвигается ещё ближе, настолько, что я чувствую его дыхание на губах, и через мгновение – уже его губы, язык, яростно и решительно шарящий у меня во рту. Он делает это так уверенно, как будто в происходящем нет ничего странного, не останавливаясь…а что делаю я?

Просто стою, прислонившись к стене, и не делаю ни-че-го. Не могу пошевелить ни одним мускулом, как будто меня парализовало. Просто чувствую. И не единой мысли в голове насчёт того, что же полагается предпринимать в таких случаях. И никакого стремления вообще этим заниматься.

Ступор.

Может, я все-таки пьян? И это белая горячка?

Виктор наконец отрывается от моего рта, в голубых глазах на секунду вспыхивает что-то, но тут же гаснет. Он отворачивается – не совсем, но уже дистанцируясь от происходящего и спокойно говорит:

- Уходи.

Запоздало реагируя на происходящее, что-то поднимается внутри – то ли ярость, то ли азарт, и я, скорее всего, сам не очень понимаю, что именно делаю, когда беру его за плечо, и разворачивая к себе со словами: «Ну уж нет», сам впиваюсь в его рот и несколько секунд веду в этой нашей игре, пока он не перехватывает инициативу и всё не получается ещё страннее и … лучше? Я уже ничего не знаю, а в голове стучит всего одна мысль, короткая, но содержательная – похуй. Кто останавливается, тот сдается, но пока всё это длится и длится, нет, не неприятно, просто жутко странно, но всё-таки хорошо, и только потом я вспоминаю, что иногда, оказывается, надо ещё и дышать.

Закинув голову, я хватаю ртом воздух, и даже не вижу, какое у него выражение лица - перед глазами какой-то туман, ноги почти подгибаются, а внизу живота разливается тепло, медленно переходящее в жар. О, Господи. Чуть опускаю голову – Виктор смотрит на меня в упор без улыбки, но и без обычного высокомерия, с напряженным вниманием. Обычно тонкие губы теперь чуть припухли, глаза блестят, хотя нет, полыхают, – я вспоминаю, что никогда раньше не видел его таким, но я ведь и никогда не видел, как он целуется, не говоря уже о том, чтобы попробовать это на себе, хотя порой восторженный девичий шепот всё-таки доносился до моих ушей. Ну что ж, во всём нужно опираться только на личный опыт, раздается голос внутри моей головы, и я бы наверно, рассмеялся, но теперь почему-то не могу даже улыбнуться. Я просто … жду.

Продолжения игры.

Пауза ощутимо затягивается, и он снова тянется вперед, но уже осторожней, и это настолько завораживает, что я пропускаю момент, когда всё начинается сначала, но теперь мы ещё ближе. И ещё. И ещё чуть-чуть. Его колено оказывается у меня между ног, и от этого на секунду появляется ощущение, что мир куда-то ухнул, оставив после себя сплошную черноту, а впрочем, черт с ним, с этим миром… его губа уже успели сползти мне на шею, к ключицам… твою мать.

- Пауль, - тихо говорит он, и его голос у меня над ухом звучит как будто незнакомо из-за новых ноток, из-за которых я чуть-чуть снова не проваливаюсь куда-то, но чудом удерживаюсь на краю. – Пауль, я не остановлюсь…

Мне в ноздри бьёт его запах – виски, пот… желание.

- Похуй, - говорю я, не слыша собственного голоса. – Я тоже.


Утро наступает как-то сразу, без перехода, без положенной в этих случаях мягкой дремоты, плавно переходящей в осознание окружающей действительности. Если я и спал, то не видел никаких снов – просто резкое падение в темноту и потом рывок обратно. Ни отдыха, ни удовольствия от такого сна все равно нет. Просто уставший разум взял получасовой тайм-аут. Больше все равно бы не получилось.

Виктор сидит на подоконнике, одетый до пояса - окно приходится как раз напротив кровати – и курит, глядя куда-то вниз. Почувствовав мой взгляд, он оборачивается. И наверно, несколько минут мы смотрим друг на друга и молчим.

В его глазах не отражается ничего. Ни сожалений, ни извинений, ни желания повторить произошедшее. Вообще ничего из этих привычных эмоций. Он просто ждет чего-то. Возможно, моей реакции на происходящее – гнева, упреков… Может быть, - что я встану, оденусь и уйду, и навсегда оставлю его в покое.

Всегда предпочитал быть непредсказуемым.

- Дай сигарету.

Он медлит, потом кивает и бросает мне пачку ЛМ и зажигалку. Я затягиваюсь. Мы опять молчим. В воздухе висит невысказанный вопрос - «и что теперь?» И непохоже, что кто-то знает на него ответ. Значит, надо делать хотя бы что-то. Поэтому я встаю и иду умываться. После такой ночи это не лишнее…

Долго пялюсь в зеркало. Этот парень мне смутно кого-то напоминает, к чему бы это? Ладно, я тебя не знаю, но я тебя побрею, так и быть… Вот только бритву найду…

Высовываюсь из ванной и ору:

- Виктор, где здесь бритва?

- Слева на полке, - раздается его приглушенный голос.

Где эта полка и где это слева – бог его знает. Ну, или черт. Но никак не оборотень, страдающий абсистенцией и раздвоением личности…

Я снова высовываюсь и ору, уже зло:

- Сам покажи!

Через несколько секунд он появляется. На полке, оказывается, висело полотенце. Н-да, интеллект с утра прямо зашкаливает. Виктор смотрит на меня с чем-то, отдаленно напоминающим любопытство. Он явно ждет, что я буду делать дальше. Что бы ещё такое отколоть? Хотя сначала, пожалуй, я всё-таки приведу в порядок свою физиономию. Похмельный небритый оборотень – не самое приятное зрелище, уж мне то не знать, когда я лицезрею поутру сразу два экземпляра.

Факт есть факт, никуда не денешься – я провел ночь с Виктором. Что с этим делать – вопрос отдельный. Память услужливо подсовывает картинку за картинкой из прошлой ночи, одно другого краше.

Его рубашка, на которой чересчур много пуговиц…

Рот прочерчивает влажную дорожку по моей груди, спускается вниз, к животу…

Ослепительная вспышка огня между ног…

Воспоминания словно выплывают откуда-то, хотя ещё пять минут назад у меня в голове была блаженная пустота. Что ж, ты значительно обогатил своей сексуальный опыт, говорю я сам себе с иронией. Теперь никто не может сказать, что в этой области я придерживался одностороннего взгляда на вещи. Универсал хренов, раздается внутренний голос, демонстрируя свой сарказм, новых впечатлений ему захотелось, как же, приключений на свою задницу – ну что, получил? Получил, отвечаю я мрачно. И на задницу в том числе.

Ничего, я переживу и это. Вот только забуду, как охренительно хорошо это было, и переживу. Обязательно.

Кое-как приведя себя в порядок, снова смотрю в зеркало. О, вот теперь похож!.. Правда, было бы ещё лучше, если бы не этот взгляд – первый раз обдолбавшегося наркомана, постепенно отходящего от кайфа и с удивлением обозревающего окружающий мир. Скорчив на пробу пару рож своему отражению, я понимаю, что лучше уже все равно не стану, и, махнув на все рукой, иду обратно в комнату, так и не придумав, что именно скажу сейчас и стоит ли говорить вообще. Честно говоря, под этим взглядом у меня напрочь пропадает желание болтать языком…

Но мне нужно уговорить его вернуться. Первый, он же главный пункт повестки дня на сегодня. Приступаем к выполнению…

Я делаю глубокий вдох, иду обратно. Виктор стоит в середине комнаты, уже полностью одетый, даже в куртке – что поразительно, отмечаю мимоходом, даже сейчас он выглядит лучше, чем я. Что ж, видимо, железная печень и железные же нервы – не исключительная привилегия вервольфов. А Вик и человеком тот ещё… персонаж.

Я сажусь на стул и смотрю на него, ожидая, пока он соизволит со мной заговорить, но сам Виктор, похоже, не обращает на меня никакого внимания. Он сгребает с тумбочки и распихивает по карманам какую-то ерунда– зажигалку, сигареты, немного мелочи… Закончив с этим, оглядывает комнату, проверяя, не забыл ли чего. Причем я, кажется, не вхожу даже в понятие вещи – такое ощущение, что я стеклянный, так как он совершенно спокойно смотрит сквозь меня. Полный игнор. Замечательно.

Ярость снова поднимается изнутри горячей волной. Ещё немного - и я сорвусь. И это будет очень плохо…

- Куда это ты собрался? – спрашиваю, чувствуя, как не справляюсь с собственной интонацией.

Он наконец-то смотрит на меня, впрочем, эмоций по-прежнему - ноль.

- Вообще-то, я думал, ты идешь со мной. Но если хочешь, можешь остаться здесь.

Интересно, как он умудряется изрекать издевки таким равнодушным голосом? Взять что ли, пару уроков ораторского искусства?

- И куда же мы направляемся? – спрашиваю со всем сарказмом, на который я способен.

- В Школу, - отвечает он спокойно. – А есть другие варианты?

Я, не в силах произнести и слова, изумленно на него пялюсь, и, кажется, он принимает молчание за знак согласия – отворачивается, натягивает куртку, снимает с гвоздя у двери ключ – странно, я только сейчас его заметил, – и оглядывается на меня, равнодушие на лице сменяется нетерпением – мол, чего расселся, – и я встаю и выхожу вслед за ним, тщетно пытаясь привести мысли в порядок. Мы спускаемся на этаж ниже, он стучит в чью-то дверь; стучать приходится долго, минут пять, потом из-за двери раздается раздраженный высокий женский голос, Виктор терпеливо ждет, дверь открывается, хотя и на цепочке, – здешние жители, похоже, пугливы, как крысы. Кстати, почему он выбрал это место? Только потому, что здесь дешевле жить?

Вик оставляет женщине ключ, они ещё пять минут о чем-то говорят, пока я стою на лестничной площадке пролетом ниже и курю, от нечего делать разглядывая замызганные стены, исписанные разного рода надписями, в основном нецензурного содержания. Даже пытаюсь думать, но получается как-то плохо…

Я бы мог поверить, что действительно его уговорил, но для этого я его слишком хорошо знаю. Когда Виктор уверен в собственной правоте – примерно, как вчера вечером, - ему плевать на просьбы, приказы, уговоры, авторитеты и далее по списку. Тогда он прет, как Хаммер на двухстах километрах в час: встанешь на дороге - раздавит и даже не заметит.

Нет, ну конечно, можно допустить, что на него так повлиял тот факт, что мы с ним переспали. Так будет ещё смешнее: предположить, что Виктор, который со всеми своими женщинами обращается по принципу «найди-трахни-забудь» (уж мне-то не знать, сам такой же), теперь, испытав такое моральное потрясение, проявит отсутствующую у него в принципе чуткость и раскается в содеянном настолько, что в знак этого решит сделать то, что я от него хочу.

Да нет, ерунда все это. Тем более, что он меня… как бы это сказать… кгхм… не насиловал. К тому же, учитывая нынешнее соотношение сил, это было бы весьма затруднительно. Ладно, будем считать, что это был просто способ разрядки. Так сказать, дружеская взаимовыручка. Всё, что было – то было, проехали.

Но он согласился вернуться. Сам.

Значит, что-то я все-таки сделал правильно. Ещё бы понять, что именно… Потому как когда в следующий раз потребуется его на что-то уговорить, я снова буду тыкаться во все углы, как слепой щенок, надеясь наткнуться на неизвестный мне самому выход. Ладно, не будем торопиться. Поживем - увидим.

Первым, кого мы встречаем у Школы, оказывается, разумеется, Магс – я позвонил ему из того же таксофона, предупредив, что мы возвращаемся. Ещё издалека видно, как он нетерпеливо нарезает круги у ворот, выглядывая нас, и вид у него, как бы это сказать… основательно вздрюченный.

Увидев, что мы идем, он сначала чуть ли не бежит навстречу, но за два шага резко тормозит и останавливается, переводя взгляд с меня на Виктора и обратно; на лице быстро, как в калейдоскопе, сменяются выражения: облегчение и радость, удивление, испуг, растерянность…

@темы: ориджинал

Comments

[stervaN]

Как-то нам рассказывали легенду - будто волк может взглядом лишить человека дара речи. Не знаю, насколько это правда, никогда не проверял; к тому же Магне не человек, а Вик в данным момент не волк, но все же… Этот взгляд - об него не просто спотыкаешься, нет.. Ощущение, что врезаешься в невидимую стену со всего размаха.

- Привет… - говорит Магне наконец, и уже совершенно ясно, что весь его радостный пыл улетучился в неизвестном направлении. Он явно не понимает, что теперь делать, и я ему очень сочувствую, но помочь ничем не могу – у самого в голове такой бардак, что подумать страшно.

Виктор же облегчать нашу жизнь не собирается – он по-прежнему молчит, хотя, правда, кивает в ответ на приветствие, и, несмотря на все внешнее спокойствие, вид у него такой нехороший, что я бы лично предпочел, чтобы он крыл нас трехэтажным матом. Тогда, по крайней мере, было бы ясно, что говорить в ответ…

Магс нервно переступает с ноги на ногу, а учитывая его внешность - на полголовы выше Виктора и меня, с габаритами средней упитанности медведя, - это выглядит даже забавно. Ему бы рогатый шлем, меч, кольчугу – и вперед, на носу драккара, воевать со всем, что встретится по дороге; так нет же, как говорится, бодливой корове… Характер у него подкачал немного – чуть больше злобности, и было бы все в порядке…

У него даже семья есть. Настоящая. Здесь это не так часто встречается… У меня, правда, тоже есть семья, но меня там особо никто не любит, за исключением, правда, сестры, но ей всего четырнадцать, права голоса она не имеет, так что этого можно не считать… А у Виктора нет вообще никого.

Магне беспомощно смотрит на меня, взглядом спрашивая, что нужно сказать, и я чуть качаю головой – не здесь и не сейчас. Как-нибудь в другой раз…

Он прикусывает нижнюю губу и отводит глаза в сторону. Глухо говорит:

- Она сказала, чтобы вы, когда придете, сразу зашли к ней…

Виктор кивает и бросает на меня быстрый взгляд. Я без труда угадываю его значение: Леди ждать не любит, так что лучше поторопиться.

- Пошли, - он произносит спокойно, и, обойдя Магса, как будто это дерево или фонарный столб, идет вперед. Я чуть медлю – у меня нет времени на ненужные слова, но все же… Кладу руку Магне на плечо, он поднимает взгляд на меня, и я понимаю, что ещё одному из нас настроение гарантированно испорчено на день. И хорошо, если на один. Нутром чую, так быстро это все не кончится…

Через несколько секунд Магс мне кивает, я оставляю его и догоняю Вика, уже успевшего уйти вперед. Он бросает на меня косой взгляд, но не говорит ни слова, а у меня тоже нет особого желания разговаривать.

Мы идем по аллее к главному корпусу – нашему, так сказать, Вашингтону, обители начальства. От всех остальных зданий его отделяет что-то вроде парка – уж не знаю, какой в этом смысл, может – просто для красоты, а может – чтобы некоторые посетители не пересекались с нами. Ну, или мы с ними... Хорошо, что сейчас ещё ранее утро, большинство на занятиях, а обычно здесь нельзя пройти, чтобы не наткнуться на кого-нибудь. Обязательно кто-нибудь высунется из кустов с радостным воплем «Здравствуй, Пауль! Закурить есть?». Между прочим, вот так однажды и было. Этот ещё… вампир из старшей группы, чернявый такой, его потом отфутболили в Европу к родителям, даже и не помню, как его звали. Я тогда чуть не подпрыгнул от неожиданности, даже, помнится, морду ему набить хотел…

Бросаю взгляд на Виктора, но он этого не замечает – угрюмо глядит прямо перед собой, не обращая внимание на все остальное. Я все-таки хочу попытаться с ним заговорить, но через несколько секунд отбрасываю эту мысль – он явно ещё на взводе, и в лучшем случае просто промолчит, а то пошлет туда, где, как говорится, солнышко не светит…

Я снова чувствую нарастающую злость – зачем нужно было так себя вести, ведь ни я, ни Магне ни в чем не виноваты перед ним, что случилось, то случилось… Но ведь он ни в чем нас и не винит, отвечает мне кто-то печально. Он просто не хочет с нами разговаривать, не хочет нас видеть; главная его цель – избавиться от нашей заботы, забиться в какую-нибудь дыру и тихо сдохнуть. А главная моя цель - не дать ему этого сделать...

Из-за этих мыслей я с запозданием замечаю, что мы уже в двух шагах от входа в главный корпус. Это здесь самое старое здание, все остальное достроили позднее, насколько я знаю, годах в тридцатых или сороковых… Снаружи все выглядит, впрочем, довольно современно, да и изнутри тоже…

Интересно бы узнать, что здесь раньше было. Все-таки это место выбрали явно не просто так… В этом же доме, но с другой стороны – вход в личные покои директора. Вот там все оставили как есть, без реставрации – высокое крыльцо, массивная дверь, старинная такая, дверные ручки в виде железных колец – и оскалившиеся львиные морды. Я, правда, там прогуливался всего раза два – нехорошее это местечко. Хотя думаю, про злые чары и местных привидений - это все-таки чушь, но что-то такое здесь имеется, правда, очень старое и какое-то … бесформенное. Как будто воздух немного сгустился, примерно такие ощущения. Сейчас этого почти нет, белый день, солнце сияет, но вот по ночам … Может, кому что и примерещилось, из особо нервных. Чтобы не шлялись, где попало.

Я невольно замедляю шаг, но Виктор, похоже, настолько глубоко ушел в себя, что все эти дурацкие и не очень слухи ему до лампочки, он, не сбавляя темп, идет вперед, дергает дверную ручку и, на мгновение придержав дверь, бросает на меня скользящий взгляд.

Нет, конечно, если порассуждать немного, то мне там делать абсолютно нечего. Все свои функции я уже выполнил. Доставил, так сказать, в целости и сохранности. Но, с другой стороны, оставаться снаружи и ждать, это как-то… трусливо. Я вдыхаю поглубже и плетусь вслед за Виктором. Интересно, а ему я зачем сдался? Или это он по инерции, привык, что нас троих сюда таскают на ковер с завидной регулярностью: как минимум, раз в месяц?

В коридоре в этот раз пусто, ни единой живой души (и мертвой тоже, хотя и не ручаюсь). Отсчитываю его длину по прямоугольникам света на полу, вслушиваясь в тишину, нарушаемую только нашими шагами.

Секретарша в приемной - молоденькая, светловолосая, раньше я её тут не видел, хотя ничего удивительного – они меняются чуть ли не раз в месяц - кивает нам и берет телефонную трубку, чтобы доложить о нашем появлении. Разумеется, это чистая формальность – сдается мне, за этими дверями знают о нашем появлении ещё за несколько секунд до того, как мы переступим порог; но ритуал соблюдается всегда.

Девушка снова нам кивает:

- Вас ждут, входите, - Виктор открывает дверь, и я опять не могу удержаться, чтобы не уставиться на женщину, сидящую за обычным письменным столом напротив двери, как будто вижу её в первый раз в жизни.

Честно говоря, меня в этот момент всегда пробивает ступор. Все-таки она невероятно красива. Настолько красива, что делается страшно. В каждом из нас, как ни крути, все равно есть добрая доля человеческого – что в вампире, что в оборотне, что в потомственной ведьме… Я уже не говорю о псиониках и прочем. А в ней, как в Метузеле, человеческого нет вообще, а лет ей, сдается, даже больше… Кое-кто даже считает, что она чуть ли не из Антиделувиан; но вампиры, хоть они и бессмертны, с течением лет все же меняются и становятся страшны, как все семь смертных грехов, вместе взятых… Младшие курсы называют её - «Львица». Мы - «Леди». Конечно, имя у неё тоже есть. Но и последний идиот поймет, что оно ничего не значит…

Леди на сей раз не одна, замечаю я с опозданием. В кресле в углу расположилась Фелиция Кледжен - наш главный врач. Она тоже пытается казаться равнодушной к происходящему; но глаза из-под стекол очков блестят откровенным любопытством.

Вик лишь на миг почтительно склоняет голову, соблюдая минимальные приличия, потом поднимает взгляд и смотрит на них, не говоря ни слова, но в этом молчании чувствуется незаданный вопрос - и что вы теперь собираетесь делать?

Леди ещё несколько секунд смотрит на него с абсолютно непонятным мне выражением, потом по её губам скользит улыбка, в которой, впрочем, не заметно особого веселья, и она первой нарушает тишину:

- Итак, мистер Мортен, вы все же решили проявить благоразумие. Похвально.

Виктор продолжает на неё смотреть, чуть склонив голову к плечу, в это есть нечто похожее на вызов, или даже на угрозу… Угрожать ей? Чушь собачья, но ведь ему-то на это плевать, он сейчас её не боится, озаряет меня неожиданно, он сейчас вообще ничего не боится, ни бога, ни черта…

- Сядьте, Виктор, - говорит она неожиданно мягко.

Он медлит несколько секунд, потом опускается в кресло в углу. Я остаюсь стоять, чувствуя себя полным идиотом – какого спрашивается, хрена, я вообще сюда пошел? Тут, похоже, не снизойдут даже до того, чтобы прямо меня послать…

Леди продолжает смотреть на Виктора, но в её тоне прорезается ирония:

- Вам, мистер Монти, требуется отдельное приглашение? Или вы придерживаетесь мнения, что стоя лучше думается?

Чувствуя, что краснею – ненавижу такие вот моменты! - я сажусь в соседнее кресло и разрываюсь между желанием стать маленьким и незаметным и спрятаться под журнальный столик и услышать, о чем здесь будет говориться.

[stervaN]

Клежден поднимается с места, взглядом спрашивает у Леди решения заговорить, видимо, получает его и, легко кашлянув, начинает говорить:

- Как я понимаю, вы уже кое-что знаете о том, что именно с вами произошло?

-Разумеется, - отвечает Виктор холодно, сверля её взглядом. Он чуть повышает голос, проговаривая каждое слово четко и ясно, но тон остается прежним – арктический лед плюс каменное безразличие:

- Синдромом Притчарда именуют крайне редкие случаи, когда в новолуние оборотень полностью утрачивает свои способности к перевоплощению, регенерации и так далее, которые затем не могут быть восстановлены даже в случае повторной инициации. Причины этого, как и способы лечения пока что неизвестны…

Он снова смотрит на Кледжен, и та одобрительно кивает, как учитель хорошему ученику; впрочем, я чую, как через её спокойствие пробивается нервозность, хотя и не очень понимаю причину этого. Ей-то чего нервничать?

- В принципе, в данном определении указаны все основные признаки, и тем менее оно не совсем верно… Оно, как бы лучше сказать… устарело. Позвольте мне кое-что пояснить, мистер Мортен, думаю, что вам это в любом случае будет любопытно…

Она встает с места и начинает неторопливо выписывать круги по комнате, чувствуя себя увереннее с каждым сказанным словом. До меня доносится запах её духов – запах спирта пробивается через нечто цветочно-пряное. Её явно выдернули из кровати за пять минут до этого разговора…

- Я думаю, вы знаете, что точно так же как полнолуние ваши способности активизируются настолько, что вам трудно держать их под контролем, так в новолуние они ослабевают. Возможно, раньше вы этого не замечали, но тем не менее… В такой период определенные факторы – очень редкое – ваши физические данные, внешние обстоятельства, психологические нагрузки или даже просто сильная физическая усталость могут в совокупности привести к тому, что ваши способности уходят настолько глубоко внутрь, что вы не в состоянии использовать их по своему желанию.

Я не в силах разобраться в этих хитросплетениях, для меня её слова – обычное лекционное монотонное жужжание, кажется, что запах её духов усиливается, и желудок неожиданно скручивает от подступившей к горлу тошноты. Я перевожу взгляд на Виктора и это почему-то действует успокаивающе – он явно понимает, к чему она ведет, если и не понимает, то догадывается… Во всяком случае лед в его взгляде маленько подрастаял, уступив место заинтересованности.

- Я вижу, вы поняли, - не без удовольствия отмечает Кледжен. – Вы не перестали быть оборотнем, вы до сих пор им являетесь, иначе можно было бы просто провести повторную инициацию, хотя, конечно, в вашем возрасте это было бы довольно болезненно и сопряжено со множеством побочных эффектов… Но на данный момент укус полного сил оборотня в полнолуние принесет вам не больше вреда, чем укус обычной домашней собаки.

Виктор выпрямляется, откидывается назад, проводит языком по губам. Теперь он слушает её со всем возможным вниманием. Впрочем, я тоже…

- Эта проблема начала рассматриваться таким образом очень недавно, вполне понятно, что вы об этом ничего не знали. Способа лечений на данный момент нет, но, – она останавливается, поворачивается на каблуках, как бы ввинчивая их в пол, и делает ударение на этом слове, - шанс, тем не менее, имеется, и он состоит в следующем: поскольку вы все ещё обладаете всеми теми способностями, которыми владели от рождения, их нужно будет вытащить их наружу. Поймите, случай крайне редкий, у нас действительно мало опыта в этой области, но… Я обещаю сделать все, что в моих силах.

Виктор долго смотрит на неё, на Леди, потом бросает короткий взгляд на меня, и говорит:

- Хорошо. Я согласен…попробовать.

Клежден с явным облегчением вздыхает, опять вопросительно смотрит на Леди, та кивает - хотя это даже не кивает, а так, лениво прикрывает на мгновение глаза в знак согласия. Львица.
Да, а Фелис-то явно не в фаворе. Интересно, чем она провинилась… Хотя черт с ней, у нас есть заботы поважнее…

- В таком случае попрошу вас следовать за мной, - заявляет уже более уверенно она, обращаясь к Виктору. – Вы не будете против, если мы начнем немедленно?

Он поднимается на ноги, смотрит на неё, и я снова вижу, как в глазах женщины появляется неуверенность. Похоже, она его боится, доходит до меня, но почему? Уж где-где, а здесь ей страшиться нечего…

- Немедленно, - повторяет он тихо за ней, и я смотрю, как Кледжен нервно запинается, пытаясь подобрать слова, подходящие месту и времени. Наконец она просто делает приглашающий жест, и они выходят. Не обернувшись, естественно.

Я уже собираюсь выйти вслед за ним, когда меня останавливает голос Леди:

- Мистер Монти…

Оборачиваюсь, внутренне собираясь. Я-то ей зачем понадобился?

Впрочем, она смотрит не на меня, а куда-то в сторону, взгляд можно бы было назвать отсутствующим, но холодный тон ясно демонстрирует, что на здесь и сейчас её внимания тоже хватает с избытком.

- Полагаю, вы в курсе, что все, сказанное в стенах этого кабинета, должно здесь и остаться?

Сглатываю ставшую горькой слюну, но комок в горле никуда не девается. Почему-то в этот момент мне нисколько не страшно, и впервые в жизни в разговоре с ней я позволяю себе больше, чем обычный почтительный тон:

- Я в курсе. Но даже если бы это было не так, это бы ничего не изменило. – Отвечаю с откровенной иронией, ожидая очередного: «Убирайтесь с глаз моих, мистер Монти». Но она только усмехается - так, чуть-чуть, углом рта:

- Что ж, докажите мне, что я вас недооценивала.

Невольно пожимаю плечами. Я не продаюсь, чтобы просить за себя больше, чем я стою, так что… Если кто меня и недооценивает, всегда пожалуйста... И не собираюсь я ничего ей доказывать. И никому другому тоже.

- Вы свободны, - уже безразлично бросает она мне, склонившись над какими-то бумагами. Я закрываю за собой дверь.

Да уж, свободен. Как ветер в поле. Только почему-то чувствую себя, как человек, которого связали по рукам и ногам, сунули в мешок и закопали метров так на десять от поверхности. Свободен, что и говорить…

[stervaN]

- Пауль, подъем! – Магс трясет меня за плечо уже минуты три, но глаза все равно упорно отказываются открываться. Такое ощущение, что ресницы слиплись, а под веки кто-то насыпал песка. Голова просто раскалывается. Как там говорится - Мама, роди меня обратно и сделай аборт? Во-во, оно самое. Я, правда, свою мать никогда не видел, так как моим воспитанием она заниматься не пожелала – может, я её покусал, сам-то уже не помню – но, похоже, эта леди сделала мне основательную подлянку, произведя на этот свет, который на данный момент кажется каким угодно, только не белым.

- Все, все, я проснулся, - бормочу невнятно даже для себя самого, с трудом садясь на кровати. – Сколько времени-то?

- Уже почти девять, - звучит над ухом бас Магне. Невольно морщусь – для моих расплавившихся мозгов это слишком громкий звук.

- Я сейчас, - говорю уже немного более внятно, оглядывая комнату и пытаясь вспомнить, куда я вчера дел свои вещи. Магс, наконец, оставляет меня в покое и уходит.

Я не сплю уже вторую ночь. Просто не могу физически, хотя и не знаю, почему. Забываюсь ненадолго под утро, когда за окном уже светлеет, чтобы через час проснуться снова, поплестись на занятия и сидеть там ничего не видя и не слыша, и слава богу, что у меня не спрашивают домашнее задание - привыкли за эти годы к тому, что я его все равно никогда не делаю.

Яростно мотаю головой, пытаясь разогнать туман перед глазами. Мир вокруг приобретает некоторую четкость, очертания предметов проясняются, и я по привычке бросаю взгляд на пустую кровать напротив.

Виктор так и не вернулся сюда: ему отвели отдельную комнату рядом с лазаретом. Временно, я надеюсь. Он, правда, все-таки зашел на пять минут, собрал кое-какие вещи, заправил постель и, не озаботившись тем, чтобы что-то кому-то сказать или объяснить, ушел. Правда, часть вещей все же оставил здесь – книги, одежду, ещё какие-то мелочи на тумбочке… Если так с утра поднапрячься и забыть ненадолго, что происходит, можно считать, что он, скажем, просто уехал. Ненадолго так, на недельку. Или на две.

Разумеется, большая часть Школы уже в курсе, что происходит. Я, конечно, никому ничего не говорил, да и Магс тоже, и не думаю, что кто-то бегал к Кледжен спрашивать, в чем тут дело; но очевидного не скроешь, а у нас тут все всегда на виду... Честно говоря, все получилось немного лучше, чем я ожидал: расспросы и любопытные взгляды продержались только первые два дня, и то во второй все было уже так, весьма лениво, отдельные опоздавшие.. Ну да, когда вокруг гуляет куча народу, способного читать мысли, а также поглядывать и подслушивать все, что только можно, секрет хранить не получается. Вернее, он тут же становится нашим общим секретом…

Так или иначе, уже вчера вопросов не было ни у кого. И на том спасибо. Хвала Господу за малые милости…

Итак, дамы и господа, что у нас на сегодня? Информатика, история…что-то там ещё… да, и двойная тренировка на свежем воздухе… Надо же конспекты наконец отдать этой, как её… рыженькая такая… то ли Селена, то ли Хелена…

Да, и ещё. Сегодня я иду к Виктору.

При этой мысли по спине пробегает холодок, но я усилием воли отключаю воображение, натыкаясь на все углы, плетусь в душ.

К сожалению, через десять часов, когда я оказываюсь перед дверью комнаты Виктора, этот прием не срабатывает. Стоя в коридоре, я пытаюсь разобраться в собственных чувствах, но ощущение, что в голове бегает целая стая мексиканских тараканов, обкурившихся дихлофоса, сильно затрудняет мыслительный процесс…

Вообще-то у меня есть принцип, которому я свято следую на протяжении всей сознательной жизни – никогда не делать того, что я делать не хочу. Даже у вервольфа жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на всякие глупости, тем более, что существует множество весьма приятных занятий: девушки, например, или порядочная драка… А на худой конец можно просто лишний часик поспать.

Вот мне бы теперь ещё разобраться, хочу ли я идти к нему.

Причем, что интересно – какой бы ни был сейчас результат моих размышлений, я все равно пойду. Просто мне… наверно, мне страшно. Но ему я это не покажу, не должен показать…

Ладно, все, хватит тянуть резину, говорю я себе резко и стучу в дверь. Глупо, конечно, - мы несколько лет жили в одной комнате, куда, естественно, заходили без стука и не испрашивая какого-либо разрешения. Но теперь я не слишком уверен, что он захочет меня видеть. Хотя, возможно, он и раньше не всегда этого хотел, но вот я этим особо не озадачивался…

- Войдите, - раздается знакомый глуховатый голос.

Я оглядываю комнату – она поменьше нашей раза в полтора, но для одного человека – королевские покои. Хотя, на мой невзыскательный вкус, тут слишком много белого – стены, потолок – все выглядит до отвращения стерильным. Хотя, нужно признать, это цвет довольно неплохо гармонирует с цветом лица Виктора – даже не поймешь, какой оттенок белого светлее…

Вик сидит на кровати, опершись подбородком о сплетенные в замок пальцы.

- Привет, - говорю я, стараясь взять жизнерадостный тон, и мгновенно чувствую в собственном голосе фальшь. Впрочем, моему собеседнику это, кажется, до лампочки – он не показывает ни радости, ни недовольства моим появлением, я бы подумал, что он меня вообще не заметил, если бы не едва заметный кивок – единственный ответ на мое приветствие.

- Как дела? - я могу быть очень назойливым, если понадобится, и он это тоже знает, так что пусть лучше сразу сдается…

Виктор лениво пожимает плечами.

Ясно. Никак.

Невольно прикусываю губу, тут же исправляюсь.

- Да, у нас тоже ничего нового…

Мне жутко тяжело сейчас с ним разговаривать. Рассказывать про то, что происходит в это время в Школе попросту неудобно – теперь, когда он отрезан от прежней жизни, это будет воспринято как оскорбление. Спрашивать, что делают сейчас с ним – бесполезно, он ничего не скажет, да и что тут говорить - если бы там были хоть малейшие успехи, у него бы был совсем другой вид... Просто пороть чушь – нет, вообще-то я довольно часто этим занимаюсь, но говорить о каких-то пустяках здесь, сейчас, глядя ему в глаза… Это просто физически невозможно. Но ведь нужно хотя бы попытаться…

И я пытаюсь. Начинаю рассказывать какие-то глупости, те приколы, которые у нас случаются каждый день, про то, как Магс в очередной раз облажался на информатике, про очередной номер, который успела отмочить Дора из верхней комнаты, про что-то ещё…

[stervaN]

Он смотрит в пустоту, куда-то в левый угол комнаты. Вряд ли он нарочно меня игнорирует - просто не обращает внимания. И зачем я только пришел?

- Слушай, может, пойдем, пройдемся? – предлагаю я, устав от собственного монолога, не получившего ни малейшего отклика.

- Не хочу, - коротко отвечает он, на мгновение выйдя из своей нирваны. Этот короткий и неэмоциональный ответ почему-то мгновенно выводи меня из себя.

- Слушай, так же нельзя! – рявкаю я неожиданно для себя самого. – Займись уже хотя бы чем-то!

- Ну и чем, я, по-твоему, должен заняться? – спрашивает он, глядя на меня так, как будто все происходящее на самом деле его забавляет.

- Не знаю! - нервно бросаю в ответ, проходя от дверей к окну. - Это же ты мне вечно предлагаешь перестать трепаться и начать работать! Ну, вот и придумай что-нибудь!

Он небрежно пожимает плечами, и продолжает сидеть на кровати, положив подбородок на сплетенные пальцы и равнодушно глядя куда-то в пространство. Я продолжаю говорить, накручивая себя ещё больше:

- Не хочешь ничем заниматься – не надо! Я и сам не хочу! Кури, матерись, пей, в конце концов!

При моих последних словах по губам Виктора скользит странная кривая улыбка. И что тут его так насмешило? Я непонимающе смотрю, как он закидывает голову и устало вздыхает, продолжая улыбаться так, что откуда-то изнутри поднимается неприятный холодок.

- Не хочу я материться. И курить тоже…

- Слушай, а ты вообще чего-нибудь хочешь? – рявкаю я в ответ. – Или кого-то?

Виктор бросает на меня быстрый взгляд, и в его глазах снова мелькает что-то странное, и только когда он уже опять глядит в сторону, я начинаю понимать, как это прозвучало. В контексте события, имевшего место три дня назад – очень и очень двусмысленно. Я осекаюсь, но как всегда, главная глупость уже сделана. И вот что после этого можно сделать? Правильно, пожелать спокойной ночи и уйти куда-нибудь подальше. Интересно другое: почему я все ещё здесь?

Виктор поднимается на ноги. На мгновение мне кажется, что сейчас все повторится – он двинется на меня, а я буду пятиться назад, пока не почувствую за спиной стену, и тогда… Но я не додумываю, что будет тогда – он подходит к столу, вытаскивает из кармана какие-то таблетки, хмуро смотрит на них, не запивая, глотает и оглядываясь на меня, бросает:

- С собой есть?

Хорошо, что я не стал заходить в комнату - в куртке как раз фляга с заначкой, мой НЗ – Джонни уокер голд, чистейший, высшего сорта, остатки прежней роскоши. Вытаскиваю, бросаю ему – он тянется за ней чуть замедленно, но в последний момент ловит. Откручивает крышку, делает один глоток, чуть морщится – штука крепкая, даже для оборотней, что и говорить…

- Можешь допивать, - говорю я.

Чуть изменившимся – осипшим - голосом он отвечает:

- Нет, больше не надо, - бросает фляжку обратно, продолжает:

- Эта дрянь сильно бьет по мозгам, слушай, я спать хочу…

- Это не дрянь! – бурчу я возмущенно, засовывая флягу во внутренний карман куртки.

- Да я вообще-то про другую дрянь, - спокойно отзывается он, стаскивая свитер, оглядывается, видит мой непонимающий взгляд и поясняет. – Таблетки, идиот!

- А, теперь ясно… - уже договаривая фразу, я гляжу на его руки. Вены испещрены следами от уколов, кое-где проступили иссиня-желтые пятна синяков. Вечер на болоте с комарами-мутантами. Мать моя женщина. Сколько же дряни в него закачали за это время?!

Виктор понимает, куда я смотрю, недовольно хмурится, поворачивает руки тыльной стороной вперед, и я спохватываюсь:

- Ну ладно, я тогда пошел… Завтра вечером зайду, хорошо?

Он кивает, и я выскакиваю за дверь, в очередной раз чувствуя себя полным идиотом. Поздравляю тебя, Пауль Монти, ты опять с блеском облажался. Видел, что с ним делают? После такого курить и пить уже не захочешь, да и жить, впрочем, тоже… Знаю я эти уколы – препараты для усиления способностей, их всем вкалывают хотя бы раз лет в четырнадцать – пятнадцать, зависит от силы и происхождения… Охрененно сильная штука. Я хорошо помню, как тогда меня от них чуть наизнанку не вывернуло, а Магс вообще пролежал пластом дня три, ничего в рот не брал, так как все тут же возвращалось обратно… Тут один-то раз такое счастье не выдержишь, а уж несколько уколов подряд…

А толку-то, видимо, ноль. Абсолютный.

Дохожу до лестницы, оглядевшись на предмет нахождения поблизости кого-то из преподавателей, достаю флягу и выпиваю залпом остаток. Впрочем, легче не становится. Не то, чтобы я надеялся, но все же…

Неожиданно я понимаю, что стою и от души матерюсь, на чем свет стоит. В Бога душу мать, в сердце, в печень, в почки! Почему это происходит? Почему с ним? Почему с нами? Почему?!

Глупо.

А не почему. А - просто так. За все хорошее…


***

На следующий день я просыпаюсь сам, ещё до Магса, но не встаю, а продолжаю валяться в кровати, глядя в окно, в котором, впрочем, не видно ничего интересного: утро не то чтобы серое, а так серединка на половинку - проглянувшее было солнце уже успело затянуть, но кое где в разрывах ещё проглядывает голубое небо.

Осторожно скашиваю глаза на пустую кровать напротив, и настроение мгновенно портится. Учитывая, что оно и так было не слишком хорошим, чувствую я себя просто омерзительно.

Честно говоря, когда приходилось находиться рядом с Виктором чуть ли не двадцать четыре часа в сутки, время от времени он меня порядком бесил. Характер у него, говоря откровенно, на любителя. Очень на любителя. А в больших дозах это вообще труднопереносимо: Пауль, пора вставать, Пауль, куда ты засунул мой учебник, Пауль, убери свои вещи с моей кровати, Пауль, закрой окно, Пауль, заткнись уже наконец и оставь меня в покое, да, и Магне оставь в покое, у него тоже завтра экзамен… Это кого угодно довело бы до белого каления, да я особо и не сдерживался никогда…

Вот теперь мне этого почему-то не хватает.

Может, я мазохист?

Ха.

Но если это навязчивое ощущение пустоты не пройдет, я скоро свихнусь. И так уже одолевает чувство, что у нас в комнате покойник. Мы с Магне эти дни даже почти не разговариваем, только перебрасываемся короткими фразами по делу - «пора вставать», «сколько времени?», «возьми», «дай»… И ведь не то, чтобы нам не было о чем говорить - просто… как-то не хочется.

Я никогда раньше не задумывался, что будет, если кто-то из нас уйдет. Это даже не казалось невероятным - это просто не обсуждалось, в мыслях не возникало, в кошмарах ночных не снилось. Мы были – Вервольфы, нас никто не разделял и не мог бы, если бы и захотел. И вот, свершилось. Большое, конечно, спасибо, весьма полезный опыт, теперь, пожалуйста, верните все обратно, как оно было, и больше не трогайте…

Говорят, привыкнуть можно ко всему. Только я не хочу к этому привыкать. И не могу. И если повезет, не буду…

Сдается мне, ни на шаг они там не продвинулись за это время. С того вечера я заглядывал к Виктору ещё пару раз, но он был настолько не в настроении для разговора, что даже при всей моей наглости ничего от него добиться было невозможно. Каждый раз я видел одно и тоже: он молча сидел на кровати или на подоконнике, глядя куда-то сквозь меня – ей богу, начинаешь ощущать себя человеком-невидимкой, - на любые попытки втянуть его в разговор отвечая в лучшем случае односложными фразами, а в большинстве случаев – просто их игнорируя. Те немногие, кто осмелились подойти к нему за это время, теперь стараются держаться от него подальше, включая Магса, который, и так не отличаясь даром красноречия, в его присутствии - один раз мы зашли к нему вместе – вообще потерял способность связно выражать свои мысли и только что-то невразумительно промычал, мечтая, видимо, как можно быстрее оказаться за дверью. И мне, ей- богу, его трудно в чем-то винить…

[stervaN]

Вот интересно, это все такие слабонервные или это я такой толстокожий? или просто такой тупой? Виктор, вне всякого сомнения, поддержит второй вариант обеими руками. Что ж, у него будет шанс мне это высказать. Сегодня, например…

Когда я захожу в коридор, направляясь к его комнате, с другой стороны появляется одна из медсестер - её лицо мне знакомо, а вот имени почему-то не помню… хотя, может, она с младшей группой работает…

- Ты к Виктору? – спрашивает она, дружелюбно меня разглядывая. – Его сейчас нет.

- А что, его… уже выписали? - спрашиваю осторожно, загоняя пинками в угол неизвестно откуда взявшуюся надежду на чудо.

- Нет, он просто вышел прогуляться, - улыбается женщина. – Буквально десять минут назад. Посмотри, может, он не ушел далеко…

- Спасибо, - я вылетаю за дверь и осматриваюсь по сторонам. Поблизости никого из знакомых не видно, да и вообще народу не так, чтобы очень – погода не располагает к прогулкам. Спросить, куда Вик направился, не у кого. Что же, доверимся интуиции…

Школа занимает немаленькую территорию – жилые корпусы, собственно сама школа, спортивный зал. Учитывая, что все это не сбито в одну кучу, а разделено парком – найти что-то или кого-то тут представляется весьма затруднительным.

Вот, опять же неувязочка – не было случая, чтобы сюда забрел хоть кто-то из людей, даже случайно… При том, что никаких особых ограждений нет, - есть, конечно, и забор, и ворота, но это так, чистая формальность, так как для любого из нас это не препятствие. Так что мы регулярно выбираемся наружу, ловим попутки на шоссе и за пятнадцать минут добираемся до города. В случае чего – можно и пешком, хотя это и несколько долго. А вот к нам сюда – ни-ни… Хотя, конечно, им же лучше. Ну и нам, соответственно, тоже.

Я неторопливо бреду по дорожке, оглядываясь по сторонам, но обед только-только начался, и все, видимо, сейчас в столовой. Можно, конечно, пойти туда, но я совершенно не голоден; к тому же Виктор, куда бы он не направлялся, туда точно не пойдет – слишком много народа, и далеко не со всеми у нас были хорошие отношения… Блин, вот ещё одна проблема! Я даже останавливаюсь, невольно трясу головой, пытаясь выбросить из неё не слишком приятные мысли и заставить заткнуться не в меру разошедшееся воображение. В конце концов, чего-то страшного не произойдет. Если и есть правило, которое нарушать нельзя ни под каким соусом, то вот оно - свои на этой территории неприкосновенны. Все разборки – по завершении учебы, иначе – пинок под зад и волчий ( хе-хе…) билет на всю оставшуюся жизнь. А что касается драк… В случае чего – мы с Магсом совершенно здоровы и полны сил, и если кто это и забыл – можем быстро напомнить.

Эти мысли немного успокаивают, и я трогаюсь с места, но в этот самый момент на меня кто-то налетает со всего размаха, так, что я чуть с ног не падаю.

- А, привет, Пауль, извини, как дела… - со скоростью автоматной очереди выдает Эстер, одновременно пытаясь привести в порядок свои волосы.

- Все отлично, моя прелесть, а куда ты так торопишься? – улыбаюсь я ей невольно. Своей суматошностью она всегда здорово поднимает мне настроение. В данный момент мне это просто жизненно необходимо…

На лице Эстер тут же появляется раздраженное выражение:

- Да опять тренировку поставили на полвторого! Ни отдохнуть, ни поесть! Ни даже, - она старательно пытается распутать спутанную копун черных вьющихся волос, -причесаться! Короче, если сегодня Герхарда убьют особо зверским способом, то так и знай, что это я!

- Даже так? А помощь не нужна?

- Благодарю, но я справлюсь, - на мгновение приняв чопорный тон, она сдувает упавшую на глаза челку. – А ты куда направляешься?

- Да я просто гуляю… Слушай, ты случайно Вика не видела?

- Видела, но не случайно, - смеется Эстер. На мой удивленный взгляд она поясняет:

- Он в библиотеке сидит, что-то читает… Ладно, я побежала, пока, целую!

И не успеваю я сказать ответное «пока», как она уже скрывается из вида. Какого черта Виктора туда понесло? Хотя нет – ясно, что он там будет искать. Ну что ж, теперь я знаю, куда идти.

В библиотеке я его вижу почти сразу: он сидит у окна, на своём любимом месте, причем не один - напротив него сидит Кристина. Они о чём-то тихо разговаривают, так, что расслышать можно только обрывки фраз, и как раз в тот момент, когда я делаю шаг вперед, он смеется над какой-то из её шуток; и я неожиданно чувствую что-то вроде ревности – я так и не мог заставить его рассмеяться, как ни старался. А у неё получилось. Так просто…

Выравниваю дыхание, мучившее меня все это время беспокойство отступает, и ещё через несколько секунд я неторопливо иду к ним этакой небрежной своей фирменной походочкой, как будто всё это происходит месяц назад и мы всего лишь трое друзей, случайно столкнувшихся в промежутке между занятиями. Всё просто, все естественно….

- Привет, Крис; привет, Вик, что новенького?

Девушка оборачивается ко мне и продолжает, как ни в чем не бывало:

- Да я рассказывала про нашего нового тренера, вот, на днях появился – ну ты же его видел: светлый такой, размером с танк?..

Минут десять мы говорим ни о чем, перескакивая с темы на тему – обычный треп, без вопросов, на которые никто не хочет отвечать – потом Крис говорится, что ей нужно на занятия и поднимается с места. Я заявляю, что красивых девушек нужно обязательно провожать, и тоже встаю, и потом, за дверью, когда она поворачивается ко мне, чтобы попрощаться, смотрю на неё словно впервые.

[stervaN]

Лакированная вампирская девочка с платиновыми волосами и шикарной фигурой. Как любят говорить сами кровососы: «Высокородная». Ещё пару недель назад она если и не была моей девушкой, то явно числилась в списке кандидатур в оные. Несколько раз я приглашал её на свидания; и в последнее время она даже начала соглашаться. Всего неделю назад после пары коктейлей мы целовались, и это было здорово и приятно кружило голову. А последние несколько дней я про неё вообще не вспоминал. Как будто её не было вообще.

Та ночь как будто разделила всё на до и после. С Виктором я себя не представлял; с кем-то другим тоже. Кристина была хороша, даже очень хороша, но она была в прошлой жизни. Она была «до». А «после» мне стало просто не до неё и не до ещё кого-либо.

И только теперь я с раскаянием подумал, что она могла считать иначе. Не то, чтобы я ей что-то обещал – но всё же…

- Крис, – я знаю, что это неуместно и несуразно, но другого шанса может не быть вообще. – Крис… пожалуйста, прости меня.

Странно, но глаза цвета тумана смотрят на меня спокойно, без гнева. Как-то я сочинил цветистый комплимент насчёт того, как я погружаюсь в этот туман и тону в нём и так далее и тому подобное. Может быть, я даже действительно так думал. Прежде чем со всего размаха ухнул в ледяную воду двух голубых озёр на лице у лучшего друга. Или сейчас будет правильнее говорить «бывшего лучшего друга»? Черт его знает…

- Ничего. – Говорит она после паузы. – Ничего. Ты главное… помоги ему.

У меня перехватывает дыхание. Я не знаю, почему. Просто становится больно, так больно, что хочется просто завыть. Но через секунду всё проходит.

- Я постараюсь. – То ли мне кажется, то ли эти слова действительно звучат, как клятва крови? А какая, нахрен, разница? Чтобы для этого не потребовалось, я сделаю. Без всяких клятв. – И… спасибо тебе.

Кристина улыбается.

- Не за что.

Кажется, мы оба понимаем, о чём речь. Разумеется, не о наших отношениях.

- Ну в общем… пока. Увидимся.

И она уходит, прижимая к груди стопку книг.

Я с некоторым сожалением смотрю ей вслед. Но у меня не возникает даже мысли её окликнуть. Может, как-нибудь в другой раз. Потом…

Я возвращаюсь в библиотеку, останавливаюсь, глядя на Виктора. Он сидит, упершись подбородком в переплетенные пальцы, и глядит перед собой, но взгляд у него не пустой, как у сомнамбулы – я привык это видеть в последние дни, - а скорее просто задумчивый. Когда я сажусь перед ним, он поднимает на меня глаза, и я снова невольно поеживаюсь от его взгляда, но своего в сторону не отвожу.

- Как дела? - негромко спрашиваю, уже готовясь к резкому ответу. Виктор чуть медлит, как будто раздумывая над ответом, и на его губах на секунду мелькает что-то похожее на улыбку.

- Нормально, - отвечает он наконец, и я удерживаю вздох облегчения. – Пойдем покурим…

- Пошли, - киваю я, поднимаясь с места. – Пошли…

Мы стоим напротив входа и дымим. Несмотря на то, что к этому моменту все обедавшие повысыпали наружу подышать свежим воздухом, особо внимания к нашим скромным персонам никто не проявляет – так, пара любопытных взглядов, но этого можно просто не замечать. Я бросаю окурок в урну и уже собираюсь рассказать жутко пошлый анекдот, который слышал вчера от Стива из восьмой комнаты, как вдруг вижу, как взгляд Виктора уходит мне за плечо, и оборачиваюсь посмотреть, кто это там привлек его внимание. Увиденное меня радует мало…

Джессика, девушка Магне. Зеленоглазая шатеночка с рыжинкой в волосах. Она не немного младше нас, а встречаться они начали буквально месяц назад, хотя ухаживал за ней Магс уже где-то полгода… Честно говоря, я её не люблю. Черт, почему бы Магне не повстречаться, например, с Изабель? Тоже ведьма, ещё и красавица – испанская кровь, и кудри черные до плеч. Или, например, с Эстер– девица хоть куда, ноги от ушей, да ещё и суккуб – это же такой темперамент! Да и вообще, что девушек, что ли, мало? Нет же, понадобилась ему именно эта – нет, хорошенькая, я не спорю, но... Виктор, как увидел их в первый раз, пожал плечами и сказал: «Ну, в общем, конечно, ничего…». В том-то и дело, что в общем. Хотя я Магса на самом деле понимаю – ему наши девочки не по зубам, он ищет, чтобы поспокойнее, почеловечнее… Но вот не нравится мне она, и все.

И, кажется, она направляется прямо к нам. Надеюсь, только поздороваться…

- Привет, Джесс.

- Привет, - она говорит мне и поворачивается к Вику. - Привет, Виктор.

Он кивает ей в ответ, не разжимая губ. Возникает неловкая пауза – неловкая, видимо, только для меня, потому что Джесс откровенно пялится на Виктора, а тот взгляда не отводит. В низу живота ужом сворачивается неприятный холодок - я уже чувствую, что добром это все не кончится, так как хоть она смотрит на него молча, но в её глазах просто-таки плещется океаном именно то чувство, которое Виктор применительно к себе ненавидит больше всего.

Жалость.

Интересно, на сколько хватит этой игры в гляделки? Надо бы что-то сказать, разрядить обстановку, но как назло, ничего не идет на ум… Вернее, одна мысль все же есть - в это мгновение мне страстно хочется прикончить Джесс каким-нибудь мучительным способом, и я перебираю варианты. Удушение и утопление – это слишком примитивно, вот, например, сожжение… На медленном огне. А в средние века, например, преступников варили в котле с кипящим маслом… Хотя это уже садизм.

Из-за угла появляется Магс. Он явно ищет кого-то взглядом, оглядываясь по сторонам, и я вздыхаю с некоторым облегчением и машу ему рукой. Пусть забирает свое чудо и идет с ним куда хочет.

Поворачиваюсь к Виктору, уже готовясь как-то нарушить молчание, но Джессика меня опережает:

- Виктор, - говорит она тихо, - я хотела сказать (на этой фразе я с трудом удерживаюсь от порыва заткнуть ей рот)…Мне очень жаль… Я надеюсь, что они найдут выход.

Все, приехали. С вещами на выход. Что я там говорил про кипящее масло?

Сзади подходит Магне, радостно говорит «Привет», и тут же замолкает. Конечно, он не очень понимает, в чем дело, потому что слышал разве что обрывки фраз, но мгновенно возникшее напряжение давит и на него, и сейчас он почти с детской беспомощностью переводит взгляд с Джессики на Вика, а потом на меня, как будто я сейчас могу что-то изменить или исправить. Но я настолько зол, что на данный момент меня занимает одна-единственная четкая идея – развернуть этой милой ведьмочке её очаровательную, но безмозглую головку градусов этак на триста шестьдесят. Для большей гибкости в мышлении и широты кругозора. И учитывая то, что эта мысль, безусловно привлекательная, вряд ли осуществима – Магс мне такого точно не простит, сам открутит все, что откручивается, и не факт, что начнет сразу с головы… В общем, я просто стою, закусив нижнюю губу и молчу.

Виктор на мгновение прикрывает глаза, и их яростное сияние тускнеет - он явно пытается удержать себя в руках. Уже почти безразличный взгляд снова скользит по Джессике.

- Да, я тоже так думаю, - спокойно отвечает он, кивком дает понять, что разговор окончен и переводит взгляд на меня:

- Пойдем, нас ждут.

Вообще-то ждут не нас, а его. Но я с облегчением вздыхаю и следую за ним. Оставь он меня сейчас наедине с этой… хм… не слишком выдающейся особью женского пола, не факт, что я бы сдержался. Конечно, рукоприкладство в отношении девушки – это пошло, хотя принципа «только не женщин и детей» я не придерживаюсь, ну, в смысле женщин, дети - это дети… но наговорить я бы наговорил куда больше нормы. Так что не надо.

Мы идем до лазарета молча, я тщетно пытаюсь придумать, что сказать, но ничего не выходит, я все ещё слишком зол, чтобы думать. Ей очень жаль, как же... С чего она взяла, что Виктора вообще нужно жалеть?

Виктор останавливается, когда до входа остается метра полтора, бросает на меня взгляд, и я выбираю этот момент, чтобы как-то исправить ситуацию:

- Вик, послушай…

- Не надо, - резко бросает он.

- Что не надо? – неужели опять все сначала?

- Ничего не надо, - равнодушно говорит он. – Это было честно…

Я оторопело смотрю на него секунды три, прежде чем до меня доходит, что он имел в виду. Как всегда, понял все по-своему, но это же неправильно, это на самом деле не так…

- Виктор, я…

- Пауль, - говорит он глухо, голосом, вибрирующим от напряжения, глядя куда-то в сторону, - уйди.

Несколько секунд я смотрю на него, оставаясь на месте, мне хочется что-то сказать, объяснить… хотя – что толку оправдываться за чужие слова? А как хорошо день начинался…

Виктор все также смотрит в сторону, и я разворачиваюсь, засовываю руки в карманы и
ухожу, не прощаясь. Сейчас не время настаивать на своем. Не беда. Потом наверстаю.

[stervaN]

2 часть

Проходит ещё один день. Очень долгий и до отказа наполненный ожиданием. Но, как это и положено в таких ситуациях, ничегошеньки не происходит – ни плохого, ни хорошего. В последний вечер доходит до того, что я сажусь делать домашнее задание – кто бы увидел, ни за что бы не поверил, – чтобы заполнить чем- то вечер, растянувшийся как гигантская жевательная резинка; но через полчаса осознав, что все это время тупо пялюсь в одну-единственную страницу, не в силах не то, чтобы заучить – понять, что именно там написано, хороню свой добродетельный порыв с почестями и опять иду к Виктору.

Перед тем, как постучать в дверь, я глубоко вдыхаю, представив, что мне сейчас предстоит. Помогите мне, боги нынешние, прошлые и будущие!..

- Привет! - осторожно засовываюсь в комнату. – Можно?

-Привет, - кивает мне Вик, слезая с подоконника. Вопреки ожиданиям, он довольно спокоен, хотя и бледен до синевы – похоже, они все-таки перестарались со своей химией. Может, пойти в лазарет и набить кому-то морду? Они ж его так залечат до смерти своими стимуляторами…

- Как дела? – спрашиваю, взяв как можно более легкомысленный тон.

- Как обычно, - сухо отвечает он и замолкает.

Примерно минут пять я пытаюсь затеять разговор – без малейшего успеха. Видимо, краткий период просветления у него закончился, и он снова погрузился в свою нирвану. И что мне теперь делать? Ладно, будем применять альтернативные методы…

- Ну что, так и будешь здесь сидеть и жалеть себя? - провоцирую его отчаянно, и на мгновение кажется, что теперь Виктор точно разозлится, но ничего не происходит. Тень, скользнувшая по его лицу, исчезает, и теперь там все то же безразличие ко всему. Как будто что-то мелькнуло под водной гладью и исчезло.

Ощущение, что плаваешь на утлой лодочке в озере Лох-Несс. Виктор может быть как угодно спокоен, но внутри у него целый выводок плезиозавров, и сейчас они ещё злее, чем обычно. А я их пытаюсь их раздразнить и вытащить на поверхность, пока они не сожрали его изнутри; и он явно не хочет мне в этом помогать. Хотя это напускное хладнокровие куда хуже, чем самая жуткая из истерик. Пусть он заорёт, разобьет что-нибудь, пусть он ударит меня - ничего, не хрустальный, уцелею как нибудь, – в общем пусть сделает хотя бы что-то. Мне уже надоели эти игры в хладнокровие и железную выдержку. Почему Виктор не может просто признать, что ему плохо? А ведь ему действительно плохо, адски плохо, я ведь его знаю, меня не обманешь…

Льдистые глаза смотрят на меня всё так же равнодушно.

- Пауль, чего ты добиваешься?

- Чтобы ты прекратил страдать херней и занялся чем-то более полезным, - зло огрызаюсь я. – Хотя, похоже, для того, чтобы тебя растормошить, нужна атомная бомба.

Виктор вскидывает бровь, но даже эта насмешка держится на его лице меньше секунды, и он устало прикрывает веки. Отличный способ сказать «Я не хочу тебя видеть», даже не открывая рта. И что это я такой непонятливый?

Несколько секунд в комнате воцаряется тишина. Я стискиваю зубы, чувствуя, как боль плавно перетекает в нечто более привычное – злость, и меня охватывает что-то похожее на азарт - это снова поединок, и его правила вполне понятны. Нужно выяснить у кого нервы крепче? - Пожалуйста! Я могу тут три часа стоять, засунув руки в карманы, и в конце концов он будет вынужден со мной заговорить хотя бы для того, чтобы приказать мне убраться.

Впрочем, трех часов не требуется. Через минуту Виктор открывает глаза, удостоверяется, что я никуда не исчез, не провалился под землю и не растворился в воздухе от смущения, вздыхает и спрашивает с раздражением:

- Объясни мне, пожалуйста, что ты хочешь?

- Я пытаюсь тебе помочь! – почти кричу я. Неужели нет способа до него достучаться?

- За это я тебе очень благодарен, - черт, от этого голоса вода должна замерзать мгновенно, - но это не в твоих силах. Теперь ты оставишь меня в покое?

- Нет, - я уже рычу, чувствуя, как клыки во рту увеличиваются. – Вик, мать твою, мы же друзья!

- Были… - тихо говорит он, и в этот момент вдруг кажется много старше, чем я, в голосе слышится горечь. – Оборотни не могут быть друзьями людей. Все это бессмысленно… - Оборвав фразу, он снова смотрит на меня, уже справившись с внезапно пробившимися эмоциями, с досадой морщится. - Пауль, когда же наконец до тебя дойдет, что ты тратишь время зря?

Я собираюсь ответить какой-то резкостью, но внезапно чувствую, что ярость куда-то девалась, руки, готовые сжаться в кулаки, сами собой расслабились, повиснув как плети. Снова наваливается чувство дикой усталости. Я не могу больше пытаться…

- Никогда, - говорю я тихо, наверно, скорее сам себе, чем Виктору, хотя он меня, без всякого сомнения, слышит. – До меня это никогда не дойдет…

И уже собираюсь развернуться и уйти.

На лице Виктора совершенно непонятное выражение - смесь эмоций, из которых мне знакомо только удивление; вряд ли можно решить, что его сильно порадовали мои слова, но теперь он действительно смотрит на меня, как будто тщетно пытаясь что-то понять. Возможно, мой клинический идиотизм не умещается у него в голове? Похоже, хлопанье дверью лучше отложить на некоторое время: сейчас что-то произойдет, и, чтобы это не было, я это увижу…

Через несколько секунд - очень долгих секунд, между прочим, - он поднимается с кровати, встает на ноги и делает шаг вперед, пристально глядя мне в глаза, и я невольно задерживаю дыхание. Слишком все это похоже на то, что было несколько ночей назад, и он не может этого не знать… Если это действительно то, что я думаю… Воспоминания кое о чем, которые все эти дни я пинками старательно загонял на чердак, оживают в самой яркой и живой форме, и я чувствую, что мне просто срочно нужно выйти из этой комнаты, чтобы засунуть голову под холодную воду минут так на десять. Единственная проблема состоит в том, чтобы как-то тронуться с места…

Виктор несколько секунд смотрит на меня, не двигаясь с места, и, хотя выражение лица у него не меняется, голубые глаза становятся совершенно бешеными, как будто ему хочется меня зверски убить и потом сожрать; а потом он отступает назад, прикрывая глаза, выключая эмоции…

Я выдыхаю через стиснутые до боли зубы, невольно сжимаю кулаки, сердце колотится так, что это почти больно…. Он хочет меня. Чтобы это знать, не нужно нюхать воздух или лезть ему в джинсы: достаточно посмотреть в глаза. Так почему же?..

В следующее мгновение Виктор резко поворачивается: его зрачки расширены, ноздри нервно раздуваются, на скулах расцветают два красных пятна…

-Что ты сказал? – четко произносит он, глядя мне в глаза.

Может, я нечаянно заговорил вслух? Неудивительно, учитывая, как у меня звенит в голове и других…хмм… частях тела... Черт с ним, плевать, когда же до него дойдет, что я не против, а в миллионной степени за? И желательно поскорее, потому что сознательно я сейчас не способен издать и звука…

И видимо, до него это все-таки доходит, потому что уже в следующую секунду он яростно, с ожесточением исследует мой рот, так, что на языке остается сладковатый привкус крови, руки торопливо выдергивают мою рубашку из джинсов, расстегивают молнию, и, не успев даже раздеться до конца, мы валимся на кровать, вцепившись в друг друга с такой силой, как будто от этого зависит по меньшей мере судьба мироздания…

Не знал, что безумие так заразно.

Когда все заканчивается, я внезапно чувствуя себя безумно уставшим. Двигаться лень, что-то говорить – тем более. Виктор тянется за сигаретами, не вставая, закуривает сам, вторую молча протягивает мне, и следующие пять минут мы усердно разглядываем потолок над кроватью, как будто на нем в развернутом виде написано объяснение происходящего.

Сколько себя помню, мне всегда нравились девушки. И я им, кажется, тоже. Во всяком случае, недовольных не было… Виктору, впрочем, тоже нравились девушки. Во всяком случае, спал он именно с ними, и его вроде бы тоже все удовлетворяло. И все было ясно и понятно, и вот теперь все летит непонятно куда…

Он мой друг. Уже много лет. Мы живем в одной комнате, мы пьем из одной бутылки, мы вместе шляемся по девочкам… А теперь мы ещё и спим вместе. Н-да. И даже если я гей, то почему я этого раньше не замечал? Я не могу в этом разобраться, как ни стараюсь, и под аккомпанемент столь невеселых мыслей незаметно задремываю...

Просыпаюсь от холода и, ещё не открывая глаз, чувствую, что в данный момент я в кровати один. Резко поднимаю голову – Виктор курит у открытого окна. Опускаю голову на подушку - это уже паранойя, куда он денется среди ночи… Однако спать почему-то уже не хочется. От ночного воздуха в комнате холодно – все-таки апрель, ещё несколько холодновато для наших ночных прогулок в поисках приключений… Мне совсем не хочется думать о том, что в этом году, их, возможно, уже не будет, как и не будет много чего другого, потому что даже если мы с Магсом и останемся здесь, то делать без Вика все то, что мы раньше делали с ним… Все равно что танцевать в комнате, где в углу тихо-мирно лежит покойник – конечно, можно, но как-то неуютно.

Виктор чуть потягивается, и я вижу, как играют под его кожей мускулы. Наверно, даже сейчас, когда у него больше нет силы оборотня, он все ещё смертельно опасен для любой взятой в отдельности человеческой особи. Хотя таки, как он, опасны всегда и везде, так как убивать для них так же легко, как дышать…

Перестать быть оборотнем. Потерять нюх, почти - слух, волчью реакцию, способность мгновенно заживлять раны и ещё много чего. Потерять мир, в котором прожил всю жизнь. Себя. Потерять абсолютно все. Не хочу думать о том, что это такое…

- Хочешь, чтобы я ушел? – спрашиваю я прямиком, уже отчаявшись дождаться от Виктора хотя бы слова. Он оборачивается ко мне, но не говорит ничего; а поскольку его лицо сейчас в тени, то выражение глаз, и без того малопонятное, теперь становится совсем нечитаемым. Губы сложились в какую-то странную гримасу – то ли он улыбается, то ли скалится, то ли это просто игра света и тени.

[stervaN]

В воздухе повисает длинная пауза. Наконец он едва заметно пожимает плечами – мол, решай сам, чего ты хочешь, и снова отворачивается к окну. Я ещё несколько минут валяюсь на постели, но комната уже совсем выстыла, а я, в отличие от Вика, холода не люблю. К тому же, продолжение моего здесь пребывания на сегодня явно не имеет ни малейшего смысла. Да и кровать узковата для двоих…

Поэтому я встаю, неторопливо одеваюсь и, уже собираясь уходить, стоя у двери, оглядываюсь на него. Нужно что-то сказать, и я снова не знаю, что именно.

- Спокойной ночи.

Вик медлит, потом уголок его рта на секунду прыгает вверх – этакая полу-недо-улыбка, процентов пятнадцать от настоящей, - и он отвечает - тихо, так что невозможно уловить интонацию:

- Спокойной ночи…

Потом я долго стою у крыльца корпуса и гляжу в темноту. Я не знаю точно, сколько проспал, но звезды уже начали гаснуть – значит, скоро рассвет… Мучительное ощущение необходимости что-то сделать и сознание полной невозможности этого, одолевавшие меня с утра, успели смениться каким-то странным спокойствием. Или отупением. Я уже ничего не понимаю: ни в этом мире, ни в себе, и совершенно точно на данный момент известно только одно: что бы это ни было, я этого хочу, и Виктор, по всей видимости, тоже, а значит, это повторится – возможно, не завтра, но послезавтра или ещё через день, и я снова сюда приду, не дожидаясь специального приглашения…

Возможно, он меня выгонит. Но уже потом.

Но вот что с нами будет дальше?

Несмотря на усталость, я не иду к себе, а раз за разом выписываю круги по парку, пытаясь заставить себя думать логически. Надо сказать, с непривычки это довольно трудно… В любом случае, решение должно быть. Не обязательно правильное. Мне сгодится любой приемлемый вариант. Лишь бы он был…

В свою комнату я возвращаюсь уже под утро. Магне спит как младенец, повернувшись лицом к стене. Хорошо – пока что не придётся ничего объяснять...

Сажусь на свою кровать и задумчиво разглядываю стену. Странно, но наверно я уже перешагнул за тот порог усталости, когда хочется спать. Теперь не хочется вообще ничего. Разве что умереть, но и то не настолько сильно, чтобы потрудиться достать из тумбочки пистолет и приставить к виску. Да и не поможет – нет у меня серебряных пуль.

Что же происходит с нами? Ещё несколько дней назад это был один мир, теперь он разлетелся на куски… А может, и не он, а это мы куда-то выпали – в какую-то другую Вселенную, из которой даже Магс, мирно сопящий на расстоянии руки от меня, кажется таким далеким, что дотянуться до него уже нет никакой возможности. Виктор уже больше не один из нас; а я сегодня снова побывал в его постели (уже во второй раз, встревает ехидно кто-то изнутри, и мне хочется зарычать). Кто бы мне такое предсказал - убил бы на месте. С особой жестокостью. Ещё бы и пытал предварительно.

Ладно, это все чушь. Даже если я пойду на улицу и перебью всех встречных, кто только попадется под руку, это ничем не поможет Виктору и не сотрет из моей памяти воспоминаний о прошедшей ночи. Впридачу ко всему, меня потом самого отсюда выгонят. С треском…

Что делать, что делать, что делать… А если нечего – тогда как?

Магне начинает ворочаться, потом поворачивается ко мне:

- Доброе утро, - ещё сонно бурчит он.

- Доброе, - автоматически соглашаюсь я, хотя в глубине души придерживаюсь совершенно противоположного мнения.

Магс потягивается, смотрит на часы.

- Ты где был-то всю ночь? – спрашивает он.

- Гулял, - сумрачно отвечаю я, старательно делая лицо человека, к которому лучше не приставать. Учитывая, что не один мускул, даже лицевой, меня уже не слушается, получается из рук вон.

- С кем подрался- то? – спрашивает он, внимательно меня оглядев.

- Ни с кем, с чего ты взял? – Магс, отвянь, и без тебя хреново…

- Ну… вид у тебя злой и синяк на шее…

Автоматически провожу рукой по шее – там, где сегодня ночью пару раз проходились губы Виктора. Н-да, похоже, все не так незаметно, как мне казалось…

- Это не синяк, - говорю я мрачно, обнаружив искомое украшение. – Это засос.

- О, - он чуть краснеет - вот что значит домашнее воспитание, парень до сих пор смущается при разговорах о сексе. Интересно, у него самого с Джесси что-то уже было? Засосы она ему, во всяком случае, явно не ставила не разу. Да и он ей тоже…

Интересно, что он скажет, когда узнает о наших с Виктором отношениях?

Вот что значит, мозги не работают. Отношения. Надо же было такое ляпнуть. Отношения у нас с ним, как же… Это когда тебя трахают, хочется отношений; а когда трахаешь ты, никаких отношений не хочется, хочется покурить и поспать, а потом свалить куда-нибудь. Пробовал. Знаю.

Хорошо, пробуем ещё раз. Что подумает – скажет - сделает Магне, когда узнает о… ну об этом самом. Именно «когда», а не «если». В таком уж месте мы живем – здесь все всё про всех знают, спрятаться особо некуда – запах, случайный взгляд, движение – все, ты засветился. Слишком хороший тут у всех нюх на секреты. Не со зла, а любопытства ради. Ну пару - тройку дней, максимум – неделю это ещё будет нашим личным делом. А что дальше?

Опять смешно, какое там «дальше», дожить бы до завтра… или хотя бы до сегодняшнего вечера… Нет там никакого дальше. И кроме того… Если кто-то что-то скажет – просто голову откручу. Уж если так хочется убить кого-то, то надо найти стоящий повод…

- Магс?..

- Угу? – он высовывается из душа с зубной щеткой во рту.

- Я сегодня на занятие не пойду, - какие там занятия, я и думаю-то с трудом. – Отосплюсь немного, а ты там что-нибудь соври, О.К,?

- Ага, - он кивает и снова скрывается в ванной. Я бросаюсь на свою кровать, не раздеваясь и через несколько секунд под шум льющейся воды проваливаюсь в сон, тяжелый и мутный, как осенняя вода в реке.


***


Это рваное расписание когда-нибудь меня угробит. Особенно с таким режимом сна – по четыре часа в сутки, и то с разрывом. Ещё чуть –чуть – и меня можно будет постилать у двери вместо коврика, я и слова не скажу… Хорошо, что сегодня суббота – отоспаться в тот день у меня так и не получилось – ровно через час двадцать после ухода Магса я проснулся и был практически как огурчик. Ярко-зеленый и с пупырышками, да... Снова заснуть не получилось, лежать было скучно, к тому же в голову опять полезли неприятные мысли, и чтобы их оттуда на время изгнать, пришлось встать и пойти на занятия, где я замечательно провел время, сосредоточенно пялясь в пространство с видом сомнамбулы. Меня сначала пытались расшевелить, но после того, как я раз в десятый переспросил «Что?», наконец оставили в покое. Ну и правильно…

С утра зарядил дождь – льет, как из ведра, без остановки. Что за апрель такой в этом году? Не понять, весна или осень… Погодка под настроение, что и говорить… Вставать неохота – дел никаких, на улицу высовывать нос никакого желания, и я, сходив на завтрак, теперь валяюсь на кровати, где-то посередине между сном и бодрствованием. Тускло все как-то. Серо и тускло…

В дверь кто-то стучит. Негромко так, но твердо. Кого ещё принесла нелегкая? Шевелиться не хочется, но через несколько секунд стук повторяется. Вот черт, настойчивый кто-то попался. Притвориться, что ли, автоответчиком? « У нас никого нет дома, оставьте сообщение после сигнала и можете идти нахрен». Преодолев искушение ответить именно так, я кричу:

- Открыто!

И не вставая, поворачиваюсь так, чтобы увидеть незваного гостя, судя по звукам, уже открывшего дверь.

- Доброе утро.

Виктор. Вот тебе раз, вот тебе два…

Видимо, вид у меня несколько обалдевший, потому что он поясняет:

- Я вещи забрать…

-Ааа… этот факт успокаивает, но потом в душу закрадывается опасение, и я задаю просто гениальный вопрос:

- Все?

Виктор, уже открыв дверцы шкафа, поворачивается и смотрит на меня с некоторым интересом.

- Все, - отвечает он. – Вместе со шкафом и кроватями. И тумбочками. И с тобой в придачу…

Произнеся этот короткий спич, он снова ныряет в шкаф, а я, помолчав немного, осведомляюсь у его затылка:

- Это был типа юмор?

Виктор поворачивается ко мне вторично, на сей раз у него в руках его серо-голубой свитер и что-то ещё.

- Это была типа ирония, Пауль, - отвечает он хладнокровно, перекладывая вещи на свою кровать. Я встаю с кровати и пересаживаюсь на стул, наблюдая за его манипуляциями.

- А в чем разница? – спрашиваю саркастически, пытаясь сымитировать его интонации.

- Второе применяется, когда нет причин для смеха, - отвечает Вик, снова повернувшись ко мне спиной и что-то выискивая на дне шкафа. Я растерянно фыркаю, пытаясь придумать, что бы такое на это ответить, наконец говорю поучительно:

- Смех продлевает жизнь!

- Зато часто портит внешний вид, - отзывается он приглушенно. – Пауль, ты не замечал за собой способностей к магии?

- Нет вроде… - удивленно отвечаю я, не понимая, к чему он клонит. – А что?

- А то, что у тебя вещей столько же, сколько у меня, но они почему-то везде! – раздраженно отзывается Виктор. – Причем даже там, где их быть не должно!

-А ты начни искать мои вещи, и сразу найдешь свои, - выдвигаю я рационализаторское предложение. – Я так всегда делаю…

- И помогает? – интересуется он.

- Как когда. Ну можешь попробовать поискать вещи Магне, если тебе первый вариант не нравится…

- Охренеть, - резюмирует Виктор итог беседы, закрывая шкаф. – А класть все на свои места для разнообразия не пробовал?

- Нееет, - я демонстративно зеваю, раскачиваясь на стуле. - Это скучно. Пропадает эстетика хаоса...

Он хмыкает, бросая на меня насмешливый взгляд.

[stervaN]

Вот так мы разговаривали раньше. Иногда просто шутя, иногда доводя друг друга до белого каления, но мы действительно разговаривали. А не как сейчас - одно его слово на сто моих… И наверно, его все-таки зря отселили. Это, конечно, мое мнение, но в той комнате, он, простите за каламбур, звереет. Здесь было бы лучше…

Не успеваю я додумать эту умную мысль, как в дверь снова открывается и заходит Магне. В первое мгновение он ошеломленно хлопает глазами – при росте под два метра это особенно забавно, - потом радостно, но с некоторой опаской говорит:

- Привет…

-Привет, - коротко отвечает Виктор, скользнув по нему взглядом. – Я уже ухожу, - говорит он, обращаясь, видимо, к нам обоим, и направляется к двери.

- Подожди, - я спрыгиваю со стула, - я с тобой.

Мгновение Виктор смотрит на меня так, как будто хочет сказать: «В этом нет никакой необходимости», потом просто пожимает плечами, и мы вместе выходим из комнаты.

На улице все так же льет, и видимо, сильный ветер – по окнам вода стекает, почти как в душе. Мы останавливаемся в коридоре у выхода, Виктор застёгивает куртку и смотрит куда-то в сторону, и я чувствую острый приступ тоски. Его неожиданный приступ дружелюбия уже успел пройти, а ведь это жутко расслабляет…

- Я вечером зайду, - говорю я ему, как о чем-то само собой разумеющемся, но он только качает головой.

-Не надо. Я занят буду.

Ещё несколько секунд мы стоим молча, а потом, не говоря ни слова, он поднимает воротник, и выходит наружу, под дождь. Я поворачиваюсь, приваливаюсь спиной к стене и медленно по ней сползаю, опускаясь на корточки. Просидев так, наверно, минуты три, поднимаюсь на ноги и неторопливо бреду обратно. Войдя в комнату, иду к окну, игнорируя вопросительный взгляд Магне, беру с тумбочки пачку сигарет, сажусь на подоконник с ногами и закуриваю.

- Ну что? – спрашивает наконец он.

Я невольно пожимаю плечами. Продолжая глядеть в затянутое дождем стекло, отвечаю:

- Ничего.

В комнате воцаряется тишина, за последние дни ставшая почти привычной. Магс, видимо, ещё секунд пятнадцать смотрит на меня, потом бросает это бессмысленное занятие и начинает заниматься своими делами. Я докуриваю вторую сигарету, выкидываю её в форточку, и поворачиваюсь.

Одна из рубашек Виктора так и осталась лежать на его кровати. Видимо, он передумал её забирать, а уходя, в шкаф положить забыл…

В дешевых мелодрамах заплаканные девушки часто прижимают к себе рубашки погибших/исчезших без вести/ ушедших навсегда/женившихся и так далее мужчин. Разумеется, подобным идиотизмом я заниматься не собираюсь – просто беру её и вешаю в шкаф, аккуратно расправив на вешалке. Бросаю взгляд на Магне, но тот что-то ищет у себя в тумбочке, совершенно не обращая внимания на меня. Тем лучше…

Может быть, это глупо, но я все ещё надеюсь, что они все-таки найдут выход и Виктор вернется сюда тем, чем должен быть по рождению. А учитывая его педантичный аккуратизм, доходящий временами до абсурда, можно предположить, что ему не понравится, если его вещи будут валяться по углам…

Время ползет медленнее сонной улитки. Делать вроде бы нечего, но просто глазеть на потолок не хочется – от этого ещё больше сатанеешь. Помаявшись для приличия немного с домашним заданием на понедельник, я сваливаю книги в кучу и иду, куда глаза глядят.

Когда начинает темнеть, я стою между двумя этажами у окна. По стеклу медленно сползают дождевые капли. Оно приятно холодит лоб. Стоять бы так целый час и ничего не думать, ни о чём не помнить… Не получается. Господи, как же мне плохо!

Внизу на лестницу падает свет из гостиной. Оттуда доносится музыка и взрывы хохота. Ах да, у Сели сегодня день рождения. Кажется, я тоже был приглашен? Неважно, им там хорошо и без меня, а мне и так слишком мерзко, чтобы ещё смотреть на их радостные лица. Не могу, не хочу, не желаю. Наконец кто-то захлопывает дверь, и я снова остаюсь в полном одиночестве.

Всё происходящее – неправильно. Ненормально.

Дело не в том, что он мужчина, и даже не в том, что он мой друг. Он мой лучший друг, мой брат... Он и Магне – моя единственная настоящая семья, у меня никого ближе нет в этом мире (подозреваю, что и в ином тоже). Ещё месяц назад это казалось чем-то нерушимым, но теперь…

Я понимаю Виктора. Ему сейчас тоже невыносимо плохо, куда хуже, чем мне; и он яростно цепляется за любую возможность не чувствовать свою ущербность, собрать по частям, склеить подобие самого себя. Он ищет подтверждения, что для него ещё не всё потеряно что он - это всё таки он; по ночам я даю ему это. Довольно сомнительный, но единственный доступный способ.

Но даже я не настолько туп, чтобы убеждать себя, что делаю это из жалости и желания помочь. На это не купилась бы даже Джессика, не говоря уже о Викторе. Да и не позволил бы он мне жалости - просто послал бы и вытолкнул за дверь. Нет, я делаю это, потому что хочу – потому что я сам этого хочу, и от этого факта уже никуда не деться. Меня скручивает от желания каждый раз, когда он начинает расстегивать рубашку; от одного его прикосновения у меня встает, и даже нет смысла говорить обо всём остальном, потому что после таких воспоминаний я точно не засну.

Я хочу его до умопомрачения, вот в чём дело. Как будто я всю жизнь мечтал именно о... Не хочу думать об этом.

Если бы это произошло как-то по-другому, ещё до этой хрени с превращением… Может, было бы попроще.

А может, ничего бы не было бы вообще никогда.

Я даже не знаю, что хуже, хотя трудно себе представить что-то хуже того, что мы имеем сейчас.

Неправильно. Слишком быстро. Слишком остро. Слишком больно. Слишком много всего, чтобы можно было бы с этим справиться…

Обычно в таких случаях полагается уповать на время. У меня этой возможности нет.

Неправильно, бессмысленно и безнадёжно. Ещё неделя, может быть - две, в лучшем случае - месяц. И всё разрешится, так или иначе – он либо станет прежним, либо окончательно разуверится во всем. И в обоих случаях наши… отношения прекратятся, потому что он перестанет в них нуждаться.

Отношения. Ха-ха. Очень смешно.

А может, я влюбился?

Нет, чушь собачья. Это бывает совсем по-другому, это легко, приятно и волнующе, как летний ветерок или глоток шампанского. Вот девушка – улыбка, глаза, волосы – и я хмелею, меня несёт, а потом всё проходит, оставляя воспоминания различной степени приятности. Нельзя влюбиться в того, кого знаешь полжизни. Или всё-таки можно?

Я запутался, я совсем запутался, и конца-края этому не видать. Жутко хочется завыть, но я упрямо закусываю губу и продолжаю стоять, прижимаясь лбом к стеклу. Ещё несколько дней назад всё было так легко и просто - пусть кто-то вернёт меня обратно, иначе я сойду с ума.

Кто-то спускается по лестнице сверху. Тихо, но я всё равно слышу. Каблуки. Значит, девушка.

Ещё сильнее вжимаюсь лбом в стекло. Сейчас не время для дурацких вопросов и сочувствующих взглядов. Кто бы это ни был, пусть катится к дьяволу.

- Пауль…

Не надо, девочка. Не надо, не трогай меня, говорю я мысленно.

- А по-моему, как раз надо, - говорит Джудит спокойно, не двигаясь с места. – Может, повернешься ко мне лицом?

Нехотя оборачиваюсь. Она стоит на несколько ступенек выше меня, скрестив руки на груди. Почему-то на ней белый медицинский халат. Не дать, ни взять, сестра милосердия.

- Похоже, я попал в объятия местной армии спасения? – пытаюсь отшутиться.

- Не смешно, Пауль, - отвечает Джуди и спускается вниз. Теперь она на полголовы ниже меня. Русоволосая, тоненькая. Кажущаяся хрупкость и под её маской - сила. Она может уничтожить любого из нас. Легко, за несколько секунд, одной мыслью.

Джудит – телепат. Она знает о нас все, она всегда молчит, она всё нам прощает. Ума не приложу, как это у неё получается – видеть в нас что-то хорошее. Меня иногда от себя просто тошнит. Вот примерно как сейчас…

- Ты давно здесь стоишь? – спрашивает она тихо.

- Понятия не имею, - честно отвечаю я. Никогда не носил часов и не собираюсь. Счастливее буду. Может быть. Спохватываюсь:

- А ты что тут делаешь так поздно? Да ещё и в этом прикиде?

- Меня миссис Хьюман попросила подежурить в медкабинете за неё. У неё племянница заболела, а больше заменить было некем.

- Ясно…

Джудит любят все преподаватели. А также все живое в окрестностях до двенадцати лет и выше. Дети и животные – это её специальность. Из неё должен получиться потрясающий врач. Если я когда-то и буду лечиться, то только у неё. Впрочем с моим иммунитетом мне это всё равно не грозит…

- Пошли ко мне, - предлагает она наконец. – Приглашаю на чашку чая…

- Знаешь, мне бы лучше виски – откровенно отвечаю я.

[stervaN]

Джуди делает вид, что задумывается.

- Этого не держим. Могу предложить только медицинский спирт. Устроит?

- Вполне.

Если уж я не могу побыть один, то пусть это будет она. Ей не нужно ничего объяснять, она не будет задавать вопросов, она никому ничего не скажет.

Я сижу на диванчике в маленькой комнатке за кабинетом, а она, бесшумно двигаясь по комнате, достаёт откуда-то чашки, блюдца, вазочку с печеньем (я с опозданием вспоминаю, что ничего сегодня не ел и даже почти не пил) и включает маленький электрический чайник на тумбочку в углу.

Я невольно наблюдаю за ней. Есть люди, которым бы очень хотелось оказаться сейчас на моём месте. Впрочем, как у них, так и у меня в этой области нет никаких шансов. За Джуди ухаживали многие. Одно время по ней даже вздыхал Магне, но быстро понял, что ничего не обломится, и переключился на свою кудряшку. А право - жаль. Джуди в сто раз лучше Джессики. Хотя с другой стороны, Магс, хоть и хороший парень, но для неё он мелковат. А как-то я даже думал, что с ней встречается Виктор (стоп, не думать про Виктора, хотя бы полчаса не думать про Виктора)… Но сейчас это всё дело прошлое. У неё есть мужчина, и это достаточно серьёзный человек, чтобы к ней перестали соваться с предложениями романтического характера (ну и не очень романтического).

Она смотрит на меня с иронией, но вполне дружелюбно, как будто спрашивает: «Ну что, нагляделся?», и протягивает мне чашку с чаем.

- Спирт будешь до или после?

- Мне бы лучше вместо, - говорю я и делаю первый глоток. Напиток приятно обжигает язык, просыпается голод. – Ммм, спасибо большое.

- Не за что, - отвечает она.

Несколько минут мы молчим. Не неловко, а как-то естественно. Я поедаю печенье, а она медленно потягивает свой чай. Напряжение, не отпускающее меня уже неделю, потихоньку ослабевает, и мир, хотя всё ещё кажется довольно омерзительным, приобретает терпимый вид.

-Плохо? – спрашивает она наконец.

- Не то слово. – Я откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза. – Очень и очень хреново. Мечтаю проснуться и узнать, что это был ночной кошмар. Джуд, слушай… - Я останавливаюсь, не в силах сформулировать вопрос. Она приходит мне на помощь:

- Я не знаю, Пауль. - Джуди ставит чашку на стол. – Никто не знает. Мы пытаемся найти решение, но такого раньше никогда не было. Я думаю, что шанс на самом деле есть, но я не знаю, когда мы на него наткнёмся.

- Ясно, - я перевожу взгляд в потолок. – Только хорошо бы поскорее.

- Я знаю, - произносит она с напряжением. – Я знаю, что он может не выдержать.

Пока что он выдерживает, думаю я, и на том спасибо, потому что я не представляю, что бы было со мной в такой ситуации. Я даже не могу представить…

- Да, не можешь, - говорит она неожиданно резко. – Тебе бы это в кошмарах снилось. Наполовину ослепнуть, наполовину оглохнуть, перестать чувствовать мир как раньше и знать, что это может быть на всю жизнь.

От этих слов меня передергивает.

- Извини, - Джуди легко дотрагивается до моей руки. – Я не хотела…
- Ничего… - я усилием воли расслабляю руки, невольно сжавшиеся в кулаки – до боли.

Она ставит чашку на стол, так, что та легонько звякает, опускает подбородок на переплетенные пальцы.

- Это совершенно отвратительная неделя. – Её голос звучит устало. - Леди вызывает на ковер Клежден, потом та срывается на нас, а мы за неимением лучшего срываемся друг на друге. Полный бардак...

Теперь уже мне становится стыдно. Пусть даже пользы от того, что они делают нет, но они по крайней мере пытаются что-то делать. В отличие, например, от меня…

- И все совсем не так, - возражает она в ответ на мои мысли. – Если строго рассудить, польза есть только от тебя, а мы топчемся на одном месте, как стадо носорогов.

- Спасибо, конечно, на добром слове, но мне почему-то кажется, что все как раз наоборот. Есть ли я, нет ли меня… - я не хотел, чтобы в моём голосе звучала горечь, но она всё равно прорывается. У этих слов вкус хины. – На моём месте бы мог быть кто угодно…

Джудит смотрит на меня с непонятным сомнением, как будто хочет что-то сделать, но никак не может на это решиться.

- Вообще это против моих правил… - она на секунду прикрывает глаза, и я пытаюсь представить, как же это тяжело, знать всё про всех нас, - Пауль, это же Виктор! Чем сильнее он чувствует, что нуждается в тебе, тем сильнее будет тебя отталкивать. В первую очередь из-за тебя самого…

- Джуди, - я вскидываюсь, - что ты вообще говоришь? Да он смотрит сквозь меня… «до тех пор, пока ему не захочется кого-нибудь трахнуть» - добавляю я уже мысленно, чувствуя, что медленно закипаю.

-Пауль, - она вздыхает устало, - Я не буду тебе ничего говорить. Просто поверь: ты ему нужен.

- Может, будь я телепатом, я бы и поверил, - язвлю я старательно, заглушая сильное желание просто поверить в то, что она говорит, каким бы неправдоподобно это не звучало, - но я всего лишь оборотень, и когда меня посылают, понимаю это прямо по тексту…

Джуди нервно пожимает плечами, переплетает тонкие пальцы рук у себя на коленях, внимательно на них смотрит.

- Ладно, - неожиданно соглашается она. – Не будем об этом. Потом сами разберетесь…

- Именно, - все, пора закрывать эту тему, все-таки я чересчур разоткровенничался, пора бы и тормознуться… – Кстати, я, кажется, съел всё печенье…

- Ничего, тут ещё есть, - Отвечает она равнодушно и вдруг начинает смеяться. Утирая слезы, говорит:

- Все-таки ты неподражаем, - и снова разражается приступом хохота.

Обижаться или нет? Пожалуй, всё-таки не стоит…

Я знаю, чего ты хотела, Джуди, но это было излишне. Я буду с ним, даже если он будет язвить каждые пятнадцать минут и молчать, глядя сквозь меня всё остальное время. Я буду с ним. А потом, когда всё закончится, мы сделаем вид, что ничего и не было. Вот и всё…


Следующий день похож на все предыдущие: с утра медленно тянется бесконечно долго, у него нет ни запаха, не вкуса – ни дать, ни взять, жевательная резинка трехдневной давности. От меня уже отстали все, и преподаватели, и друзья-приятели, поняв, что с таким же успехом они могли быть общаться с глухонемым, и теперь я благословляю про себя возможность тихо сходить с ума в полном одиночестве. Все варианты развития событий уже пересмотрены раз на двадцать, но проблема в том, что ни один из них мне не нравится. Думать - оказывается, занятие не только утомительное, но и весьма неприятное по сути, особенно когда мыслей-то никаких нет. Ощущение, что внутри головы по извилинам кто-то в одиночестве гоняет футбольный мяч – туда - обратно, туда - обратно, и так до бесконечности. Под тикание часов в аудитории это чувствуется особенно сильно. Тик-так, туда - обратно, круг замыкается раз за разом, и конца этому не видеть.

Кто-нибудь, убейте меня из жалости!

Наконец наступает вечер. Вернувшись с ужина, я бросаю книги на стол, даже не пытаясь вспомнить, задавали ли нам что-то на завтра, и что именно это было, и снова иду к Виктору. Это теперь наша маленькая традиция, как- никак, а традиции, как известно, следует чтить…

В этот раз я даже не пытаюсь придумать, что буду говорить, и буду ли говорить вообще. Все-таки некоторые вещи не меняются. Даже сейчас Виктор сам устанавливает правила. И теперь только от него зависит, как пройдет этот вечер: будем ли говорить о чем-то, или же буду говорить я, а он будет молчать, глядя сквозь меня и изредка отвечая что-то невнятное; уйду ли я через час или два, или, – чем черт не шутит, - останусь на ночь…

В конечном счете правильным оказывается последний вариант.

И не скажу, чтобы я был против.

Просто задаваться вопросом, в какой степени я извращенец, мне уже надоело. Отложим решение этой проблемы до лучших времен... Если они, конечно, наступят… Плевать, не хочу ни о чем думать, уже надумался, спасибо…

Все происходит так быстро, что я не успеваю за Виктором, не могу предугадать его ни на секунду: то кусая до крови, то почти нежно зализывая укусы, он то ближе, то дальше, и у меня в глазах плывет и в ушах шумит, я пытаюсь что-то сказать, и не слышу самого себя, и потом это тоже, оказывается, не так уж важно…

Потом я просто лежу с закрытыми глазами и чувствую, как медленно выравнивается сбившееся дыхание. Возвращаться в реальность, отдалившуюся за это время, уже не очень хочется, но потом я чувствую движение Виктора и нехотя открываю глаза.

Приподнявшись на локте, он задумчиво на меня смотрит.

Никогда ещё не встречал никого, кто умел бы так хорошо скрывать свои мысли. Ощущение такое, как будто препарируют под микроскопом - с истинно научным любопытством и бесстрастностью опытного хирурга. Сразу начинает страстно хотеться стать маленьким и незаметным и куда-то смыться, но, поскольку в моем положении это несколько затруднительно, остается только старательно делать вид, что все происходит именно так, как надо, хотя на самом деле все как раз наоборот…

Наконец, не выдержав, я спрашиваю:

- Ну и что ты хочешь тут разглядеть?

Виктор едва заметно усмехается.

- Хочу найти рациональное объяснение твоим поступкам.

- Угу. Можешь сначала поискать черную кошку в темной комнате, - язвлю я.

- Ну кошку я, предположим, найду… - отвечает Виктор. Я бы принял это за ответную шутку, но его интонации не дают такой возможности.

- Отложи свои риторические вопросы на завтра, - ворчу я, закрывая глаза. - Ты не думаешь, что это не так уж срочно?

[stervaN]

Виктор ничего не отвечает и даже не шевелится, но его напряжение медленно переливается в меня, и через минуту это становится просто нестерпимым. Я поднимаю голову с подушки и раздраженно спрашиваю:

- Ну? Что теперь не так?

Он чуть медлит с ответом:

- Думаю, ты и сам это понимаешь.

- Представь себе, нет! - огрызаюсь я. - Может быть, объяснишь?

На самом деле, я, конечно, не хочу, чтобы он что-то объяснял. Я не хочу, чтобы он вообще что-то говорил. пусть заткнется, ляжет и заснет. Это был бы самый идеальный вариант из всех возможных.

- Так не может продолжаться, Пауль, и ты это прекрасно знаешь.

Банальные затертые слова. Просто слова, ничего больше. Набор бессмысленных звуков. так почему же так больно?

- Что я знаю? - рычу я, чувствуя, как изнутри поднимается ярость. - Я ничего не знаю! Я не знаю, что тебе причудилось! Я знаешь ли, не телепат!

- Пауль, дело не в том...

- Конечно, не в том! - я окончательно вышел из себя, и возражения меня только подзадоривают. СО мной иногда бывает бесполезно спорить. - Разумется! Вик, тебе что, так непереносим факт, что я теперь физически сильнее?

Виктор ничего не отвечает, он просто смотрит, и через несколько секунд я понимаю, что именно сказал, и с опозданием прикусываю язык – похоже, мне его надо вообще отрубить. По самые гланды. Чееерт…

Он ещё несколько секунд смотрит на меня, потом поднимается и нашаривает на столе сигареты. Щелкает зажигалкой, затягивается, стоя спиной ко мне, потом неторопливо оборачивается, но остается на ногах, облокотившись о стол.

Я знаю, что он сейчас скажет, ещё до того, как это будет произнесено.

В комнате внезапно становится прохладно. Все тепло улетучивается в некую черную дыру, которую я неосторожно потревожил своим идиотским высказыванием. И почему я не родился немым? Всем бы было лучше…

- Уходи.

Я хочу что-то сказать, заорать, выругаться, что-то в этом роде. Но почему-то вместо этого встаю и начинаю собирать разбросанную по комнате одежду, стараясь не глядеть на Виктора. Он не двигается с места, но я не знаю: его взгляд на моем затылке – это иллюзия или действительность?

А ведь я могу его сейчас убить, мелькает в голове неожиданная мысль. Запросто. Но ведь, может статься, он этого и добивается…

Наконец, зашнуровав кроссовки, я выпрямляюсь и направляюсь к двери. Как только делаю два шага вперед, Виктор быстрым движением перехватывает моё запястье, и теперь мы смотрим друг другу в глаза. На его лице быстро мелькает какое-то странное чувство, но оно исчезает прежде, чем я могу понять, что именно это было.

- Не приходи больше, - говорит он тихо, и я уже не могу понять, приказ это, или просьба. Рот как будто свело, меня тошнит, но я все-таки отвечаю, вернее, выплевываю ответ:

- Даже не надейся.

Он отпускает мою руку, и через мгновение дверь за мной захлопывается. Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза.

Даже не надейся, Вик. Я все равно вернусь.

Боже, как хочется выпить!..


***


Забавная закономерность намечается в моей жизни - стоит только подумать, что хуже быть уже не может, как все становится ещё хуже. Интересно, этот процесс когда-нибудь остановится или так и будет развиваться по спирали?

Если до этого ко мне не подходили потому, что я просто не реагировал на внешние раздражители, то теперь скорее всего потому, что у меня на лбу написано, как живо я готов отреагировать на любую реплику в свой адрес. Ударом в челюсть, например...

То, что сегодня утром отразило зеркало, тоже вряд ли способствует созданию благоприятного впечатления обо мне у окружающих. Такими темпами я скоро буду людей пугать без всякого превращения. Такое встретишь в темной переулке - если и не обделаешься, то и восторга явно не преисполнишься...

А день, как назло, выдался солнечным и теплым, и это бесит ещё больше - к моему настроению лучше всего бы подошло какое-нибудь цунами. Но вот незадача - моря рядом нет. Я бы не отказался и от торнадо, но для такого нужно ехать в южные штаты. Черт! Ну где же носит все эти ураганы, землетрясения, наводнения, песчаные бури, извержения вулканов и лесные пожары, когда они так нужны?

Когда стрелка часов кое-как доползает до времени обеда, у меня в голове остается только одно желание - забиться в какую-нибудь дыру и просидеть там до вечера, пока солнце не сядет. Повыть немного, чтобы на душе легче стало…

Собираясь претворить этот план в жизнь, я пробираюсь к выходу, стараясь не столкнуться нечаянно ни с кем из знакомых, но в двух шагах от крыльца стоит целая компания, наши девушки в полном составе: Кристина, Эстер, её соседка Дора - крупная, мускулистая, коротко стриженая, не девушка, а боец морской пехоты, Изабелла - почти что Пенелопа Крус, только ещё симпатичнее. Я останавливаюсь, пытаясь придумать, как бы незаметно их обойти, но в этот момент Эстер меня замечает, что-то говорит остальным, и все дружно поворачиваются ко мне. Тоже мне, нашли экспонат дня...

- Привет, - коротко бросаю, собираясь пройти мимо с видом жутко занятого человека.

Но не тут то было...

- Пауль, можно тебя на секундочку?

*** вашу мать!..

Нехотя останавливаюсь, смотрю на них, даже не пытаясь скрыть, насколько это все мне неприятно. Кое-кто смущается, но от своих намерений, похоже, отказываться они не собираются. Ладно, валяйте, спрашивайте что хотите, только побыстрее, пока у меня терпение не кончилось. Оно у меня сейчас в дефиците, на последние крупицы живу...

- Мы хотели спросить, - говорит Изи смущенно, отводя глаза в сторону и усилием воли снова переводя взгляд на меня, - как там Виктор? Я имею в виду, они уже придумали что-нибудь? - она нервно оглядывается на подруг, и те кивают, подтверждая её слова.

Иногда они мне напоминают какой-то странный организм. Коллективный разум, как у муравьев. Или это все женщины такие?

Из состояния "затяжная депрессия" я плавно перехожу в "тихое бешенство". Следующий этап, судя по всему, бешенство громкое...

- Если вас интересует состояние Виктора, пойдите и спросите у него самого! - огрызаюсь. - Я вообще-то не его пресс-секретарь!

Лица девушек медленно вытягиваются. Эстер почти жалобно то ли спрашивает, то ли упрекает:

- Пауль, ты чего?..

- Ничего, - говорю уже немного спокойней, хотя внутри все кипит, как в чайнике, у которого сломалось автоотключение. - Ничего. Совершенно ничего. У меня все замечательно. У Виктора, кстати, тоже. И если у вас возникло неожиданное желание узнать подробности, можете дойти до лазарета...

Да, таких лиц я у них не видел никогда... Впрочем, до этого я такого никогда им не говорил. Не ждали они такого от меня. Может, повесить на грудь табличку "Осторожно, злой вервольф!"?

- Пауль, так нельзя! – наконец мрачно говорит Дора, - в конце концов, не ты один из-за него беспокоишься.

[stervaN]

Я стою и смотрю ей в глаза. Молча. В этот момент я её ненавижу.

Хотя – она ведь действительно беспокоится, ей действительно не всё равно, что происходит с Виктором - но почему-то мне хочется её ударить. Наотмашь.

Ты беспокоишься. Ты всего лишь беспокоишься, говорю я мысленно, чтобы не сорваться. Но ты не знаешь, каково переносить его непроходимый цинизм и безразличие ко всему, даже к самому себе. Ты не вдыхаешь, как перед погружением, перед тем, как зайти в его комнату. Не ты извиваешься под ним от наслаждения, не на тебя он смотрит, как на пустое место по утрам. И тебя не мучает тоскливый ужас того, что рано или поздно всё это закончится. Ты всего лишь беспокоишься.

Конечно, ничего этого я не говорю. Я просто смотрю, но видимо, этого оказывается достаточно, потому что она опускает глаза и говорит уже совсем другим голосом:

- Я не хотела тебя обидеть. Я понимаю, что это трудно, но просто… нам не всё равно. Мне не все равно, если уж на то пошло.

- Я знаю, Дора. – говорю я, чувствуя, что невероятно устал за эту неделю. - Я знаю. Но мне нечего тебе сказать...

Она медленно кивает, потом бросает взгляд на остальных, и они отходят в сторону, освобождая мне дорогу. Только вот куда теперь идти...

Автоматически плетусь к своему корпусу, но идти в свою комнату жутко не хочется - можно наткнуться на Магне, которому, чего доброго, тоже может взбрести в голову поинтересоваться, как у меня дела, а посылать матом лучшего друга - не лучший выход из положения. Я сворачиваю за угол. Сзади есть старый выход, которым уже давно не пользуются. Вряд ли туда кто-то сунется - слишком все заросло. Летом туда вообще не проберешься - все вокруг порастает колючками, которые, раз прицепившись, не отпускают свою жертву до последнего вздоха. С ума можно сойти, обирая с себя эту дрянь...

Я сажусь на крыльцо, шарю по карманам в поисках сигарет. Осталась всего одна. Завтра надо бы съездить в город, прикупить пару пачек... Или у Магса занять? Он почти не курит, у него ещё должно было остаться с прошлого раза...

Кто-то распахивает окно на втором этаже, и оттуда доносится музыка. Все ясно - опять Стивен к девочкам пошел. Только у него одного есть старенький магнитофон, спертый из родного дома при отъезде. Эта штука вечно путешествует из одной комнаты в другую, уже на ладан дышит, но все ещё работает.

Я слышу, как по радио Билли Джоэл что-то орет в своей жизнерадостной манере что-то из Нимрода, но вспомнить песню почему-то не получается. Странно, год назад я этот альбом заслушивал раз на сто… А, плевать. Все впустую. Не умею я никому помогать. Я просто говорю чушь и делаю глупости, и в конце концов все становится только хуже. Может, и есть то, что ты хотел бы услышать, только вот я этих слов не знаю. Я вообще уже ни хрена не знаю... Ведь после вчерашнего идти к Виктору может только полный идиот. Мне ясно дали понять, что мои дальнейшие визиты крайне нежелательны.

Все равно, что не говори, получается жалкий скулеж. Зачем ты так? За что ты так?..

Хотя, может, никаких причин и нет, а все это было сделано так, под настроение...

Внезапно я чувствую прилив злости. В самом деле, что происходит? Какого черта, Вик? С чего ты взял, что меня можно пинать ногами? То не видеть меня в упор, то трахаться со мной, а потом вышвыривать за дверь, как распоследнюю шлюху, из тех, который сдают на полчаса в придорожных гостиницах? В чем я виноват? В том, что все ещё оборотень?

Это не то чувство, которые я испытывал, когда нахамил Доре. Острое, щекочущее ощущение звериной ярости - не самое худшее, что может быть. Помогает, когда быть человеком становится слишком уж неприятно... К счастью, волки не знают слов "почему" и "зачем".

Поднимаюсь на ноги, отряхиваю джинсы. Я приду сегодня, Вик. И мы поговорим. Ты достаточно потрепал мне нервы. Теперь настала моя очередь...

В этот раз я вхожу, не спрашивая разрешения. Виктор листает какую-то книгу, но увидев меня, откладывает её в сторону и встает. Несколько секунд мы смотрим друг на друга молча, выжидая, кто же сделает первый ход. Перед тем, как прийти сюда, я накручивал себя весь день, и теперь меня бьет легкий мандраж – как бы я ни был зол, в первую очередь мне все-таки страшно. Уж не знаю, почему.

Наш молчаливый диалог продолжается: его «ну и что ты здесь делаешь?» против моего «а что ты мне можешь сделать?». Наконец у меня не выдерживают нервы: я - не Вик, и долго молчать не могу, накопленная ярость требует выхода, и я спрашиваю, оскаливаясь:

- Ну что?

Виктор чуть склоняет голову к плечу и продолжает смотреть на меня молча, но если до этого его взгляд был просто пристальным, теперь там виднеется откровенное высокомерие. Похоже, он не считает мой вопрос достойным ответа.

Спокойно, Пауль, спокойно. Ногти впиваются в ладони до крови, костяшки пальцев, сжавшихся в кулаки, бледнеют. Спокойно.

- Может, все-таки скажешь что-нибудь? – говорю я, чувствуя, как из груди рвется глухое рычание.

Виктор пожимает плечами.

- Я все сказал вчера. Что именно тебе повторить? – спрашивает он спокойно, и от этого равнодушного тона – если подумать, самой худшей из издевок, – у меня окончательно сносит крышу. Я уже почти не владею собой, клыкам тесно во рту, они рвутся наружу - к чужому горлу.

- Все с начала, если тебя не затруднит, - рычу глухо, и прежде чем он успевает произнести хотя бы слово, я вжимаю его в стену, срываю рубашку, кусая и царапая, оставляя все новые и новые следы на бледной коже, чувствуя на губах сладкий вкус крови. Он пытается меня оттолкнуть, но это же смешно, я ведь во много раз сильнее, я почти ничего не чувствую, кроме того, как же я сильно его хочу – до белого марева в глазах, до звона в ушах, до боли. В полное – безраздельное - личное пользование. Пусть ненадолго, на эти несколько минут, но це-ли-ком. Без ограничений.

Виктор ничего не говорит, не возражает, не кричит, он молча, но яростно, изо всех сил сопротивляется, и от этого безумие нарывает меня волной, в промежутках между укусами и поцелуями я шепчу что-то совершенно бессмысленное, это не имеет значения, просто безумие так меня переполняет, что выплескивается наружу бессвязным потоком слов… наконец мои руки добираются до пряжки ремня на его джинсах, я готов взвыть от восторга, и тут Виктор делает ещё одну попытку, выставляя вперед освободившуюся правую руку, и я отработанным за месяцы тренировок движением перехватываю запястье, сжимаю пальцы и слышу легкий хруст, с которым ломаются тонкие человеческие кости. Виктор, не сдержавшись, вскрикивает, я больше не чувствую его сопротивления, он слишком занят борьбой с собственной болью, и мы оба застываем на месте.

Я словно поднимаюсь откуда-то, пелена перед глазами рассеивается, и наконец приходит осознание происходящего. Что. Я. Делаю. Здесь. Медленно отстраняюсь от Виктора, делаю шаг назад, и ещё один и ещё, и так пока не упираюсь спиной в противоположную стену, и оттуда смотрю на него, но видно плохо - слишком сильно кружится голова.

Он устраивает сломанную руку у груди, потом поднимает на меня взгляд, и там уже ничего нет – просто пустота, как будто передо мной не живое существо, а кукла, робот, не знаю, что такое, но смотреть на это невозможно. Ноги меня не держат, я опускаюсь на корточки и прикрываю голову руками, как будто меня сейчас будут бить – хотя бить, конечно, не будут, а зря, надо бы…

Что. Я. Сделал.

Это даже не боль. Это такой мини-ад, специально на одну персону...

Я раскачиваюсь вперед-назад, пытаясь это как-то унять, но ничего не получается. Хочется плакать, выть, кататься по полу и грызть землю, но сил на это нет, как нет их на то, чтобы встать и уйти… да хотя бы просто встать.

Пауль Монти, сдохни, пожалуйста.

Виктор отклеивается от стены и делает несколько шагов вперед, но до меня не доходит, садится на кровать, все также прижимая сломанную руку к груди. Как и раньше, он не говорит не слова, и с этого момента время останавливается. Как будто мы перестаем существовать. Иногда это просто непереносимо...

Наконец я нахожу в себе силы поднять голову и сказать - голосом, который сам не могу узнать:

- Тебе нужно к врачу.

Виктор равнодушно качает головой, баюкая руку у груди.

- Плевать, - коротко отвечает он, не глядя в мою сторону.

Я поднимаюсь на ноги. Голова все ещё кружится, но двигаться я в состоянии.

-Пойдем, - говорю тихо. – Пожалуйста…

Виктор смотрит на меня с легким удивлением. Потом поднимается с места, несколько секунд просто стоит, закусив губу, но не издает из звука. К горлу подступает тошнота. С новой силой накатывает стыд и дикое омерзение к самому себе. Кажется, меня сейчас вырвет. Хочется прижать ладонь ко рту, но я удерживаюсь.

- Пойдем. – Просто, чтобы что-то сказать. Смешно, но я рад, что он хотя бы кивнул.

В каком-то смысле нам повезло – ночной дежурной сегодня миссис Хьюман. Очень милая ведьма. Впрочем, это слово к ней не очень и подходит. Полноватая и розовощекая, она скорее похожа на сказочную тетушку. Ровно до того момента, когда её как следует разозлят.

[stervaN]

Она хорошо знает нас обоих, поскольку её посетителями мы становились раза в три чаще, чем кто-либо. Поэтому сначала даже не удивляется. Пока Виктор не снимает рубашку.

Я и не представлял, как это жутко выглядит. Тогда в комнате, у меня так всё плыло в глазах, сначала от похоти, потом от ужаса, что я ничего вокруг себя не видел. Зато в ярком свете медкабинета это смотрелось настолько ярко, что к горлу снова подступили рвотные позывы.

Синяки и кровоподтёки от укусов. Почти везде. Прокушенное до крови плечо. Надеюсь, она не попросит его снять ещё и брюки. Я не хочу, не хочу, не хочу этого видеть.

Круглое лицо миссис Хьюман медленно вытягивается.

- Выйдите, - бросает она мне холодно.

Я иду к двери, но в последнюю секунду поворачиваюсь, и бросаю взгляд на Виктора. Мой маневр не остается незамеченным:

- Выйдите! – уже рявкает женщина. Виктор, к которому она стоит спиной, едва заметно кивает мне, и я закрываю за собой застекленную дверь. Медленно дохожу до конца коридора, где свет не горит, сажусь прямо на пол, привалившись к стене, закрываю глаза и жду.

Ощущение времени нет – вместо него просто слепое пятно, как будто я здесь был с сотворения мира и останусь до его конца. Шум в кабинете доносится до меня как будто издалека, и вместе с тем я не сплю и спать не хочу. Просто я как будто… немного умер. Процентов на пятьдесят – шестьдесят. Если там были и стыд, и боль, и страх, и какие-то спутанные, разорванные в клочья мысли, то теперь все куда-то делось. Нет ничего, кроме сознания, что нужно просто сидеть и ждать. Что я и делаю…

Через какое-то время в конце коридора слышатся шаги. Этот звук мне знаком, но мозг идентифицирует его со скрипом, как будто в заржавевшем замке проворачивают ключ. Через секунды три я знаю, кто это. Медленно поднимаюсь на ноги, спокойно смотрю на приближающуюся Джудит.

Она идет быстро, но без судорожных порывистых движений, легко и плавно. Дойдя до меня, несколько мгновений смотрит мне в лицо. Потом со всего размаха влепляет грандиозную пощечину, так, что голова откидывается назад. Я просто продолжаю смотреть на неё, не шевелясь, и тогда она неожиданно обнимает меня и начинает плакать. Женщины… Никакой логики.

Несколько секунд я стою в ступоре, чувствуя, как дергаются её плечи, потом осторожно поднимаю руку и провожу по русым волосам. Странное оцепенение наконец меня отпускает, и звуки и запахи реального мира снова становятся ощущаемыми. Джуди наконец отстраняется, разворачивается и идет к кабинету. Когда дверь за ней закрывается, я снова сажусь на пол и, прислонившись к стене, прикрываю глаза.

Через какое-то время – даже приблизительно не знаю, какое - чувствуя, как кто-то трясет меня за плечо, я открываю глаза. Джуди стоит надо мной в белом халате – бледная, похожая на привидение.

- Вставай, - тихо говорит она.

Все тело затекло, и чтобы прийти в себя, мне приходится потратить секунд пять. Потому, уже стоя на ногах, я смотрю на неё вопросительно – говорить что-то вслух просто нет сил.

- С ним все в порядке, - кивает она мне. – Он сейчас выйдет.

Мы вместе подходим к кабинету, в этот момент открывается дверь, и Виктор на самом деле выходит, а на пороге остается стоять миссис Хьюман, и вид у неё далеко не такой добродушный, как обычно.

- Итак, молодые люди, - говорит она, - теперь вы будете слушать меня. Вы, конгечно, уже совершеннолетние, и можете заниматься всем, чем хотите, но в моей компетенции не дать вам себя угробить! И если у вас самих не хватает ума определить ваши физические возможности…

Она замолкает. Потом отрывисто произносит:

- Так, вы, мистер Мортен, отправитесь в отведенную вам комнату, а вы – она даже не считает нужным называть мою фамилию – вы отправитесь в общежитие, где и проведете остаток этой ночи и все последующие! И не думайте, что я не смогу за этим проследить! А теперь марш отсюда! И если что-то подобное повториться, я привлеку директора к решению этих …вопросов!

Виктор глядит на неё так же спокойно, как тогда на меня. Почти сквозь. А мне так хреново, что лучше бы мне сломали обе руки. И ноги в придачу.

Он спровоцировал меня на жестокость. Просто потому что для него жалость невыносима. Он захотел, чтобы я забыл о том, что нас сейчас разделяет. О том, что он раз в десять слабее меня. И я повелся как мальчик.

Ещё несколько секунд она продолжает смотреть на нас, как будто проверяя, достаточно ли хорошо мы уяснили себе все вышесказанное. Потом Виктор разворачивается и, сказав «Спокойной ночи» - кажется, чисто рефлекторно, - уходит. Джуди дергает меня за рукав – вали, мол, но я на мгновение задерживаюсь.

- Миссис Хьюман, – она возмущенно глядит на меня, – спасибо вам. Большое.

На мгновение мне кажется, что сейчас я услышу что-то очень нелестное в свой адрес, но потом она просто отмахивается и торопливо поворачивается. Может, надо было сказать что-то ещё, но я вообще не умею извиняться.

Я не иду в свою комнату. Отвечать на вопросы Магне мне не хочется, а он их задаст, в любом случае. Он, конечно, простоват, но далеко не слеп. Остаток ночи я провожу на каменном крыльце главного корпуса; и на душе у меня почти как в порядочном свинарнике.

Кто-то недавно говорил, что хуже быть уже не может?


Мы не разговариваем. День. Второй. Я просто физически не могу заставить себя к нему пойти, я не знаю, что буду говорить и как буду говорить, и даже не могу представить, что услышу в ответ.

Не знаю, выполнила ли свою угрозу сообщить директору о произошедшем миссис Хьюман, но даже если и так, то пока что никаких карательных санкций за этим не последовало. Впору самому идти и просить, чтобы меня выгнали.

«- Что ж, докажите мне, что я вас недооценивала…»

Ну что, Леди, теперь вы можете в полной мере оценить мои возможности? Только не надо оваций и фанфар, я, видите ли, скромен и застенчив…

Тьфу. Мерзко. От самого себя мерзко.

А ведь никто ничего не знает. Виктора попросту не видно, Джуди никогда никому ничего не говорит, а уж миссис Хьюман распространяться на этот счет точно не будет. И Магне, озабоченно глядя на мою окончательно опухшую физиономию, спрашивает, не заболел ли я случайно и не стоит ли мне сходить в медпункт. Спасибо, Магс, я там недавно уже был. Мне пока что хватит.

Может, рассказать ему? Он мне тогда хоть морду набьет.... Какое-никакое, а облегчение. На секунду даже задумываюсь над этой возможностью всерьёз, потому отбрасываю эту мысль. Нет, не буду я ему ничего говорить. Хочется, конечно, сил нет, но все равно не буду. Хватит дерьма на меня одного, чтобы его ещё и на других перекладывать…

И заснуть я не могу вообще уже вторую ночь. Лежу, глядя в потолок, и раз за разом, как кассету, прокручиваю в памяти один единственный момент: припухшие от моих поцелуев губы Виктора и хруст его костей под пальцами. И медленно возвращающееся понимание происходящего. Снова и снова, раз за разом, до бесконечности. Я так скоро с ума сойду…

Поднимаюсь с кровати, смотрю на будильник. Три часа ночи. Так, все, хватит. Все равно не засну. Все равно в комнате слишком жарко. И Магс храпит. Надо что-то сделать, все равно, что. В планировании я не силен, но вот в импровизации…





Превращаюсь, тихо бреду по пустым коридорам, которые неминуемо приводят меня к его двери. Опять. Легко толкаю дверь, смутно надеясь – и боясь - что она заперта. Она легко поддается и я проскальзываю в образовавшуюся щель. Замираю, вслушиваясь в тишину. Ничего, кроме тихого дыхания спящего.

Подхожу к кровати, проклиная мысленно невтягивающиеся когти, клацающие об пол, положив морду на край, смотрю на него. Похудевшее лицо, заострившиеся черты, тени под глазами, видные даже в сумраке. Что во мне болезненно сжимается, хочется жалобно заскулить и уткнуться ему в шею, но я сдерживаюсь – ещё не известно, как он отнесется к этому после всего случившегося. Поэтому ещё немного посмотрев на него, я опускаюсь на пол, стараясь двигаться как можно тише, и, слушая его дыхание, незаметно засыпаю.

Просыпаюсь, как от удара и несколько секунд не могу понять, что же произошло. Потом до меня доходит, что рука Виктора сползла с кровати и легла мне на спину. Замираю, стараясь не шевелиться. Если он сейчас проснется…

Несколько секунд в комнате стоит тишина, и я начинаю верить, что все-таки пронесло, медленно и осторожно выдвигаясь из под его ладони, но снова чувствую движение и опять замираю, искренне надеясь, что мне почудилось, потому что если… Но что именно «если» я додумывать уже не успеваю.

- Пауль.

Спокойное высказывание, ни малейшего удивления. Простая констатация факта.

Он неторопливо поворачивается так, чтобы меня видеть. Очень хочется провалиться сквозь землю: были бы у меня хоть какие-то способности к телепортации, я бы непрмененно так и сделал.

Пальцы Виктора ещё глубже зарываются в шерсть на загривке, и я закрываю глаза.

Усталый вздох.

- Иди сюда…

Он двигается к стене. Я обращаюсь и поднимаюсь на ноги – его глаза чуть мерцают в темноте – маленькое напоминание об их прежнем яростном сиянии. Растрепанные светлые волосы, контур профиля на подушке… Сейчас он кажется таким … безнадежно хрупким, что сама мысль о том, чтобы просто прикоснуться выглядит почти кощунством. И это какая-то новая боль, которой я не знал до сих пор. Сколько ещё уровней мне – нам – предстоит пройти?

- Иди сюда, - повторяет он тихо. И я опускаюсь на кровать, осторожно устраиваюсь рядом, зарываясь носом в изгиб его шеи. Сегодня мы будем просто спать. В самом прямом смысле этого слова.

[stervaN]

Когда я открываю глаза, мне прямо в лицо бьет солнечный свет, я не сразу могу сообразить, где сейчас нахожусь, вскидываюсь, оглядываясь по сторонам и тут же чувствую кого-то рядом. Виктор, не открывая глаз, что-то сонно ворчит и отворачивается к стене. Через несколько секунд я снова опускаюсь на кровать, но глаза не закрываю, словно из опасения, что все это может куда-то деться.

Впрочем, мне это простительно. Мы, конечно, уже спали вместе и не только спали, но в первый раз я остался до утра. И какая разница, что ничего не было? Может, так даже лучше…

Мне жутко хочется к нему прикоснуться – нет, не заняться сексом, а просто дотронуться… может быть, обнять. Но какие-то смутные опасения от этого удерживают, и я просто смотрю ему в затылок, мы так близко, что он должен чувствовать моё дыхание, хотя, может, он уже снова заснул…

Не знаю, сколько так продолжается. Может, минут восемь – десять, может, чуть больше. Потом Виктор начинает ворочаться и, наконец, поворачивается ко мне лицом, смотрит с все тем же непонятным выражением, чуть прищурившись из-за солнца, зевает:

- Ты так и не дал мне выспаться…

- В каком смысле? – я ожидаю чего-то неприятного, и потому настороже. – Хочешь спать – спи, кто мешает?

- Ты, - снова зевает он, - на меня смотришь. Я чувствую…

В общем-то это правда. Но учитывая, что он на меня в этот момент смотреть не мог в принципе…

- С чего ты взял, что я на тебя смотрю? – спрашиваю с интересом.

- Не знаю, - задумчиво отвечает он. – Просто чувствую.

- Как?

- Ну… - Он приподнимается на локте здоровой руки и смотрит куда-то в сторону, пытаясь подобрать слова. - Ты же чувствуешь солнце, когда оно светит тебе в затылок. Это примерно так же...

- Хм… Это какая-то новая способность?

-Не знаю, - он пожимает плечами, - не обращал внимания.

- Ясно, - я снова закрываю глаза и вижу солнце. То есть, конечно, самого солнца я не вижу, так, красные и черные пятна. Меня снова начинает клонить в сон.

- Тебе нужно идти, - говорит Виктор откуда-то издалека.

С неохотой открываю глаза.

- Выгоняешь?

-Нет, - он чуть улыбается. – Но ты же не хочешь при всех болтаться в волчьем облике по корпусу?

- А почему я буду болтаться в волчьем облике по корпусу? – спрашиваю я автоматически.

- Потому что одежды ты с собой не взял вчера. Я могу дать тебе свои вещи, но на это обратят внимание…

- Виктор, - мне нисколько не хочется отсюда двигаться в каком-либо направлении, - и откуда ты такой умный? Вас специально разводят в каком-нибудь секретной лаборатории?

- Трепло ты, - фыркает он беззлобно. Мне почему-то становится грустно. Я смотрю на его перевязанную правую руку, прижатую к груди. Через несколько секунд он понимает, куда я смотрю, но не двигается с места – просто бесстрастно отвечает на мой взгляд.

- Прости меня, - говорю я. – Пожалуйста.

Он задумчиво качает головой, потом снова опускается рядом со мной, почти лицом к лицу. Он ничего не говорит, просто смотрит, и через несколько секунд я понимаю, что он ничего не скажет, а ещё через полминуты – что это в общем, и не нужно. Все и так ясно. А то, что не ясно, прояснить вопросами все равно невозможно, так что пусть остается как есть…

Мне уже просто отчаянно хочется к нему прикоснуться, и я, наплевав не непонятно кем установленные правила, трусь щекой о его плечо, потом, собрав все свои силы, чтобы оторваться от кровати, спрашиваю:

- Я.. приду сегодня?

Он кивает молча, и я встаю на ноги и почти мгновенно превращаюсь – с тех пор, как мы перестали быть «просто друзьями», в таком виде я при нем чувствую себя не слишком комфортно. За исключением, конечно, случаев, когда мы занимаемся тем, что не принято делать одетыми…

Виктор, усмехается, чешет меня за ухом, потом го пальцы снова зарываются в шерсть между лопатками… Интересно, именно так себя чувствуют домашние собаки, когда их гладят хозяева?

- Иди, - тихо говорит он, и я выскальзываю из комнаты.


- Монти! - рык Герхарда вырывает меня из глубокой задумчивости, в которую я незаметно для себя самого погрузился. Озадаченно моргаю, пытаясь понять, к чему такая немилость, и через мгновение обнаруживаю, что стою чуть ли не посередине спортзала уже, наверно, минуты три с видом полного безразличия к окружающему миру. Передо мной высится разъяренный тренер, а группа толпится в углу, нервно сглатывая.

Н-да, вот это я влип...

Герхард, по кличке "Немец" - ещё та зверюга, тоже оборотень, но превращается не в волка, а в медведя. Гризли. Ростом он пониже Магса, но в плечах будет немного пошире пошире, и рожа у него квадратная... Смотреть на него, в общем, приятного мало. И находиться рядом тоже...

Впрочем, поняв, что я теперь его вижу, он перестает на меня наступать и останавливается.

- Вы можете объяснить, что вы сейчас делали?

- Думал, - брякаю я, не подумав. Сзади кто-то не сдержавшись, тихо хихикает и тут же испуганно замолкает.

Герхард смотрит на меня со смешанными чувствами: то ли убить тут же, то ли пожалеть убогого. Как говорится, на обиженных Богом...

- О чем? - спрашивает он даже с некоторым интересом.

Он, что, думает, я ему это так прямо здесь это расскажу? Ну если помирать, так с музыкой...

- О кровати, - отвечаю я нагло, стараясь сделать честное и невинное выражение лица.

Герхард на секунду обалдевает. Потом гневно рычит, делая ещё один шаг вперед:

- Какой ещё кровати?!!

- Своей, - объясняю я снисходительно. Герхард медленно заливается краской, и кажется, готовится меня растерзать прямо здесь и сейчас, а вот народ, стоящий за его спиной, уже откровенно, хотя и тихо, ржет и перемигивается: Немца здесь никто особо не любит. Тренер он, конечно, неплохой, профессионал, но вот методы у него тупые: гоняет нас по кругу, как идиотов, пока семь потов не сойдет, и жить не расхочется. Раньше мы его ещё худо-бедно терпели, за неимением лучшего, но примерно два месяца назад, в феврале, у нас где-то неделю вел другой тренер - что-то типа мастер-класса для старших групп. Вот это был специалист!.. Стопроцентный человек, без малейшей примеси - это чувствовалось, спокойный, как Эверест в тумане, - ни тебе ора, ни «упал-отжался», а уже через пять минут все были как шелковые. Слово лишнее сказать боялись...

Даже не знаю, как объяснить, я раньше таких не встречал. Изабель, по-моему, тогда сказала: "у него внутри темно, хоть глаз выколи". Дурацкая фраза, конечно, но смысл в неё есть - темно от него становилось на самом деле, без шуток. Впрочем, нас таким не напугаешь - все эти два месяца особо активные индивидуумы добиваются, чтобы тренера нам, как близким к выпуску и поэтому наиболее нуждающимся, заменили насовсем. Немец, ясное дело, тоже об этом прознал, и все это время дерет нас совершенно немилосердно, что популярности ему не прибавляет. Так что мое поведение быстро находит (и даже уже нашло) отклик в массах.

Мы ещё несколько секунд смотрим на друг друга, и я гадаю, чем же это все-таки закончится, когда из-за спины тренера раздается голос второй инструкторши, Анне:

- Оставь ты его в покое, Герди, - говорит она умиротворяюще. - Видишь, мальчик уже спит с отрытыми глазами. Все равно через полчаса обед…

«Герди» с неохотой отворачивается: сам он куда с большим удовольствием заставил меня

отжаться раз так пятьдесят. А вот Анне мне одобрительно подмигивает. Хм, и какие уже у неё предположения относительно моего недосыпания? Хотя нет, можете не говорить, я сам догадаюсь…

[stervaN]

Оказавшись наконец на улице, я на мгновение останавливаюсь. День невероятно, ослепительно солнечный, ни облачка на небе. Вообще в этом году апрель довольно- таки холодный, несмотря на солнце, по ночам холод собачий, не особо разгуляешься, даже в волчьем облике не слишком уютно, но сегодня, похоже, погода разошлась. Градусов не меньше пятнадцати, а на солнце так все восемнадцать будут…

Кажется, я знаю, что сейчас сделаю. Не факт, конечно, что все пройдет удачно, но рискнуть стоит…

- Пошли гулять, - говорю я с порога. - И не говори, что не хочешь, все равно пойдем.

Виктор задумчиво смотрит на меня, как будто пытаясь решить, проигнорировать ему мое предложение или же прямым текстом меня послать, потом на его губах мелькает что-то вроде улыбки и он коротко кивает:

- Пошли.

Впрочем, у ситуации есть и один недостаток: все, включая мелюзгу, повыползали наружу погреть косточки на солнышке, и в парке теперь явно не найдешь ни одного незанятого угла, я уже не говорю про другие, куда более часто посещаемые уютные местечки… Что же делать?

Виктор, кажется, угадывает мои мысли, а может, он уже обдумал это раньше, не знаю: во всяком случае, через несколько секунд он разворачивается и идет по направлению к главному корпусу. Я хочу сказать, что и там наверняка уже полно народу, но потом почему-то предпочитаю промолчать. Я вообще в последнее время что-то мало говорю. Если так дело и дальше пойдет, я вообще онемею…

Мы проходим по дорожке к офису Леди, и я, даже не глядя по сторонам, чувствую на себе взгляды, хотя, если вскинуть голову, наверняка окажется, что на нас никто не смотрит, но это, как и много другое, совершенно ничего не значит… Чувствуя, как внутри снова вскипает гнев, я вздергиваю голову, подражая высокомерному виду Виктора, идущего чуть впереди. Не знаю, насколько убедительно это выглядит, но всё же... напор чужого внимания как будто ослабевает, и уже можно спокойно дышать.

Наконец парк заканчивается, я с облегчением вздыхаю, и тут до меня доходит, что мы уже огибаем главное здание и идем дальше - огибаем крыльцо у входа в личные покои Леди – я не суеверен, но по спине почему-то пробегает холодок, бывать здесь вроде и не запрещено, но не принято – Виктор перемахивает через низкую чугунную ограду и спускается вниз. Через несколько минут мы оказываемся на дне небольшого оврага. Впрочем, его и оврагом назвать сложно, это что-то вроде склона холма, и солнце тут как раз сильнее всего, а с другой стороны, нас ниоткуда не видно, и сунуться сюда никто не сунется, даже и случайно. Удачное местечко, что и говорить…

Виктор садится на траву, привалившись спиной к стволу одного из деревьев, я устраиваюсь напротив и пытаюсь начать разговор.

- Хорошее место. Как нашел?

Он пожимает плечами.

- Искал, вот и нашел. Давно уже.

Я чувствую легкую обиду.

- А почему нам не показал?

Он улыбается уголком рта.

- Если б я его тебе показал, тут бы уже бы толпа народу была. Я тут люблю один сидеть…

Я замолкаю, пытаясь понять, что именно он хотел этим сказать, а это, признаться, вопрос не из простых: то ли он меня уже считает ни за кого, и быть с мной все равно, что быть одному, то ли он вроде как мне доверяет… первый вариант мне жутко не нравится, но он куда реальнее второго по той простой причину, что Вик не доверяет никому и ничему… А, все одна хрень. Как не крути, я никогда не знаю, о чем он думает на самом деле – вот, например, сейчас, когда он молчит и щурится на солнце с выражением, которое с можно даже назвать мечтательным… с некоторой натяжкой, разумеется. Хотя - почему бы не предположить, что Вик тоже умеет мечтать и изредка этим занимается? Вот только о чем он может мечтать?

Спросить, что ли? Так ведь разве он ответит…

Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, я вытаскиваю из кармана пачку сигарет. Что бы я без них делал, не представляю. Ну и что, что курение вредно? Нервы все равно дороже…

Только я засовываю сигарету в рот и извлекаю из заднего кармана джинсов зажигалку, как…

От неожиданности я вздрагиваю, зажигалка выскальзывает из пальцев и падает в кусты.

[stervaN]

Выругавшись, я опускаюсь на колени и начинаю наугад шарить в траве. Поскольку тут она почти по пояс, да ещё и острая, то это занятие не из приятных., руки натыкаются на какие-то сучки и камни, но никак не на то, что мне нужно. Я снова тихо матерюсь, отчего сигарета, которую я пока что продолжаю держать в зубах, тоже падает вниз.

Виктор, до этого момента просто наблюдавший за мной, не сдержавшись, фыркает.

- Не смешно! – отзываюсь я зло.

- Разумеется, нет, - хмыкает он, тоже опускаясь на колени, - это очень смешно…

Я бросаю на него недоброжелательный взгляд, но он даже на меня не смотрит – берет сигарету, засовывает её в карман рубашки, и тоже начинает искать эту чертову зажигалку. Этим мы сосредоточенно занимаемся минуты три, но без особого успеха– проклятая штуковина, кажется, каким-то таинственным образом провалилась под землю.

Н-да, обломилась мне сигарета… Вот всегда все вовремя.

- Кажется, нашел, - в левой руке Виктора зажата зажигалка. Я, выпрямляясь, протягиваю руку, чтобы её взять, и обнаруживаю, что мы теперь стоим друг напротив друга на коленях, в положении, которое…

Если бы Виктор был девушкой, я бы его сейчас поцеловал. А если бы девушкой был я, то он меня, скорее всего, тоже. Но проблема состоит в том, что мы оба парни, и то, что мы вместе спим, дела не меняет… Нет, кажется, какая-то чушь получилась. Хорошо, ещё раз, с самого начала…

С самого начала, однако, думать уже не получается – Виктор тянется вперед, и, не успев довести свои логические умозаключения до конца, я двигаюсь ему навстречу. В это раз это получается как-то по-другому, хотя я не знаю, в чем разница… до этого мы даже не прикасались друг к другу за пределами его комнаты, да ещё среди белого дня, может, дело в этом… а может, и нет.

Когда мы отрываемся друг от друга, мы снова молчим, но не как обычно - старательно пытаясь игнорировать происходящее. Просто как-то так получается, что говорить ничего не надо. И, хотя в этот угол парка вряд ли заглядывает, продолжать это до логического конца мне сейчас не хочется. Как-нибудь потом, не сейчас. Просто в этом моменте есть какое-то ощущение… Не знаю, как его называть, но я не хочу его испортить.

Видимо, Виктор думает так же, потому что он снова садится на место, прислонившись спиной к дереву, и прикрывает глаза, подставляя лицо под солнечные лучи. Я тянусь к зажигалке, понимаю, что курить мне почему-то уже расхотелось, и, неожиданно расхрабрившись, вытягиваюсь на траве, положив голову ему на колени. Глаза на всякий случай тоже закрываю – не хочу видеть выражение его лица в этот момент. Впрочем, если он и недоволен происходящим, то внешне этот никак не проявляется; и через пять минут нахождения в горизонтальном положении глаза начинают слипаться - сказывается перманентная нервотрепка этих двух недель, помноженная на постоянный недосып. Какое-то время поборовшись с желанием спать, – чисто для приличия, – я как-то незаметно проваливаюсь в сон.

3 часть

Проснувшись, долго не могу понять, где я и как я здесь оказался. Солнце уже пошло на закат, хотя ещё достаточно высоко – видимо, мы уже давно оказались в тени, и проснулся я просто потому, что замерз.

Тело затекло, на земле не особо и расположишься, какая-то ветка впилась в спину, но, несмотря на это, вставать почему-то не очень хочется. Но надо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, сколько времени я продрых. И ведь как отрубило, сам не заметил…

- Вик?

- Ммм?

- Который час?

- Полшестого.

- Что-о-о?

Я одним махом взлетаю из уютного положения лежа в положение сидя и, обалдело моргая, смотрю на Виктора. Он усмехается и поднимает правую руку, поднося к моим глазам часы. Пять часов тридцать три минуты, ровнехонько. Произведем в уме простейшие арифметические операции и обнаружим, что…

Это получается, я проспал тут три с лишним часа?! Вот это номер. Это уже не вервольф, это какой-то ленивец получается…

- Ни хрена себе, - высказываю я громко свое мнение о происходящем. – Мог бы и разбудить, знаешь ли…

Виктор пожимает плечами, глядя куда-то мимо меня.

- Задумался, - коротко бросает он в ответ, но поскольку я продолжаю возмущенно на него пялиться, нехотя уточняет:

- Ну если бы ты через минут двадцать не проснулся, я бы тебя разбудил…

Он поднимается на ноги, отряхиваясь, и смотрит на меня сверху вниз.

- Пошли, ужин скоро.

Мы на минуту останавливаемся у дверей лазарета, обмениваемся какими-то случайными словами, словно пытаясь соблюсти какую-то непонятную церемонию. Виктор бросает взгляд на окна первого этажа, и угол его рта чуть дергается.

-Ты чего? - спрашиваю я осторожно, впрочем, особо не ожидая ответа.

Он недовольно морщится.

-Сейчас опять будут пичкать этой дрянью… Слушай…

На секунду Виктор как будто запинается, но продолжает говорить:

- Не приходи сегодня. Потом, завтра...

Я медленно киваю. Я очень хорошо понимаю, в чем дело.

- Тогда до завтра.

- Да, - кивает он, ещё чуть-чуть медлит, и уходит, не оборачиваясь. Глухо хлопает дверь.

До завтра, так до завтра.

Пребывая в удивительно неплохом настроении, я иду в свою комнату, намереваясь немного подремать до вечера, но, уже взявшись за ручку двери, неожиданно слышу приглушенный голос Джессики. Надо же, Магне осмелел настолько, чтобы позвать её к нам? Я уже собираюсь отойти от двери и оставить парочку наедине, но слова, которые доносятся из-за двери, заставляют меня замереть на месте.

- Магне, они же твои друзья! Ты же понимаешь, что происходит!

Тишина. Хотя может, он кивнул? Если она имеет в виду именно то, что я думаю…

- Ну сделай что-нибудь!

- И что я, по-твоему, должен сделать?

Магне говорит очень тихо, я едва улавливаю сами слова, не говоря уже об интонации.

-Я не знаю, ну хотя бы поговори с ними! Это же ненормально, в конце концов!

Пауза. Я почти вижу, как это выглядит – маленькая Джесс, уперев в бока кулачки, требовательно смотрит на Магне, который вышё её на голову, а тот сумрачно пялится в угол, с одновременно виноватым и обиженным видом.

Как будет жаль, если я и его потеряю, не получив ничего взамен… Вот так бывает: было два друга, а не будет ни одного. Как жаль…

- Джесс, тебе не приходило в голову, что мы тут все ненормальны по-своему?

- Что? - изумленно переспрашивает она, и я чуть было не повторяю этого за ней. Уж о кого-кого, но от Магса я таких слов не ожидал. Да ещё и в таком тоне…

- Послушай, Джесс, - говорит он так же тихо, но в его голосе уже явно прорезаются новые, незнакомые мне интонации. Если бы я не знал его много лет, принял бы это за угрозу. Хотя – чем черт не шутит?

- Послушай, они действительно мои друзья. И я не буду вмешиваться в их дела. И никому не позволю.

- Но Магне…

- Ты ничего не понимаешь, Джесс. – Господи, неужели я его так плохо знаю? Когда мы были втроем, он всегда был добродушным, немного нерешительным увальнем, чистый Сэм Скромби, только что с клыками… И вот тебе на.

- А ты понимаешь? – возмущенно переспрашивает она, уже невольно понизив тон.

- Нет, - отвечает он через маленькую паузу. – Но я ведь молчу. Это не наше дело, Джесс…

Теперь в его голосе наконец появляются извиняющиеся нотки, за дверью слышится разъяренное фырканье, и я только-только успеваю сделать шаг назад, когда из комнаты вылетает разозленная Джессика и на мгновение останавливается, чуть не налетев на меня.

[stervaN]

Увидев меня, она на мгновение смущается, вместо приветствия бормочет что-то нечленораздельное и стремительно удаляется.

Я несколько секунд смотрю ей вслед, потом глубоко вдыхаю и вхожу в нашу комнату. Магне стоит у стола, задумавшись. Когда я вхожу, он резко поворачивается (может, надеялся, что она вернется?) и мы смотрим друг другу в глаза. Я думаю, то, что я все слышал, он понял мгновенно. Оно и к лучшему - не придется разыгрывать глупых сцен, можно воспользоваться хотя бы правом на откровенность…

- Я не подслушивал, просто так получилось…

- Извини, - бормочет он, отворачиваясь, и мне становится ещё более паршиво, чем было несколько секунд назад.

- Магс, - говорю я решительно, - если тебе противно находится со мной рядом, скажи, я сразу уйду. Я все понимаю…

Он резко поворачивается и делает шаг вперед, на лице - обида пополам с гневом.

- Ты что? Ты вообще за кого меня принимаешь?

- Ни за кого, - я пожимаю плечами и сажусь на кровать. – Ты давно… знаешь?

- Две недели…

Значит, почти с самого начала… А я, дурак, шуточки откалывал про засосы. Идиотизм не лечится, поздравляю. А он все это время…

- Прости, - говорю я ему.

- За что? - удивленно переспрашивает он.

За все, Магс. За все сразу. Мы не хотели перекладывать это на тебя, да вот – куда денешься с подводной лодки? Интересно, сколько у тебя было уже проблем из-за нас и сколько их ещё будет?

- Эй, - тихо окликает он меня, - мы ещё друзья?

- Если ты хочешь, - осторожно отвечаю я.

Он усмехается и садится напротив.

- А куда я денусь?

- Это был риторический вопрос? – вскидываю бровь.

- А ты знаешь ответ?

Пожимаю плечами, делаю гримасу. Магне фыркает.

- Вот и я не знаю, - говорит он, и мы невесело смеемся вместе.

Может быть, все не так уж плохо. Может, мы ещё выкрутимся. Раньше же как-то

выкручивались?


Следующий день к моему величайшему счастью оказывается субботой, и, вволю понаслаждавшись так кстати представившейся возможностью безнаказанно дрыхнуть до обеда, я пытаюсь придумать, чем бы теперь заняться. Погода уже начала портиться - небо ещё относительно ясное, но пронизывающий ветер яснее ясного говорит, что долго это не продлится. С другой стороны, сидеть в четырех стенах после вчерашнего тоже не очень хочется – к хорошему быстро привыкаешь. Вытаскиваю из занятой у Магса пачки L&M предпоследнюю сигарету, и тут меня осеняет идея, как провести день повеселее, не занимаясь всякими глупостями типа подготовки к понедельнику.

Правда, погода все-таки подкачала. Хотя, как знать - пока я иду к лазарету, ветер уже почти не чувствуется. Может быть, обойдется…

Виктор, конечно, после вчерашнего здоровьем не пышет, но вид у него вполне так себе… Похоже, он-таки начал приходить в порядок. Хотя бы в каком-то смысле. Во всяком случае, когда я вхожу в комнату, он почти что улыбается.

- Привет, - говорю я, закрывая за собой дверь. – Как жизнь?

- Стабильно, - Вик слезает с подоконника, на котором он до этого сидел, и я вижу, что повязка с его руки исчезла.

Наверно, изумление на моем лице слишком заметно, потому что он усмехается.

А что я, собственно говоря, так удивился? Конечно, у людей так быстро кости не срастаются. Когда их лечат обычные врачи, разумеется… Может, мертвого у нас на ноги и не поставят, но все остальное, думаю, сделают. А уж срастить сломанную кость может даже ведьма не самого высокого класса. И вообще, срослось – так срослось, тем быстрее можно будет забыть о том, о чем я не испытываю ни малейшего желания помнить.

- Может, в город смотаемся? – предлагаю я осторожно. – До вечера обернемся, по любому…

Он задумывается, потом кивает.

- Давай через десять минут у ворот.

Вот теперь я точно уверен, что он приходит в норму. Любой другой на его месте сказал бы «минут через десять». Чувствуете разницу? В переводе с Викторовского на человеческий язык это звучало бы так: ровно через десять минут ты должен быть прямо перед воротами, и ни секундой позже, потому как ждать тебя я не собираюсь.

Интересно, он и с возрастом будет такой же или ещё хуже?

Картина «Виктор Мортен лет через пятьдесят-сто», представшая перед моим мысленным взором, выглядит как хороший фильм ужасов, и роясь в шкафу в поисках свитера и куртки, я едва удерживаюсь от того, чтобы засмеяться. Армагеддон локального масштаба. Не факт, что только локального…

Мы сталкиваемся, ещё не дойдя до ворот. Ветер, вроде бы притихший, снова усиливается; я бросаю взгляд на Виктора, думая, не предложить ли мне повернуть обратно. Мы уже остановились у ворот, перелезть через них – плевое дело, даже если ты не оборотень. Впрочем, оборотню этот заборчик перепрыгнуть – раз махнуть хвостом…

Виктор смотрит куда-то вперед со странно сосредоточенным видом – как будто умножает трехзначные числа в уме. Холода он, кажется, совсем не чувствует, а руки в карманы засунул только по привычке. Почувствовав мой взгляд, он поворачивается, но я уже передумал возвращаться. В конце концов, этих пятидесяти-ста лет может и не быть. А сегодня – это сегодня, да и не так уж и холодно, на самом то деле. Тем более что идти до дороги всего ничего, а там на попутке – не замерзнем как-нибудь…

- Ну что, покатили, - говорю я вопросительно, и Виктор уже кивает, но вдруг останавливается на середине движения и застывает на месте, как будто прислушиваюсь к чему-то. Я напрягаю слух, но не слышу ничего, кроме ветра.

- Вик, ты чего?

Ещё несколько секунд он продолжает стоять, словно не услышав моих слов, потом поднимает голову, и в глазах появляется до того странное выражение, что мне становится как-то жутко.

- Это Джуди, - говорит он, глядя куда-то сквозь меня. – Нужно идти обратно.

- Что случилось-то? – нервно переступаю с ноги на ногу.

- Леди, - произносит Виктор так, как будто это сразу все объясняет, и проходит мимо меня. - Пошли, - бросает уже через плечо.

Подавив вопрос: «а я кому там сплющился?», я плетусь следом за ним, пока мозг выдает объяснения происходящего, одно глупей другого, и все, как на подбор, абсолютно неправдоподобные. О чем-то действительно правдоподобном думать не хочется вообще. Потому что страшно.

Через три минуты мы снова входим в кабинет Леди, и я опять смотрю на неё, но почему-то в этот раз ничего не чувствую, обычное отупение и не собирается появляться. Я все ещё вижу, что она красива, но в данный момент это волнует меня меньше всего.

Мы почти синхронно склоняем головы в коротком поклоне, она небрежно нам кивает, медная прядь, то ли случайно, то ли намеренно выбившаяся из прически, свивается в кольцо возле виска. Зрение как будто стало более четким, я цепляюсь взглядом за детали, а тяжесть в груди все нарастает. Я что-то чувствую, что-то неотвратимое, и оно приближается, вернее сказать – оно уже здесь. Но мы его пока не видим…

Кледжен снова поднимается из кресла, но в этот раз не бросает на Леди вопросительных взглядов – видимо, они уже все обговорили ещё до нашего прихода.

- Мистер Мортен, - произносит она, откашлявшись, и в эту маленькую паузу все мои рецепторы воют от напряжения, - мы нашли решение вашей проблемы.

Виктор едва заметно вздрагивает, несколько секунд молчит, видимо, пытаясь справиться с голосом, потом тихо произносит только одно слово:

- Говорите, - и от этого тона у меня бегут по коже мурашки… Такого я от него ещё не слышал. Если бы он однажды так приказал мне… что угодно, прийти, уйти, убить - я бы просто не смог этого не сделать…

Я бросаю взгляд на Львицу, но она неподвижна, как изваяние: сине-зеленые глаза смотрят на Виктора, но их выражение мне непонятно, и его вполне может и не быть вообще…

Кледжен начинает говорить, и хотя она делает это так же неторопливо и четко, как в лекционной аудитории, я отчетливо чувствую в его голосе даже не обычную нервозность, понятную в таких обстоятельствах – сейчас она напряжена до предела и готова ко всему.

Черт, что здесь все-таки происходит?

- Признаться, еще два дня назад я полагала, что мы не сможем найти решение, - Она скрещивает руки на груди, отгораживается, пытаясь обрети спокойствие. – Можно сказать, что его наши вы сами.

- Как? - не знаю, ощущает ли Вик все то, что чувствую я, но выглядит он теперь абсолютно спокойным. О том, что он чувствует, можно только догадываться…

- Ваша рука, - отвечает Фелиция. На мгновение на её губах мелькает улыбка. – Ни у одного человека, какие бы средства не использовались, сломанная рука не срастется за два меньше чем два дня. Неделя – возможно. Так что ваши способности по-прежнему при вас, как я и говорила.

- Возможно. Но я не чувствую никаких изменений, - возражает Виктор, и мне даже хочется его поддержать – будь он на самом деле вервольфом, хотя бы в тот самый момент, хрен бы я сломал ему руку, это скорее он мне что-нибудь сломал, - но, слава богу, я удерживаюсь. Ну да, ляпнуть такое в кабинете у Леди…

Клежден кивает.

- Вы и не можете ничего почувствовать. Это проявляется только в моменты наибольшего стресса для организма. Сильная боль или сильное душевное волнение. Причем не сразу, а с некоторым запозданием… Мы провели все необходимые тесты. Есть вероятность, что ваши способности вернутся, когда стресс будет… максимальным, - в её голове все отчетливее слышна нервозность, она даже назад отступает от Виктора, произнося эти слова.

Он медленно, по-звериному поворачивает голову, неотрывно глядя ей в глаза:

- Максимальным?

Леди резко хлопает ладонью по столу.

- Хватит ходить вокруг да около. Фелиция, продолжай.

Ей совершенно не хочется продолжать, это видно. И я ей очень сочувствую, потому что сам нисколько не хочу слышать, что…

[stervaN]

- Максимальный стресс в вашем случае – это смерть. Возможно, даже не клиническая.

Пол качается и уходит из-под ног. Так, ещё мне не хватало свалиться в обморок…

- Разумеется, есть ещё дополнительные условия. Лучше всего, если это произойдет в полнолуние – самая высокая вероятность восстановления, вы все ещё реагируете на луну, хотя и много слабее, чем раньше. И дополнительно… - Кледжен снова запинается на мгновение, но продолжает: - дополнительно я бы рекомендовала укус оборотня. В том случае, если ваши способности в момент смерти не восстановятся, а исчезнут полностью, это может стать дополнительным шансом.

- А может и не стать, - голос Виктора звучит абсолютно спокойно, как будто мы ведем светскую беседу в гостиной.

Кледжен кивает ему, поджав губы.

– Вероятность – процентов пятьдесят. Может, чуть больше, - говорит она, помедлив. – Ситуация уникальна. Я не могу ничего гарантировать…

На последнем слове она бросает взгляд на Леди, и та чуть прикрывает глаза. Все, что должно было быть сказано, уже сказано. Голова кружится, и все, чего мне страстно хочется, выйти отсюда и забыть все, что я здесь слышал. Я бы так и сделал, если бы мог вспомнить, как это - ходить…

Виктор молча смотрит на Леди, как будто хочет что-то спросить, и силится передать это через взгляд, не открывая рта. И видимо, она его понимает. Плавным движением поднимается из-за стола, скрещивает руки на груди.

- Вы все абсолютно правильно поняли. – Произносит она тихо. – В это полнолуние вас должен убить оборотень. И это ваш единственный шанс. Выбирайте…

Виктор ещё несколько секунд стоит молча, потом медленно, как будто каждое движение дается ему с трудом, поворачивает голову и смотрит на меня. И только ещё через несколько секунд до меня доходит значение это взгляда.

Нет. Нет. Нет…

-Нет, - говорю я шепотом, но он, как будто не услышав моих слов, продолжает смотреть прямо мне в глаза, и этот взгляд приказывает, ломает, разрывает меня на куски не хуже волчьих клыков, пусть кто-то прекратит это, я не могу больше…

- Нет, - повторяю я снова, и мои слова ничего не значат, я снова барахтаюсь в пустоте, где время закусило свой собственный хвост, где нет ничего, за что можно бы было зацепиться хотя бы на мгновение.

- Пауль, - тихо говорит Леди, и её голос - частичка реального мира – дает мне возможность вспомнить, где я. Я разеваю рот, как рыба, вытащенная из воды, сердце бьется, как будто задавшись задачей расколотить ребра и выбраться наружу, по спине стекает холодный пот. Интересно, умирают ли оборотни от инфаркта? Виктор все ещё смотрит на меня, но теперь его взгляд не имеет надо мной власти.

- Нет! – кричу я: ему, Кледжен, Леди, всем сразу, всему, что происходит вокруг меня помимо моей воли, что собирается раздавить меня, как бетонная плита случайно оказавшуюся под ней крысу. – Нет!!!

И выскакиваю из кабинета, с силой хлопнув дверью.


***


Интересно, сколько сейчас времени?

Точное время меня не интересует, но полночь -то уже наступила? Или ещё нет?

Нет, это же надо было так нахлестаться, чтобы даже приход ночи не почувствовать вообще никак… Я смеюсь, поднимаю взгляд от стакана к уже почти опустевшей бутылке.

Что за жизнь, выпивка кончилась, а я все ещё на ногах, хотя должен быть под столом…

Обвожу взглядом бар в поисках часов, но перед глазами все так расплывается, что будь они на стене напротив, я бы не увидел даже часовой стрелки. А в общем, черт с ним, со временем. Время – это такой редкостный зверь, он жрет самое себя, начиная с хвоста…

Скорее чувствуя движение, чем видя что-то, я поднимаю голову и пытаюсь сфокусировать взгляд. Через несколько секунд мне это даже удается. Так, а вот это плохо, значит, мой замечательный метаболизм уже начал перемалывать всю ту дрянь, которой я накачался, и самое большее через полчаса я начну трезветь…

Бармен смотрит на меня немного испуганно. Неудивительно, столько выжрать и ещё реагировать на внешние раздражители…

- Ещё бутылку этого пойла, - говорю я ему, с трудом ворочая языком, и в подтверждение своих слов стучу стаканом по стойке.

- Шел бы ты домой, сынок, - советует он мне доброжелательно. – Поздно уже, нарвешься ведь…

Меня начинает разбирать смех, и старательно его подавляя, я ему отвечаю заговорщическим шепотом, перегнувшись через стойку:

- Мой отель – полицейский участок, а мой дом – окружная тюрьма… только меня пока оттуда выгнали… Временно… не видишь, что ли, горе у меня… Сижу, жду, когда обратно позовут… Так что тащи своё пойло быстрее, «папаша»! – резко рявкаю я, приподнимаясь с места, и он невольно отшатывается, затыкается и тянется за новой бутылкой. Вот и правильно, не злите пьяного оборотня…

На соседний стул кто-то садится. Я с трудом поднимаю снова потянувшуюся вниз голову, чтобы разглядеть новую деталь в интерьере. Ого, оно ещё и женского пола…

Шатеночка, не сильно яркая, хотя и явно перемудрившая с боевым раскрасом, уже немного нетрезвая… и марихуаной мы тоже зарядились, да, моя прелесть? Так-то типаж не в моем вкусе, но именно сегодня мне это параллельно до самой крайней степени. Я сейчас хоть кого могу оприходовать, хоть китаянку, хоть негритянку… А у этой ножки ничего так. Очень симпатичные ножки.

Она смотрит на меня в упор довольно откровенным взглядом, и я ей улыбаюсь. Во все тридцать два. Поднимаю свой стакан в приветственном жесте:

- Дик, - называю первое пришедшее на ум имя.

-Трейси, - Вот и все, больше ничего и не нужно…

- Трейси, - говорю я как можно более проникновенно, - звезда моя полночная, ты виски пьешь?

Она хмыкает, покачивает ножкой, с которой до половины соскользнула туфелька.

- Пью, - коротко отвечает и подвигает свой стакан с остатками какой-то розовой дамской бурды на дне. О, вот это по- нашему…

- Папаша, - я мотаю головой в её сторону, - Налей даме, а то у меня что-то руки дрожат…

Бармен смотрит на нас с помесью жалости и неприязни. Все ясно, дети от рук отбились…ха.

Мы чокаемся, Трейси глотает содержимое стакана залпом, морщится, на мгновение вскидывает руку к горлу, прокашливается и гордо вскидывает голову. По виду ей лет девятнадцать, может - больше. Или меньше. Из-за этой раскраски а-ля Великий Вождь - Зад Гамадрила ничего не понять, особенно в моем состоянии…

- Чего ты его папашей называешь? – спрашивает она меня с пьяной серьёзностью.

- Так он меня усыновил! – радостно сообщаю я ей и всем в радиусе трех метров. – Только что! Папа, не поверишь, я же тебя всю жизнь искал!

Бармен морщится. Охотнее всего он бы взял меня за шиворот и вышвырнул за дверь. Вместе с Трейси. Только вот чует, стреляный воробей, что меня ему трогать ну никак не надо, я же явно на всю голову отмороженный, а может, у меня и ствол имеется? Или небольшой симпатичный нож? Короче, не тронь дерьмо, вонять не будет.

А отца у меня и правда нет. Он семнадцать лет назад свою долг уже исполнил – подснял в каком-нибудь баре вроде этого мою мамашу на один вечер и утром распрощался. История короткая, но поучительная. Вот будет прикол, если Трейси от меня родит…

- Прелесть моя, ты детей любишь? – спрашиваю я её проникновенно.

Прелесть издает какой-то невнятный звук.

- Какого хера мне это маленькие ублюдки сдались? – отвечает она меланхолично. Я разочарованно вздыхаю.

- А вот это зря! В женщине должен быть материнский инстинкт! – заявляю тоном президента, читающего речь в парламенте в честь инагурации. – А в мужчине - отцовский! Вот ты, папаша, - я перевожу взгляд на бармена, - у тебя есть отцовский инстинкт?

- Шли бы вы домой, - безнадежно говорит он.

- Не хочу домой!- заявляю я. – Мне здесь хорошо! А потом приедут хорошие ребята в синих костюмах и уложат меня в уютную постельку…

[stervaN]

Трейси пьяно хмыкает.

- Пошли ко мне, - говорит она равнодушно, и я сползаю с высокого стула.

- С тобой – хоть на край света! Папаша, - кладу на стол деньги, - я отчаливаю. Ты без меня не скучай, ОК?

И вываливаюсь на улицу в обществе моего ночного ангела. Интересно, она за деньги пашет или за идею? Или просто на девчонку депрессняк накатил?

- Ты далеко живешь? – спрашиваю. Вопреки ожиданиям, оглашения расценок не следует. Видимо, все-таки просто депрессия…

- Тут рядом, - она показывает куда-то направо.

Пока мы идем по пустой улице – сколько же все-таки времени? - я медленно трезвею. Хмель выветривается из головы, все, что удалось ненадолго забыть, тут же вспоминается, и настроение у меня портится стремительно. Скашиваю взгляд на идущую рядом девушку, но лучше не становится. Не хочу я её. Нисколько. Даже на эту ночь. Где, спрашивается, были мои глаза полчаса назад? Виски залило, не иначе. У меня же на неё сейчас просто не встанет…

Но это совсем не значит, что она не может доставить мне удовольствия. Только… другим способом.

Мы сворачиваем в какой-то переулок, и, поняв, что лучше места не найти, я останавливаюсь.

- Ты чего? – Трейси смотрит на меня удивленно. В ответ я притягиваю её к себе, целую в губы, в шею, чувствуя вкус её кожи, едва удерживаясь, чтобы не разорвать её на части прямо сейчас. Правую руку внезапно что-то обжигает резкой болью. Серебряная цепочка блестит в свете одинокого уличного фонаря. Вот блядь!

Ярость накрывает меня с головой, и с рычанием я срываю с неё эту жалкую бирюльку, с кофточки отлетают пуговицы, падают мне под ноги…

- Ты что? – она слабо пытается сопротивляться, но не успевает даже шевельнуться, когда я прижимаю её к стене и почти что ласково беру за горло.

Улица совершенно безлюдна, и это даже не жилой квартал. Нас никто не услышит, никто не увидит, никто не вызовет полицию. Глядя прямо в ставшие поистине огромными от ужаса глазами, я черчу на шее девушки линии большим пальцем, ощущая пряный запах духов и ещё куда более возбуждающий аромат - человеческого страха. Она судорожно сглатывает – движение мускулов шеи под рукой так заводит, что я больше не могу ждать. Запрет, наложенный на охоту вблизи школы, я уже нарушал. Разом больше, разом меньше…

Она совсем ещё молода. У неё, должно быть, сладкая кровь и не менее сладкая плоть. Но сейчас я не голоден. Я просто очень хочу кого-то убить. И мне совершенно плевать, кто именно это будет.

Душить. Медленно.

Пальцы неторопливо сжимаются, оставляя добыче все меньше воздуха. Лицо Трейси сначала бледнеет (хотя, казалось, уже некуда), потом синеет, но глаза остаются осмысленными, она понимает, что именно происходит сейчас, и когда тело, прижатое к моему, нехотя расслабляется, она ещё жива. Если нет шансов, зачем бороться?

Не знаю, почему, но я перестаю сжимать руку, хотя мог бы одним рывком сломать ей шею и закончить все это быстро и милосердно – в конце концов, я не настолько жесток, чтобы играть с ней, как кошка с мышью, она ни в чем не виновата – разве что в дефиците собственного везения. Но до этого мне как-то не приходилось смотреть в глаза тем, кого я убиваю. И это так завораживает...

На самом деле обычные карие глаза – цвет орехово-шоколадной пасты - широко расставленные, довольно красивые ресницы… Но не это главное.

Вообще-то чаще всего люди до конца на что-то надеются, даже если шансов у них ноль с минусом. Хотя – ведь чаще всего они даже не успевают понять, во что вляпались, даже когда ты показываешь им клыки. А может, мне попалась особенная добыча сегодня – я вижу, как выражение ужаса в этих глазах плавно перетекает во что-то качественно иное.

Обреченность.

Какое знакомое выражение.

Виктор, сукин ты сын, есть ли в этом мире что-то, что не будет напоминать о тебе?

Рука на чужом горле медленно разжимается. Я делаю шаг назад, видя в глазах девушки что-то, похожее на недоумение – она уже смирилась с тем, что умрет сегодня и сейчас и теперь силится понять, что за игру я затеял… Но это выражение видно только долю секунды, а потом она хватается за горло, опускается на колени и долго надрывно кашляет, судорожно глотая воздух.

Я стою рядом, сунув руки в карманы, и смотрю на неё. Наверно, я бы даже её пожалел – но все чувства куда-то девались, вкупе со злостью и желанием убивать. Ощущение, что все это сон – воздух сплотился в нечто мутно-зеленое, как грязная вода в лужах – двигаться и говорить бессмысленно. Место под названием «нигде».

Девушка, ещё качаясь, поднимается на ноги и смотрит на меня. Она не пытается звать на помощь или бежать, она ждет, что я продолжу свое развлечение, но я просто отхожу в сторону, освобождая ей дорогу. Ещё несколько секунд она недоуменно смотрит на меня, как будто не в силах осмыслить тот факт, что её так легко отпускают, а потом медленно, спотыкаясь и стараясь держаться как можно дальше от меня – как будто это может её защитить – проходит мимо; убыстряя шаг, оглядывается через плечо, и уже почти бегом сворачивает за угол.

Будем надеяться, что мы больше никогда не встретимся.

Я сажусь на корточки, закуриваю. У ног что-то блестит – та цепочка, которую я сорвал с неё, не глядя. Серебро, будь оно неладно. Простенький кулончик в виде Тау. Символ вечной жизни.

Если Бог есть, у него, должно быть, отвратительное чувство юмора.
Поднимаю украшение – вряд ли хозяйка за ним вернется – аккуратно опускаю на ладонь, а потом сжимаю кулак, чувствуя, как под мгновенно раскалившимся металлом шипит кожа, как крест входит глубоко в мясо. Все равно на мне все заживет. Я же оборотень, мать вашу, верно? Я - оборотень…

Возвращаюсь домой, по-прежнему не зная, сколько сейчас времени, благоухая дешевым виски так, что самому противно, питая слабую надежду на то, что Магне уже спит и видит далеко не первый сон.

Но моя надежда не оправдывается. Ещё не открыв дверь, я вижу, что в комнате горит свет. Магне валяется на кровати полностью одетый, и, когда я вхожу, быстро поднимается и садится, пристально глядя на меня, и, видимо, вид у меня ещё тот…

- Что с тобой? - тихо спрашивает он, и совершенно искренняя тревога в голосе звучит настолько сильно, что я внезапно чувствую, что больше так не могу. Я сажусь на кровать напротив него и говорю. Обо всем подряд.

О том, как я безумно устал. О постоянном мучительном страхе непонятно чего, из-за которого невозможно ни есть, ни спать. О хрусте чужих костей под руками. О серебряной сережке на ладони и о дымящейся коже под ней. О бесконечно тянущихся днях и безумно коротких ночах. О том, как же я ненавижу Виктора, и том, как я не хочу, не могу, не желаю его убивать, даже если это единственный шанс на хоть какую-то нормальную жизнь после всего, что с нами произошло…

Скорее всего, я несу полную чушь, я путаю слова и порядок событий, но мне уже совершенно плевать. За последние недели я произнёс меньше слов, чем обычно произношу за день – может, в этом все дело? Я не знаю, я уже ничего не знаю, кроме того, что я больше так не могу…

Наверно, я говорю очень долго. Я не смотрю Магне в лицо – скорее куда то на уровень матраса, но это все равно не имеет значения – я ничего не вижу, перед глазами стоит туман от постоянного недосыпа, я все-таки слишком много выпил, меня мутит и качает из сторону в сторону, и я, наконец, замолкаю, обнаружив, что больше не могу произнести и слова.

В комнате повисает молчание. Наверно, Магне сейчас от меня тошнит. Плевать. Меня самого от себя тошнит, в самом буквальном смысле этого слова, и если он что-то скажет или просто промолчит – даже не обижусь, развернусь и уйду, провести ночь на ступеньках или на траве в парке для меня не проблема… Вот к Виктору я сейчас не пойду. Однозначно. Иначе снова натолкнусь на этот требовательный взгляд: «Сделай, сделай, сделай…». А вот - не буду. Кто меня заставит?

[stervaN]

Наконец Магне прерывает молчание.

- И что, никак по-другому нельзя? – спрашивает он потрясенно, и я яростно мотаю головой, старательно подавляя желание разрыдаться, как последняя сопливая школьница. Немного справившись с голосом, отвечаю:

- Никак, Магс, видимо – никак…

- А Вик?..

- Согласен, - губы немеют так, как будто мне вкололи двойную дозу новокаина. – А полнолуние – через два дня…

Злые слезы все-таки прорываются, несмотря на все мои усилия, и я торопливо закрываю лицо руками. Ещё только этого не хватало для полного счастья…

Сильная и тяжелая, как медвежья лапа, рука ложится мне на плечо. Старый добрый беовульф, ты ведь знаешь, что тут нечего посоветовать. И ничего нельзя изменить или поправить. Это как торнадо - выскочить нельзя, можно только нестись вместе с ним, потеряв чувство пространства и времени…

- Я с вами, - говорит он тихо, и это самое лучшее, что я слышал за эти дни. – До самого конца.

- Я знаю, - отвечаю, кусая губы до крови, потому что глаза сводит острой болью, а плечи начинают предательски трястись. – Я знаю, Магне…

Весь следующий день я избегаю даже приближаться к лазарету. Из комнаты выхожу только на обед, и то зря – едва кажется совершенно безвкусной, и уже через пять минут я не могу вспомнить, что же лежало на тарелке. Не то, чтобы меня это очень волновало…
Разговаривать ни с кем не хочется, лень даже открывать рот. Магс это, правда, отлично понимает и поэтому просто заваливается на свою кровать с каким-то учебником в руках. Я, немного погодя, тоже беру в руки какую-то книгу, и, невидящим взглядом уставившись на страницы, прокручиваю в памяти разговор в кабинете. Без всякого смысла, без попыток что-то решить, да и вообще без моего непосредственного участия; просто время опять замкнулось на самом себе, и теперь так будет всегда. Стивен, ты, конечно, старый нарк, но кое в чем ты абсолютно прав. Ад – это повторение.

« - В вашем случае стресс должен быть максимальным…»

Может, мен убить Кледжен? Поводов куда больше, чем в случае с той девчонкой…

«– Вероятность – процентов пятьдесят…»

Хотя – в чем она виновата? Не могла же она этого не сказать… Да ещё и в присутствии Леди.

«В это полнолуние вас должен убить оборотень».

Вот так. Не больше, но и не меньше.

- Пауль?

Я поднимаю голову и смотрю на Магне. Того, кажется, осенила какая-то идея, но вид у него при этом несколько смущенный и извиняющийся, как будто это нечто жутко непристойное, и даже он сам не понимает, как это могло прийти ему в голову.

- Да?

- Пауль, а если я?

Ещё несколько секунд я смотрю на него, прежде чем до меня доходит смысл этих слов.

- Пауль?..

Все ещё не в силах говорить, я перевожу взгляд на свои руки. Потемневшие ногти впиваются в ладонь, погружаясь в неё до основания. Кровь. Моя собственная кровь. Почему же мне не больно?

Из нас троих Магс всегда был младшим. Несмотря на рост и силу. И относились мы к нему соответственно: немного снисходительно, иногда начальственно… Но самое тяжелое обычно брали на себя. И вот теперь – приехали.

Да конечно, это был бы самый простой выход из положения. Охрененно простой. И как же это мы его проглядели с Виком? Заменить себя тем, кому будет проще… А самому сидеть и ждать, пока не сообщат результат. И в любом случае быть совершенно ни при чем. А Магне – такой же оборотень, и наш лучший друг, и у него все получится, и может быть, куда лучше, чем у меня… Только вот один минус - я так не могу. Ждать в стороне, даже стоять рядом… Какая, хрен, разница? Вспыхнувшая перед глазами картина вызывает острый приступ тошноты и ненависти к себе, как тогда, в комнате Виктора.

- Пауль, ты чего?

Магне смотрит на меня с испугом – видимо выражение лица у меня ещё то. Но поскольку я все ещё молчу, он начинает говорить:

- Если по другому нельзя….А ты не можешь… Ну кто ещё? Я могу прямо сейчас с ним поговорить…

Охотнее всего я бы сейчас завопил: «Нет, не смей!». Но останавливает одно – если не он, то я. А сказать «я сам» сейчас я не могу. Кишка у меня для такого тонка. А если не я, и не он, то Виктор. Как в детской считалочке – кто-то будет должен выйти из круга. Если это будет Магне, и Виктор умрет – я никогда ни ему, ни себе этого не прощу. Если Виктор выживет, то уже он мне этого не простит. А если это буду я, и Виктор умрет, то мне останется только сдохнуть рядом.
Есть, конечно, и совсем замечательный вариант – что Виктор выживет. Четверть. То бишь двадцать пять процентов. От пятидесяти. Короче, маловато для того, чтобы это на самом деле хорошо закончилось для всех нас. Дохлый номер. И не могу я сейчас Магне ничего запретить. Даже возразить не могу – если не я и не он, то кто? Кто-то из младшей группы? Бред, нужен оборотень, примерно равный по силе…

Куда не кинь – везде клин.

- Делай, что хочешь, - говорю я Магсу, и, пресекая, дальнейшие вопросы, натягиваю куртку и выхожу из комнаты. В этой игре я, похоже, пас…

Немного покружив по окрестностям – слишком много народа, все-таки выходной, - я вспоминаю о месте, которое мне показал Виктор два дня назад. Там меня никто не найдет. Кроме, разумеется, самого Виктора, но он, скорее всего, подумает, что я опять подался в город, искать приключений…

Спускаюсь в овраг, сажусь на землю, прислонившись к стволу дерева. Здесь тогда сидел Виктор, пока я дрых, положив голову ему на колени. И ещё мы целовались. Вряд ли это ещё когда-то произойдет. Не в этой жизни, детка, трусости и предательства Виктор не прощает, говорит мне кто-то, потешаясь от души, а сейчас ты предал и его, и Магне, оставил их решать все самостоятельно, а может быть, они даже и справятся, но другом ты им никогда уже не будешь… Шышел-мышел, третий вышел. Сжимаю правую руку в кулак, изо всех сил бью по земле, чтобы хоть как-то унять это, заставить этот долбанный внутренний голос заткнуться…

Ну не могу я! Не могу!! Не могу я его убить! Я даже представить себе этого не могу!

Не могу я, поймите же это все!!!

- Пауль.

Вскидываю голову.

Виктор стоит напротив меня, прислонившись к стволу дерева. А я даже не слышал, как он подошел, так был увлечен самокопанием… Выдержав небольшую паузу, он подходит ко мне и садится рядом, но я по прежнему молчу, теперь уже не от удивления, а просто из принципа, отлично зная, что сейчас это мне не поможет…

Впрочем, он, кажется, перестал обращать на меня внимание. Глядя куда-то в сторону, засовывает в рот сигарету, щелкает зажигалкой, затягивается, и, выпустив изо рта дым, говорит:

- Со мной говорил Магне.

В воздухе повисает долгая пауза. Не выдержав только что данного обета молчания, я, не глядя в его сторону, спрашиваю:

- И?..

- И я отказался, - боковым зрением я вижу, как он стряхивает пепел на траву и снова затягивается.

Сам не знаю, что я чувствую. Облегчение. Удивление. Страх. Все вместе…

- Почему?

Виктор молчит, задумчиво разглядывая что-то в стороне.

[stervaN]

- Я не думаю, что он не сможет, - говорит он немного погодя. – Скорее всего, сможет. Но дело не в этом…

- А в чем же? – во мне просыпается язвительность. Ещё бы, такой вариант пропадает…

Виктор беззвучно фыркает, отбрасывает окурок в кусты.

- Потому что из этого ничего не выйдет, - говорит он так, как будто это само собой разумеется. – Я это знаю.

- А со мной выйдет? – спрашиваю откровенно издевательским тоном.

- Не знаю, - коротко отвечает он, игнорируя мою интонацию. – Возможно. А с Магне – точно нет. Если хочешь, это предчувствие…

На последних словах он поворачивается ко мне, но я смотрю прямо перед собой, избегая встречаться с ним взглядом.

- Пауль, - повторяет он, но в одном слове столько… я не знаю чего именно, но этого слишком много, я знаю, что он имеет в виду, но не хочу этого слышать, и даже думать про это не хочу, пусть он замолчит, пусть не просит… Я даже не смотрю ему в лицо, я вообще не двигаюсь с места, старательно делая вид, что оглох.

- Пауль… - обреченность, и надежда, и мольба, и приказ, – все вместе. Пальцы до боли впиваются в землю.

Я не сделаю этого. Даже не проси. Всё что угодно, но только не это. Скажи «убей» – убью, скажи «умри» - умру, но только не это, каюсь – слаб…

Поворачиваюсь и смотрю ему в глаза, и решимость тут же начинает таять.

Глубокие тени под глазами, заострившееся лицо. И лихорадочный блеск в глазах. Всего-то пара недель…

- Почему? – спрашиваю я безнадежно. – Почему ты это делаешь? Там же всего пятьдесят на пятьдесят…

- Потому что я не могу иначе, - спокойно отвечает он, глядя куда-то в пространство. Потом, словно очнувшись, переводит взгляд на меня. – Я не смогу так жить. Мне по любому - пятьдесят на пятьдесят. Либо волк, либо труп. Промежуточная стадия меня не устраивает.

- Живая собака лучше, чем мертвый лев…

- Может быть. Но не для меня. Тем, что я есть сейчас, я не нужен никому. Даже себе самому.

Это неправда: ты нужен мне. Таким как есть, таким, как был – без разницы. Ты это хотя бы подозреваешь, Виктор? Хотя – тебе же этого мало, тебе всегда мало того, что тебе дают даром, ты предпочитаешь вырывать милости у судьбы зубами, с рычанием и кровью…

- А если я откажусь? – спрашиваю я и напряженно жду ответа.

Он уже снова глядит перед собой, подбирает какую-то веточку, вертит её в руках.

- Тогда я уйду. Мне больше будет нечего здесь делать.

Так, хорошенькое дело. А что я буду делать здесь без тебя? Выть по ночам от тоски на луну, мешая всем спать? Что-то мне не нравится этот вариант…

- Пауль, - говорит он тихо, - Пойми, это уже не жизнь, во всяком случае, не та, которой мы жили раньше. Я больше никогда не смогу превратится в волка и охотиться по ночам, я больше не чувствую всех тех запахов и звуков, которые ощущает самый слабый оборотень. И сейчас это ещё ничего, но уже через двадцать лет, когда вы останетесь молодыми, почти такими как сейчас, я начну медленно стареть, и чем дальше, тем быстрее… Это очень медленная смерть - моё тело будет слабеть день за днём, превращая меня в рухлядь, отнимая даже тот жалкий остаток сил, которым я пока в силах пользоваться…

- Не надо, Вик, - говорю я тихо, закрывая глаза. – Пожалуйста, не надо…

- Но это будет так, - говорит он горько. – Это будет именно так…

Стискиваю зубы. Он, как всегда, прав, прав до невозможности, но почему все должно быть именно так? Почему нет другого способа? Почему для того, чтобы вернуться к жизни, нужно умереть? И почему он выбрал для этого меня?

- Я не могу убить тебя, - говорю я почти умоляюще. – Понимаешь, я не могу…

- Но ты меня не убьешь. В строгом смысле слова я уже почти мертв. – Возражает он. Потом неожиданно его прорывает:

- Да не хочу я, чтоб это был кто-то другой! Я ТЕБЕверю! Думаешь, я горю желанием, чтобы мне клыки в шею запустили?

У меня наступает легкий шок: впервые за это время Виктор повысил голос. Он и сам это понимает, глубоко вдыхает, пытаясь восстановить самообладание. Немного успокоившись, говорит:

- Я знаю, что все то, что я сейчас делаю – это полная херня. Но я не могу по- другому. Я не могу не попытаться, понимаешь?

И самое худшее, что я действительно понимаю. Поэтому и молчу, не в силах что-то ответить. Нечего.

Наши руки случайно соприкасаются, и я, уже порядком устав от этой игры «У-нас-все-как-раньше», накрываю его ладонь своей. Всё равно никого рядом нет…

- Дай мне немного времени, - жалкий скулеж, но я ничего не смог с этим поделать. – Это… непросто.

Виктор долго смотрит на меня, потом медленно кивает, и мы ещё долго сидим так, у костра, молча, над нашими головами светит неминуемо растущая луна, совершенно безразличная к нашим проблемам.

Тогда, в коридоре лазарета, сидя на полу с закрытыми глазами, я не чувствовал времени – оно остановилось и замкнулось на меня. Это омерзительное ощущение – будто барахтаешься в холодной воде в абсолютной темноте, а потом уже не барахтаешься, а мирно тонешь, но никак не можешь достигнуть дна, потому что его нет.

Теперь все с точностью наоборот. Я сижу, не двигаясь, не глядя на Виктора, но чувствуя его руку – она едва теплая, и хочется сжать ладонь чуть сильнее, чтобы ощутить больше тепла, но для этого нужно начать двигаться, - и чувствую, как время проходит, не быстро и не медленно, а так, как обычно – с равнодушной математической точностью. Вдруг мне становится жутко. Это такое… пронзительное чувство… Нас больше никогда здесь не будет, осеняет меня неожиданно. Чтобы там ни было, здесь нас уже никогда не будет, даже если мы и придем на это место вместе, в это же самое время. Этого всего больше никогда не будет.

Я поворачиваюсь к Виктору, чтобы сказать что-то, объяснить это…Он отвечает на взгляд, чуть склонив голову к плечу, и через мгновение я понимаю, что он это знает. И всегда знал. Как и множество других вещей, о которых я могу только догадываться.

Наверно, это правильно. Есть люди, которые превращаются в волков. И есть волки, которые превращаются в людей…

И неожиданно я понимаю. Дело не в способностях заживлять раны, не в нюхе, не в реакции. Глупости, мелочь, все можно пережить, привыкнуть… Если бы такое произошло со мной – я бы выжил. Лез бы на стены, жрал виски бутылками, убил бы кого-то, но выжил. Потому что я все-таки человек. В отличие от него…

- Виктор, - я зову его тихо, но замолкаю, не зная, что сказать. Просто тупо повторяю его имя, как будто в этом можно высказать сразу все. – Виктор…

Ещё несколько мгновений он смотрит на меня – не вопросительно, а так, потом поднимается на ноги и протягивает мне руку.

- Пошли.

Я уже не спрашиваю, куда. Мне это совершенно безразлично.

И через десять минут мы оказываемся в его комнате.

Я вхожу последним, закрываю дверь, стараясь сделать это беззвучно – как-никак, уже явно далеко за полночь, он поворачивается ко мне, но, вместо того, чтобы сделать шаг вперед, как он делал всегда, просто стоит и смотрит, как будто ожидая чего-то.

Странная это пьеса – никто не знает ни слов, ни сценария, но попробуй ошибись…

Я подхожу чуть ближе. Теперь мы уже совсем близко, ещё ближе, чем тогда, в овраге, и я наклоняюсь к его губам, чувствуя себя страшно неуклюжим. Впрочем, через мгновение это проходит. Мы кружим по комнате, не отрываясь друг от друга, губы, шея, плечи, снова губы, как же я хочу тебя, господи, если бы ты знал, как же я…

[stervaN]

Виктор стягивает свитер, потом рубашку, и все оставшиеся в голове мысли берут отпуск. До лучших времен. Уехала навсегда, твоя крыша… Его руки ложатся мне на бедра, я чувствую, что еще немного - и кончу, даже не успев раздеться, - и сам толкаю его к постели. Завтра может быть все, что угодно, но сегодня все будет так, как хочется мне, и я вжимаю его в кровать, не столько даже от дикого, звериного вожделения, сколько от желания заставить самого себя поверить, что я могу его удержать. Никогда – никуда – ни к кому - не отпустить.

Он откидывает голову чуть назад и прикрывает глаза, я приподнимаюсь, чтобы поглядеть ему в лицо, его руки тут же притягивают меня обратно, и теперь я уже вообще ничего не соображаю.

Сильные пальцы в немом одобрении впиваются мне в плечи, погружаясь в тело не хуже когтей; я чувствую боль и это мне нравится. Никаких слов уже не нужно - я чувствую его каждой клеточкой тела, и теперь я знаю, что он разделяет это ощущение; но когда он едва слышно, так, что только по губам и можно прочитать, произносит моё имя, оказывается, что именно этого я и хотел больше всего. Но почему-то так больно, больно до такой степени, что кажется, будто в меня воткнули нож по самую рукоятку, и теперь, не торопясь, проворачивают его, но это вовсе не мешает девятому валу сказочного блаженства накрыть меня с головой, и весь мир превращается в пульсирующее сияющее марево…

Когда туман перед глазами рассеивается, я чувствую себя настолько уставшим, что лень даже шевельнуться. Под этим благовидным предлогом я не спешу отодвигаться от Виктора, с которым мы настолько переплелись ногами и руками, что не понять, где кто, особенно когда тела практически не чувствуешь. Утыкаюсь ему по-собачьи носом в плечо, чуть пониже следа от собственных зубов, и чувствую, как он легко проводит рукой по моим волосам.

- Я люблю тебя, - говорю я… и через мгновение понимаю, что это – правда.

Виктор вздрагивает, чуть приподнимается, и мне тоже приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Впервые там видны некоторые человеческие чувства - удивление, горечь… Боль. Вик, вот только не говори, что тебе очень жаль, ладно?

Впрочем, он ничего не говорит. Смотрит на меня ещё несколько секунд, а потом с усталым вздохом неожиданно наклоняется и целует в губы.

Что ж… это тоже неплохой ответ. Странно было бы, если бы он поступил иначе…это же Виктор. Если бы он сам начал признаваться мне в любви, я бы решил, что у него с головой не в порядке…

А странное это чувство – знать, что ты кого-то любишь. Интересно, будет ли у меня время привыкнуть к этому. Нет, лучше об этом не думать… Но не думать о том, что я буду должен сделать завтра, и чем это может закончиться, не получается. Пятьдесят процентов. Только пятьдесят, мать их так и растак…

Виктор дышит размеренно, он уже отрубился, да оно и понятно – люди куда менее выносливы, чем вервольфы. Я знаю, что такое убивать. Но убивать, чтобы воскресить, рвать шею, вместо которой ты куда охотнее подставил бы свою… Мне страшно, страшно до дрожи, но отступать уже некуда, данное слово обратно не возьмешь… да и что это может изменить?

Будь что будет, говорю я мысленно – и самому себе, и ему. Мне чертовски не хочется этого делать, Виктор. Но я сделаю это для тебя.


***


Когда я просыпаюсь – тяжело и неохотно, как будто пробираясь через что-то густое и вязкое, вроде застывающего цемента, этот мир наваливается на меня ещё прежде, чем мне удается вспомнить, что, собственно говоря, должно сегодня произойти. Только через несколько секунд наконец удается храбрости, чтобы открыть глаза и увидеть, что за время, пока я отсутствовал, совершенно ничего здесь не изменилось.

Виктор, полностью одетый, сидит на подоконнике, и вертит в руках пачку сигарет, как будто не решаясь закурить. Он, кажется, настолько глубоко задумался, что даже не чувствует моего взгляда, и я пользуюсь так неожиданно представившейся возможностью его порассматривать: меня всегда интересовало, как же он себя ведет, когда остается в полном одиночестве. То, кто же он такой на самом деле.

Впрочем, ничего особенного Виктор не делает. И лицо у него точно такое же, как и всегда, разве что эмоций на нем чуть-чуть побольше. Как будто в ответ на свои мысли он слегка качает головой, хмурится, вытаскивает из пачки сигарету, но так и не доносит её до рта, глядя куда-то в пространство.

Видимо, все-таки почувствовав мой взгляд, вскидывает голову:

- Привет…

- Привет, - хрипло отвечаю я, подавляя зевок. – Сколько времени?

- Двенадцать. Завтрак ты уже проспал, - в его голосе появляется тень прежней иронии.

Я снова натягиваю одеяло до подбородка.

- Тогда я буду спать до обеда…

Виктор едва заметно улыбается.

-Я говорил с Леди, - говорит он, выдержав небольшую паузу. У меня тут же начинает сосать под ложечкой, но я принимаю мужественное решение этого не показывать.

- И что?

- Машину нам вечером дадут. Ехать нужно будет втроем, на всякий случай.

- Магне?.. – я не предлагаю, я предполагаю… Виктор кивает.

- Магне. Вы ещё оба должны будете к ней зайти. На инструктаж.

- На хрен? – задаю я риторический вопрос. Он пожимает плечами. Всё ясно, решения начальства не обсуждаются, а выполняются…

- Когда?

- После ужина…

Спать уже расхотелось, но вставать все ещё лень. Я бы с удовольствием действительно провалялся здесь до обеда, но в комнату может кто-нибудь зайти, в конце концов, это же лазарет, вроде как, и объяснять свое здесь присутствие я буду долго и невнятно… Наверно, лучше пойти к себе и попробовать привести себя в порядок перед выходом в люди. Так, а где, интересно, моя одежда? Вчера я как-то не озаботился тем, чтобы аккуратно её куда-нибудь повесить…

Через несколько секунд выясняется, что искомое находится на спинке стула. Дотянуться туда, не вставая, явно не получится… Черт, что-то это ещё за девичий стыд проснулся?

А Виктор ещё и улыбается – правда, едва заметно, одними глазами, но улыбается. Чертов сукин сын.

Наконец ему надоедает развлекаться таким образом, и, бросив что-то вроде «Я покурить», он выходит из комнаты, великодушно предоставив мне возможность спокойно одеться. Последнее я, впрочем, стараюсь сделать как можно быстрее, нервно поглядывая на дверь – мало ли что. Закончив с этим, выскакиваю наружу. Виктор курит у входа. Увидев меня, молча протягивает мне сигарету. Я с удовольствием затягиваюсь.

- Когда увидимся? – спрашиваю после третьей затяжки, стряхивая пепел и стараясь не попасть себе на кроссовки.

- Подходите после ужина. Лучше всего в восемь. Тут всего часа два езды, а потом ещё тянуть время до полуночи…

Я киваю, принюхиваюсь к ветру, поглядываю на небо. Если чутье мне не врет, то с погодой сегодня все будет нормально. Немного пасмурно, конечно, но это делу не помеха; к тому же, есть шанс, что к вечеру вообще разойдется.

Ночь полнолуния…Обычно её приход чувствуешь ещё за несколько дней. Но не в этот раз – никакого лихорадочного возбуждения, обострения чувств, желания немедленно кого-нибудь покусать. Вообще ничего. Наверно, я действительно очень сильно устал…

Остаток дня проходит как-то странно – ощущение времени смазано, оно то тащится, как обкурившийся удав, то скачет, как вспугнутый кролик. От нечего делать я пытаюсь разобрать кучу вещей в шкафу, но забрасываю это занятие на середине, в раз пятый забыв, что именно держу в руках. Сосредоточиться хотя бы на чем-то, кроме предстоящей поездки, совершенно невозможно, как я ни стараюсь; и остается только валяться в кровати и смотреть на потолок, отсчитывая минуты, оставшиеся до наступления времени икс.

В четыре часа приходит Магне. Молча проходит к своей кровати, садится и тяжело вздыхает.

- Абсолютно согласен, - откликаюсь я. – Оно самое. В чистом виде.

Магс хмыкает у меня над ухом

- Слушай, ну если что…

- Не надо, - отмахиваюсь от ненужных, в общем-то, обещаний. – Не смей расшатывать мою решимость, она и так хлипкая…

Он ничего не говорит, и через несколько секунд кровать скрипит под его тяжестью. Правильное решение, все, что нам остается – ждать… В комнате воцаряется тишина, и я даже начинаю задремывать, когда её нарушает вопрос:

- Почему ты согласился?

[stervaN]

Я задумчиво разглядываю потолок. В самом деле, почему? Почему я знаю, что просто должен это сделать, несмотря на то, что все во мне вопит от возмущения при одной только мысли об этом? Виктор, конечно, умеет быть чертовски убедительным, когда захочет; но со мной то этот номер не прокатывает, я его не боюсь… ну разве что чуть-чуть, самую капельку… Да ведь, собственно говоря, он меня ни в чем и не убеждал, просто сказал, что так надо. Вот я и согласился. Условный рефлекс, понимаете ли… И все-таки, почему?

- Как бы тебе объяснить… Знаешь, пару дней назад я чуть ли не выл, что я так больше не могу. Ну, ты помнишь. А вот теперь думаю, было бы оно дальше так же, это бы было ещё ничего…

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Магса. Он глядит на меня, опершись на локоть, и я продолжаю:

- Уж если по любому получается дерьмо, что толку из себя страуса изображать?

Магс снова хмыкает, ложится и говорит, обращаясь, по всей видимости, к кому-то сверху:

- Это называется уйти от ответа.

- А то, - без энтузиазма отвечаю я.

Отвали, Магс. Честно, не знаю я этих «почему». Я просто делаю, что делаю, и надеюсь, что кривая вывезет. Может быть. Если очень повезет…

Что было в этот день на ужин, я потом не вспомню, даже если бы в противном случае меня напичкали чистейшим серебром по самое не хочу. Да и есть я не хочу, поэтому подали ли к столу устриц в шампанском или подгоревшую овсянку, мне, в общем-то, совершенно безразлично. Мне вообще уже все безразлично, даже предстоящий визит к Львице. Ну не совсем, но почти. Во всяком случае, ни малейшего приличествующего случаю душевного трепета пока что не наблюдается.

В столовой довольно много народа, за два столика от нашего я вижу компанию со второго этажа – Кристина, Эстер, Дора и Изабелл; они что-то весьма живо обсуждают, и именно в тот момент, когда я на них смотрю, Эстер сползает под стол от хохота, а все остальные довольно ухмыляются. Дора оборачивается, машет нам рукой, и я, собрав все силы, киваю и растягиваю губы в улыбке, которая даже мне самому кажется неубедительной. И видимо, не только мне, потому что за несколько секунд, которые мы глядим друг другу в глаза, веселье сползает с её лица, как потрескавшаяся краска с дерева, и в глазах появляется тревога. Черт, я никогда не научусь скрывать свои чувства… Торопливо отворачиваюсь, делаю вид, что полностью увлечен едой, жую что-то, не чувствуя вкуса. Желудок наотрез отказывается это принимать, и я, потянувшись за стаканом, снова бросаю взгляд на столик девушек. Увиденное заставляет меня ещё раз подавиться – теперь все четверо сидят, как на похоронах, глядя в стол чуть ли не виновато… Н-да, поздоровались, называется…

- Магс, может пойдем, а?

Магне, которому, очевидно, тоже еда в глотку не лезет, торопливо кивает и поднимается из-за стола.

Уходя, я спиной чувствую взгляды такой интенсивности, что, кажется, даже воздух вокруг потрескивает. Плевать. Не нужно мне вашего внимания, вашего стыда за самих себя… Глупо это все. Ну погрустите вы минут пять, десять, а потом снова возьметесь хохотать. Потому что, что у нас, что у людей все одинаково – всех волнует только своя собственная шкура, и винить в этом некого. И это хуже всего, что некого винить…

[stervaN]

Заткнись, говорю я себе, и видимо – слишком громко, потому что Магне удивленно на меня косится. Заткнись. Правых и виноватых будешь потом искать. Сейчас главное сделать все правильно самому. Если это вообще возможно сейчас – сделать все правильно…

В этот раз Кледжен в кабинете Леди нет. Уже довольно темно, но верхний свет не включен – только настольная лампа. Сама Львица сидит, чуть откинувшись назад, так, что выражение её лица рассмотреть невозможно; даже черты лица столько раз доводившие меня до ступора, теперь растворились в сумраке.

Мы склоняем головы в приветственном поклоне. Остаток старых церемоний. А раньше, говорят, нужно было опускаться на одно колено…

Какое-то время она молчит, как будто не видя нас, или не желая замечать. Потом чуть наклоняется к столу, так, что свет от лампы наискось выхватывает из сумерек подбородок и часть щеки и говорит:

- Полагаю, вы и так знаете, в чем заключается ваше задание. Возьмете у Герхарда машину - и по шоссе до заповедника. Ближе не останавливайтесь, внимания к себе не привлекайте. Начинайте в полночь. Если исход будет неблагоприятным, все следы уничтожьте, а тело привезите сюда. Вопросы есть?

Мы молчим. Какие тут вообще могут быть вопросы… Следы – уничтожить, труп – привезти…

Я всматриваюсь в тень, упавшую на её лицо, сам не зная, зачем. Не для того, чтобы что-то понять или показать. Просто любопытно…Хотя - что любопытно? Нас тут много, один сдохнет – не так уж трудно найти кого-то другого, меньше чем через неделю привезут новичка – какого-нибудь тощего зубастого мальчишку лет тринадцати. Ведь так?

Словно в ответ на мои мысли, угол рта Львицы чуть дергается в странной улыбке. На мгновение мне кажется, что она собирается что-то добавить к уже сказанному, может даже - пожелать удачи. Но потом это проходит. Она снова откидывается назад в кресле, давая понять, что аудиенция окончена.

Виктор уже ждет нас, куря чуть в стороне от машины. Рядом с ним стоит Джудит. Они о чум-то разговаривают, но, увидев нас, замолкают. В воздухе сразу чувствуется напряжение. Ощущение, что все мы вместе делаем что-то очень неприличное, и чем больше каждый старается сделать вид, что все нормально, тем хуже все в общем становится.

- Чья тачка? – интересуюсь я, подходя.

- Герхарда, - отвечает Виктор равнодушно. Магне недоверчиво хмыкает. Да уж, все чудесатее и чудесатее…

- И как у него её отняли? Я пропустил много интересного?

- Так она все равно служебная, - пожимает печами Джуди. – Куда бы он делся с подводной лодки…

Виктор вытаскивает из кармана ключи, швыряет их мне. Эх, Герни, радуйся, что мне сейчас так хреново и вообще не до тебя: раздолбал бы я твою тачку под ноль, и будь что будет… Ну ладно, живи пока.

Джуди медленно, будто неохотно отрывается от стены, к которой она прислонилась.

-Удачи, - говорит она негромко и проходит мимо нас, направляясь к жилым корпусам. На мгновение мне кажется, что кто-то с огромной высоты заглянул в гигантский колодец, в котором я стою, задрав голову к небу. Но она так и не оборачивается, и я так и не могу решить – почувствовал ли я таким странным образом её присутствие внутри, или это нервы так шалят. Меня окликает Магс, и, сбросив оцепенение, я подбрасываю в ладони ключ.

За тачкой, надо признать, Герхард хорошо следит: она заводится с пол-оборота. Так, а бак у нас под завязку, что тоже очень хорошо…

- Может, я поведу? – предлагает Магне, немного помявшись.

- Отъебись, - я устраиваюсь поудобнее за рулем и для большей верности пристегиваюсь. – Я, можно сказать, всю жизнь о такой чести мечтал – водить развалюху Немца, и теперь, когда я уже почти у цели, ты хочешь мне этого не позволить?

Он ещё немного ждет, сомневаясь, но подошедший Виктор легко хлопает его по плечу.

- Дай ребенку соску, - говорит он насмешливо, обходит машину и садится рядом со мной. Магне, которому больше не осталось делать, садится назад, и через несколько минут мы выезжаем из ворот Школы. В полном молчании...

До заповедника мы доехали за два часа. За все это время в салоне стояла тишина. Сначала я даже включил радио, но уже через пятнадцать минут выключил: жизнерадостные завывания Робби Вильямса ну никак не подходили к ситуации и звучали настолько фальшиво, что уши в трубочку сворачивались. Виктор с отсутствующим видом глядел в сторону, думая о чем-то своем, а Магне нервно курил на заднем сиденье, стряхивая пепел в открытое окно, но попадая, как я мог судить по виду в зеркале заднего обзора, в основном на себя.

Наконец слева от шоссе вырисовывается серая стена в метра два, обозначающая границу искомого. Я осторожно скашиваю глаза на Вика, но тот уже, кажется, самостоятельно дошел до состояния самадхи и теперь созерцает все лики Будды одновременно, и до всяких мелочей ему, конечно же, дела нет. Ну ладно… Я чуть сбавляю скорость, но останавливаться не тороплюсь, оправдывая это тем, что нужно быть осторожней и внимательно осмотреться. Так продолжается ещё минут пятнадцать, потом нервы у меня окончательно сдают, и я останавливаюсь на обочине со словами:

- Все, приехали…

Впрочем, особого шевеления в машине не заметно. Похоже, не только я не горю желанием двигаться с места и что-то делать. До полуночи ещё больше часа…

Неожиданно Виктор выходит из машины, хлопнув дверцей. Останавливается снаружи, задрав голову к небу, и смотрит, смотрит, смотрит вверх, как будто не может наглядеться на эти гребаные звезды и эту луну, в бога её душу мать, эту проклятую луну, которая делает с нами то, что захочет: дает нам силу, лишает её по своему усмотрению…

Это все полнолуние, я знаю… Просто вместо голода и звериной радости, которые заставляют каждую клеточку тела вопить от восторга, теперь это всего лишь тоска – тупая боль, не имеющая ни начала, ни конца. И теперь уже без всяких преувеличений хочется опуститься на четвереньки и провыть старую, как мир, песню из всего одной ноты, хочется до того, что зубы сводит, но нужно держаться, пока что держаться, потому что очень скоро у меня будет шанс навыться вдоволь…

Я опускаю голову на руль, предоставляя тишине возможность беспрепятственно набивать вату в мои уши. Все равно сейчас можно только ждать. А скоро не останется даже этого…

У времени странные законы – оно может тянуться жутко медленно, но заканчивается всегда неожиданно. Когда я скашиваю глаза на часы, оказывается, что до полуночи осталось всего каких-то полчаса. Пора бы собираться…

Выбираюсь из машины. Виктор, чуть помедлив, оборачивается ко мне и бросает недокуренную сигарету под ноги. Магс нервно покусывает нижнюю губу, но молчит. Правильно, все уже сказано, а что не сказано – то мы и так знаем, а все оставшееся не стоит времени… Я бросаю взгляд на стену. Перемахнуть её дело – одной секунды. Для меня. А вот для Вика…

Как будто догадавшись, о чем я думаю, он отворачивается, смеривает её взглядом, разбегается и, подтянувшись на руках, через несколько секунд оказывается уже на той стороне. И, немного помедлив, я сам иду вслед за ним, спиной чувствуя, как тревожно мне в спину смотрит Магне. Ну что ж… так получилось. Он не может пойти вместе с нами. Что бы это ни было, это будет между нами, между мной и Виктором, и если я заработал это горькое право – стать либо его убийцей, либо его спасителем, то пусть это будет так, но мы будем одни. Прости, Магс, я знаю, что ты обижаешься, ты помнишь, что раньше нас было трое, но есть вещи, которые не делятся на три, такова жизнь…

Виктор стоит, отряхивая джинсы от налипшей на них грязи. Когда я оказываюсь рядом, он неторопливо разгибается.

- Ну и куда? – спрашиваю, принюхиваясь к ночным запахам.

Он только пожимает плечами. Ладно, пойдем куда глаза глядят…

Следующие двадцать минут мы плетемся по лесу, и я цепляюсь за кусты, как человек, впервые оказавшийся в лесу, а сердце стучит так громко, как будто хочет выпрыгнуть из груди. Мне уже давно не было так страшно...

Наконец мы выходим на залитую лунным светом поляну. Погода действительно разошлась: небо сегодня совершенно ясное, без единого облачка, и луна светит так, что все видно - каждую веточку, каждую травинку. И тишина.

Виктор оборачивается ко мне. Его глаза в тени, и оттого кажутся ещё более запавшими; даже напрягаясь изо всех сил, я не могу видеть в них никакого выражения. Кажется, он просто прислушивается.

Через несколько секунд он стягивает куртку и она падает на землю. Что-то звякает, то ли молнии, то ли мелочь в кармане, и в моих ушах это отдаётся звоном Биг-Бена. Мои ноги намёртво примерзают к земле, и я не могу даже пошевелиться, могу только смотреть – смотреть, как Виктор, бросив на меня быстрый взгляд, расстёгивает ворот рубашки, как на его шее под кожей бьется тоненькая жилка – единственный признак того, что он тоже волнуется, хотя и хорошо это скрывает.

Язык намертво присыхает к горлу. Я видел его множество раз, и в расстёгнутой рубашке, и без неё… Почему же теперь я не могу наглядеться? Похоже, на всю последующую жизнь эта ночь станет моим эротическим кошмаром.

- Давай, - говорит он мне – первое слово, сказанное по эту сторону от сены, и этот хрипловатый голос звучит незнакомо. – Давай покончим с этим.

На негнущихся ногах я делаю шаг вперед. Ещё один. Теперь мы стоим лицом к лицу, я чувствую его запах, его дыхание и целую его в губы – всё равно уже нечего бояться, всё самое страшное уже произошло, может быть, мы уже и не друзья, но и не любовники, и никогда не станем ни тем, ни другим – но это и не так важно, пока мой язык сплетается с его, Господи, я хочу, чтобы это длилось вечно, но время уже на исходе, и мои губы спускаются на его шею, где под самой кожей яремная вена, полная самой сладкой крови… Его рука зарывается в мои волосы, и волк во мне уже не может сдерживаться - он невероятно, зверски голоден, и, уступая им обоим,. я со всей силой впиваюсь в вожделенную плоть.

Ни единого звука, вскрика... Только резкий вдох и выдох облегчения, и я чувствую, как Виктор медленно оседает на землю, и, обнимая его, опускаюсь рядом. Голубые глаза медленно гаснут. Теперь остается только ждать.

[stervaN]

Минута. Две. Три. Секунды ползут едва-едва словно мухи, увязшие в варенье. Я медленно схожу с ума. Пять минут. Жаль, что я не умею молиться. Семь минут. Ничего не происходит. И, скорее всего, уже не произойдет. Он мертв.

Я закрываю лицо руками. Как всё глупо. Мы поставили на чудо, и, разумеется, оно не произошло. А я так надеялся, так надеялся… А Виктор, наверно, нет. Он всегда был жутким реалистом, он просто хотел умереть…

Мне очень хочется плакать, но я не могу. Это - между нами было - слишком хорошо, да, хорошо, несмотря на все, и теперь будет слишком больно, и так будет всегда. «Если кому-то и предстоит запустить клыки мне в шею, я хочу, чтобы это был ты…» Самое большое доверие, которое ты мне мог оказать, Вик. Тебя больше нет, и никогда не будет. Возможно, моя жизнь будет достаточно долгой, чтобы привыкнуть к этому…

Шорох. Я отнимаю руки от лица, поднимаю взгляд. Может быть, Магне забеспокоился и всё-таки решил последовать за нами?

Виктор медленно приподнимается на локте, щурясь, чуть недоуменно оглядывается вокруг. Я не могу даже вздохнуть. Безумие? Бред?

Он медленно становится на ноги. Его чуть-чуть качает, и может быть, мне нужно встать и помочь, но я не смогу и пальцем пошевелить, пока не пойму, что всё это мне не снится. Пока я в этом далеко не уверен…. Может, спустившись сюда, Магс найдет труп и сумасшедшего?
Виктор медленно прогибается под лунным светом, подставляя ему лицо. Ещё несколько бесконечно долгих секунд он стоит без движения, тонкие ноздри раздуваются, глаза полуприкрыты, верхняя губа чуть вздернута, обнажая не по- человечески крупные зубы; а потом из его горла вырывается хриплый торжествующий вой, от которого по коже продирает мороз и все волосы на теле становятся дыбом: в этом и ликование, и угроза и сила и всё вместе, что все живое в радиусе километра должно скрутить от первобытного ужаса. Это наш боевой клич, наше Аве, наш гимн…

Переведя взгляд на меня, Виктор улыбается – хотя нет, скорее скалится, и его глаза светятся в темноте ровным холодным светом. Кажется, у нас всё-таки получилось… Неужели правда? Он яростно срывает с себя одежду - лунный свет скользит по его телу, и в моем рту снова мгновенно пересыхает, в нём сейчас так много жизни, он излучает её – и через мгновение обретает иную форму, плавно соскальзывает в неё, и передо мной огромный белый волк с невиданными голубыми глазами. Сбылось.

Только теперь я начинаю верить в то, что все происходящее реально, а не бред моего воспаленного воображения. Я смеюсь, скидываю собственную одежду, и теперь мы стоим напротив друг друга в своём подлинном облике. Он медленно делает один осторожный шаг, второй, как будто привыкая к телу, которое считал для себя утраченным, потом делает резкий скачок, шутливо кусает меня в шею и тут же отскакивает назад. Это было нашей любимой игрой несколько лет назад, до тех пор, пока нас не увлекли куда более серьёзные – кровавые - игры. Мы играли в неё втроем – я, Вик и Магне – до тех, пока кто-то от усталости не ложился брюхом кверху и не начинал вилять хвостом, прося пощады. А теперь нас только двое, и лес и полная луна; и мы кружим вокруг друг друга, делая резкие выпады, когда противник этого меньше всего ожидает, и полузабытое чувство чистой, ничем не замутненноё радости переполняет меня – мы оба родились заново этой ночью, это стоит отпраздновать!..

Наскок, прыжок в сторону, обманное движение и новый бросок. Ты никогда не сдаешься первым, не так ли? Легкое скольжение теней, ты растворяешься в них, чтобы через секунду появиться снова. Нет, черт побери, так нечестно – почему ты со своей яркой шкурой так легко исчезаешь из вида? Учти, сегодня я не намерен просить пощады! Новый бросок – влево, тут же вправо, новый раунд…

Вдруг что-то становится не так, игра серьёзнеет, укусы становятся болезненней, правила меняются на ходу, я уже не успеваю за тобой и тоже начинаю злиться – и когда ты снова появляешься из тени, я без церемоний вцепляюсь в него как следует, мы катаемся по земле и под конец благополучно сваливаемся куда-то. Кажется, это было что-то вроде небольшого оврага – упс, мягкая посадка, я, набив сотню-другую шишек, в изнеможении растягиваюсь на траве а он, вечный счастливчик, мирно возлежишь на мне, как на подушке.

Сначала я собираюсь встать, но потом обнаруживаю, что мне и так хорошо. Сквозь верхушки деревьев светит луна, где-то рядом шумит ручей, а Вик обдает мне лицо - и ил правильнее сказать, морду? – теплым дыханием. Это райское блаженство длится несколько секунд, а потом в его глазах мелькает какая-то тень, слишком быстро, чтобы я успел понять, в чём дело, и он, чуть отстранившись, перетекает в человеческую форму. Я следую за ним. По спине скользит холодок – значит ли это?...

Виктор молчит. Теперь его лицо снова в тени, и я не могу понять, что за чувства на нём написаны, но смутно догадываюсь, что это может быть, И хотя что-то внутри меня тоненьким голоском подвывает: Нет, пожалуйста, не сейчас, хотя ещё бы немного!.. – я затыкаю этому что-то рот, решительно поднимаюсь, разрывая с сожалением оставшийся контакт. Теперь мы сидим, и поскольку он всё ещё молчит, я беру инициативу в свои руки.

- Кажется, настало время для извинений. – Говорю я, стараясь не смотреть ему в лицо.

- Каких ещё извинений? – несколько удивленно, но я не позволяю себе расслабиться. Если резать по живому, то лучше побыстрее, я не мазохист, в конце концов, -

- Ну, могу предложить формулировки «Извини, давай останемся друзьями, «Извини, это была ошибка», «Извини, но понимаешь», тезисы варьируются, суть не меняется. Ты ведь это хотел сказать?

Несколько секунд стоит тишина. Потом Виктор, закинув голову, разражается хриплым хохотом. Отсмеявшись, делает резкое движение, и мы снова оказываемся в том положении, которое до этого занимали в волчьем облике. Не скажу, чтобы это мне не нравилось, но всё-таки пару раз я дергаюсь – чисто для порядка, хотя, кажется, он вообще этого не замечает.

- Пауль, ты дурак, - говорит он с легким оттенком восхищения, я чувствую его дыхание на губах, и только титанические усилия помогают мне не превратиться в лужицу растаявшего сахара, - и к тому же трепло каких мало, ну, ты меня понимаешь?

Всё, что я могу выдавить из себя – жалкое «угу» – потому что слышу его только наполовину, то есть, конечно, слуховые рецепторы работают, но вот соединения с мозгом у них не получается, потому как он чересчур перегружен переработкой информации от других органов чувств. Трудно в одни и тот же момент осязать (тепло от твоего тела, ох, по- моему, нам лучше остановиться), обонять, смотреть (лунный свет отражается на кончиках ресниц, никогда не думал, что это так красиво) и при этом слушать. Но я пытаюсь в меру сил.

Он усмехается, потом резко серьёзнеет. Теперь я узнаю его – Виктора-которого-лучше-не-останавливать. Такие, как он, не преодолевают препятствия – они сносят их нахер. Он уже что-то решил для себя, думаю я, и жду, когда он это огласит, но происходит неожиданное:

- Пауль, - говорит он тихо, - чего ты хочешь?

В горле у меня мгновенно пересыхает. Этот вопрос всегда кажется очень простым, пока он не задан. Я молчу, а он ждёт.

Я ко многому был готов, но я думал, что он выберет сам. Когда дело доходит до таких вещей, моя реакция начинает жутко тормозить. И вот чтобы сказать вот здесь и сейчас, не сходя с этого места, чего именно я хочу и знать, что будет именно так… Ведь если он спросил – значит, это и будет так, верно?

Когда это всё только начиналось, моей главной мечтой было, чтобы всё стало так, как раньше. Но теперь это невозможно – да и кроме того, разве мне этого хватит? Пусть уж будет всё или ничего…

Правильный ответ всегда только один, и кажется, я его нашел:

- Тебя, - отвечаю я, наконец, и тут же уточняю, потому как тело уже начинает ныть, а мозги плавятся ,– во всех смыслах. И желательно - немедленно.

Хриплый смешок. Его глаза вспыхивают, прежде чем он наклоняется ещё ниже. Думаю, время вопросов на сегодня закончилось…

А потом я неожиданно чувствую приближении утра. Часа четыре, наверно. Довольно прохладно, но мы оба ещё полчаса назад снова превратились в волков, спасаясь от холода. Не хочется никуда идти; хочется уткнуться носом в белую шерсть и уснуть до вечера.

Виктор чуть-чуть приподнимается, я чувствую его движение и неохотно открываю глаза.

- Нам пора вернуться, - я слышу его голос внутри себя.. – Магне ждет.

- Н-да. Нехорошо получилось… - честно говоря, за эти три часа я даже не вспомнил про него, и теперь мне становится немного стыдно. Виктор тихо смеется.

- Всё равно он знает. Но нам пора, Пауль.

[stervaN]

Он встает, отряхивается, превращается и начинает собирать разбросанную по поляне одежду. Одевшись, швыряет мне мои джинсы и рубашку. Похоже, с судьбой нужно смириться…

Пока мы молча бредем через лес, я пытаюсь придумать, что бы такое сказать Магне, но после нескольких бессонных ночей мозги упорно отказываются работать; и я ловлю себя на том, что тупо смотрю Виктору в затылок без единой мысли в голове.

Впрочем, беспокойство оказывается напрасным. Когда мы подходим к машине, Магс беззаботно дрыхнет и приходится минуту стучать по стеклу, чтобы его разбудить.

- Наконец-то, - ворчит он вполне дружелюбно, протирая глаза. Я бросаю взгляд на Виктора, он едва заметно улыбается. Ну что ж, не нужно ничего объяснять и ладно. Не так уж и хотелось. Сказав что-то вроде «доброе утро», я сажусь на заднее сиденье и через пять минут отрубаюсь наглухо. Просыпаюсь, только когда кто-то – даже не помню, кто именно - вытаскивает меня за шкирку из машины, в полусонном состоянии дотаскиваюсь до кровати и снова засыпаю.

Когда я открываю глаза, сначала не понимаю, где я – в комнате сумерки, видимо, уже вечер. Осторожно поворачиваюсь вправо – на кровати напротив, закинув руку за голову, лежит, посапывая, Магне. Я приподнимаюсь на локте и бросаю взгляд на третью кровать, но она пуста; и изнутри поднимается мутный страх – со сна реальность кажется зыбкой, вдруг мне просто приснилась эта ночь, а на самом деле кошмар этих двух недель продолжается? В странном отупении я сижу на кровати, пытаясь придумать, под каким бы предлогом разбудить Магса и что бы такое спросить, чтобы он не счел меня полным психом. Можно, конечно, его не будить, а пойти пошататься по корпусу с вопросом, какой сегодня день недели… А заодно месяц и год. Н-да, картина апокалиптическая, что и говорить.

Мои размышления прерывают на середине – в комнату заходит Виктор, тихонько притворяет за собой дверь, и, видя, что я проснулся, говорит:

- Добрый вечер.

- Добрый, - ворчу я, пряча облегчение. Курить ходил, ясное дело. А кровать заправил, педант чертов…

Он, стараясь ступать как можно тише, подходит ко мне и садится рядом – не настолько близко, чтобы мы прикоснулись друг к другу, но вполне достаточно для того, чтобы мне тут же захотелось это сделать. Но теперь это не тот Виктор, с которым я был все эти дни, это немного другой Виктор, почти тот же самый, что был раньше, и я не знаю, что теперь с этим делать, и поэтому не делаю ничего.

Он несколько секунд смотрит на Магса, но тот, похоже, просыпаться не собирается, и Виктор поворачивается ко мне, тихо спрашивает:

- Ну ты как?

- Да нормально, - осторожно отвечаю я. – Голова вот только трещит немного… А ты?

Виктор улыбается.

- Здорово. Ты знаешь, - говорит он задумчиво через паузу, - я даже не надеялся…

-И зря, - отвечаю я. – Ты у нас вообще счастливчик…

Он усмехается, но как-то очень непривычно.

- Слушай, Вик… - я начинаю фразу и тут же осекаюсь. Нет, мне уже случалось говорить подобные вещи, но несколько в других обстоятельствах. Как бы сформулировать смысл, чтобы это не было глупо?

Виктор наклоняется чуть ближе ко мне, от его лица до моего меньше дюйма, и это непонятное выражение в его глазах не дает мне покоя. Я замолкаю, тщетно пытаясь подобрать слова.

Он ещё несколько секунд вопросительно смотрит на меня, потом, видимо, до него доходит и без слов.

- А, ты об этом… Ну мне казалось, мы уже все обговорили.

- Знаешь, не сказать, чтобы мы так уж много разговаривали, - фыркаю я. – Может, все-таки проясним нюансы?

- Какие ещё нюансы? – удивленно переспрашивает он, вскинув бровь.

- Обыкновенные! – шепотом ругаюсь я. – Про нас и так уже вся Школа знает…

Виктор равнодушно пожимает плечами.

- Ну и пусть знают, если так. Какие здесь нюансы?

Обезоруженный таким оригинальным подходом к делу, я сижу молча, переваривая его слова. Увидев моё выражение лица, он усмехается:

- И ты ещё говоришь, что это я все усложняю?

- Иди ты знаешь куда… - отвечаю я почти автоматически, чувствуя, как мои губы расползаются в идиотской улыбке, а с души наконец сваливается камень размером с Эверест. Виктор делает нарочито задумчивое выражение лица, до меня доходит двусмысленность сказанного, и я не сдержавшись, начинаю смеяться, и продолжаю до тех пор, пока он не наклоняется вперед и не целует меня в губы, и я снова чувствую, как у меня напрочь сносит крышу, но теперь это уже не страшно…

Магне начинает ворочаться, и я с неохотой отстраняюсь. Виктор поднимается на ноги.

- Доброе утро, - немного хрипло говорит Магс, продирая глаза с явным усилием.

- Вечер, - возражаю я ему.

- Что, уже?! - он путается в одеяле, чуть не падает с кровати, видит Виктора, успокаивается и начинает смеяться с явным облегчением. И следующие пять минут мы втроем дружно ржем, как три здоровых лошади. Меня складывает пополам, и даже мышцы живота начинают болеть, но я не могу остановиться. Мне уже давно не было так хорошо…

По коридору прокатывается шум – похоже, настало время ужина. Стоит только подумать о еде, как я обнаруживаю, что просто зверски голоден.

- Пойдемте жрать, - предлагаю, перестав смеяться.

Предложенный мной план действий встречает единодушное одобрение. Виктор отправляется умываться, Магне рассеяно причесывает пятерней вставшие дыбом со сна волосы, а я открываю форточку - пусть комната проветрится, пока нас нет, - и пытаюсь отыскать в шкафу что-нибудь не мятое, что оказывается весьма проблематичным…

- Твою мать, ну и бардак! – говорю в сердцах, захлопывая дверцу.

- Вот именно, - соглашается Виктор, секундой раньше появившийся в комнате. – Что, метод творческого хаоса не сработал?

- Видимо, он морально устарел. Придется разработать новую методику…

- Угу. Предлагаю для начала убраться в шкафу.

Я демонстративно морщусь.

- Какое у тебя убогое воображение, даже слушать противно…

- Слушай, иди уже умываться, - бурчит он недовольно. - Твои теоретические построения ты нам расскажешь после ужина, ладно?

Наконец через пятнадцать минут, приведя себя в мало-мальски благопристойный вид, мы выходим из комнаты. В коридоре уже пусто – все уже давно едят. Неожиданно я вспоминаю, что все эти дни Виктор ни с кем ни общался, исключая ту неудачную прогулку, когда мы наткнулись на Джессику. Никто ещё не знает, что произошло, а то, что мы целый день после полнолуний где-то пропадаем – явление привычное, и вовсе не означает, что приключилось нечто из ряда вон выходящее. Даже Джуди, скорее всего, ещё не в курсе - она вряд ли считывает мысли с такого расстояния… А теперь, леди и джентльмены, событие года, спешите видеть – возвращение вервольфов! Меня снова пробивает на хихиканье, и когда Магне с Виктором удивленно на меня оглядываются, я только отмахиваюсь, пытаясь выровнять дыхание. Похоже, за эти дни я стал хорошей истеричкой. Пора сниматься в бразильских сериалах, можно сделать неплохую карьеру…

Наконец мы заходим в столовую. Виктор останавливается на пороге и оглядывает зал. Похоже, мы действительно немого опоздали – все столики заняты, придется ждать, пока кто-нибудь не уйдет.

Только через несколько секунд я понимаю, что обычный шум, царивший здесь до нашего прихода, медленно стихает, откатывается назад, к стене напротив и там исчезает. Кое-кто даже привстал из-за стола, чтобы лучше видеть, а оказавшиеся сзади чуть ли на цыпочки не встают, чтобы разглядеть нас получше. Да, без шуток, на этот вечер мы определенно станем сенсацией…

Заканчивается это все довольно неожиданно – из-за моей спины в зал влетает опоздавшая ещё больше нас Эстер. Несколько секунд она недоверчиво щурится, как будто не доверяя своему зрению, а потом с восторженным визгом виснет на Викторе, как игрушка на рождественской елке. Атмосфера мгновенно разряжается, и, как будто по сигналу, все начинают двигаться и говорить одновременно; кто-то проталкивается вперед, чтобы поздороваться, сразу несколько столиков в разных углах освобождается, и вопросы сыплются со всех сторон градом, так что ответить на них я бы не смог, даже если бы было желание.

Виктор бросает на меня взгляд, едва заметно улыбаясь, и в эту секунду мне становится плевать на то, кто там что может подумать, на то, что может быть завтра, послезавтра и далее по списку; мне вообще плевать абсолютно на все, потому что именно здесь и сейчас, когда на нас не пялится только ленивый, каковых здесь вообще не имеется, а вокруг уже возникло десятка два желающих пообщаться, и кое-кто уже откровенно заявляет, что это срочно нужно отпраздновать грандиозной пьянкой, - именно в этот момент я целиком и полностью счастлив.

The End

[Гость]

Класс. Очь понравилось. Спасибо. Когда Паулю было плохо, то в процесс чтения так и представлялся жалобный скулеж щенка, а когда злился рычание молодого пса - уж очень калоритно написано, ни сикунды не сомневаешься что это именно оборотень, а не просто персонаж с какими-то там способностями. А Виктор с его молчание и напряженным вглядом .. ух, ну одним словом вожак, оборотень по рождению, а не превращению.
с уважением, altamar

[Violett_90]

Просто обалденно!!! Читала, рыдала, но не могла оторваться!!! Герои такие живые, в них действительно легко поверить
Спасибо!

[fissv]

Шикарный оридж.Автору спасибо за него.

[jallyh]

Очень-очень понравилось! Спасибо!